ГЛАВА 42

НЕЛЛ

КОГДА ПАПА ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ и рассказывает мне о своём дне, мой разум — жужжащий улей; жужжащий, когда я готовлюсь ко сну, переодеваюсь в пижаму и умываюсь; жужжащий, когда я ложусь в кровать и выключаю свет.

Вспомни меня.

Вспомни.

Вспомни.

Когда я больше не могу этого выносить, я выскальзываю из кровати, беру рюкзак и направляюсь в обеденный зал. Это менее благоприятно для моих тренировок, чем бальный зал, вместе с большим количеством столов и меньшим количеством открытого пространства, но, по крайней мере, у меня там не было никаких призраков-убийц, поэтому я продолжаю возвращаться.

Сегодняшний плейлист представляет собой смесь хард-рока и хеви-метал. Идеально подходит для слишком громких мыслей и дрожащих костей. Я вложила весь свой гнев, смятение и отвращение к себе в танец. Я кружусь — быстрее, быстрее, быстрее — пока мои сомнения и страхи не улетучиваются, и я не становлюсь ничем иным, как бьющимся сердцем, извивающимися конечностями и раздувающимися лёгкими. Я — дикое существо, несущееся по полу. Опасное. Безрассудное. Одно неверное движение, одна неверная постановка ноги, и я могу упасть, сломав ногу и мечту.

Но я не могу заставить себя остановиться.

Прямо сейчас, больше всего на свете, мне нужно быть меньше, чем совокупность моих частей.

Будильник моего телефона — тот, который я установила, чтобы вернуться в комнату до того, как папа заметит моё отсутствие, — гремит в барабанных перепонках. Я вытаскиваю устройство из кармана и выключаю будильник и плейлист, затем вырываю наушники и засовываю их в рюкзак вместе с телефоном. Накидывая ремни на плечи, я поворачиваюсь к двери...

И замираю.

Алек стоит в углу комнаты, прислонившись к старому пианино.

— Ты всегда была прекрасной танцовщицей, — тихо говорит он, словно погруженный в воспоминания.

Я хватаюсь за грудь, когда чистый выброс адреналина пробегает по моим венам.

— Знаешь, тебе следует объявлять о себе, когда ты входишь в комнату.

— Как будто ты услышала бы меня за этой музыкой, — говорит он. — И я мог бы сказать то же самое о тебе.

— Что ты имеешь в виду?

— Я был здесь первым.

— Да, как будто я поверю, что ты просто случайно оказался здесь в три тридцать утра.

— Ты же была.

— Дело не в этом.

Его ухмылка слишком самодовольна для рассвета.

— Хорошо, я сдаюсь.

Я пересекаю комнату и встаю перед ним, скрестив руки на груди.

— Что ты здесь делал в три тридцать утра?

— Я не мог уснуть.

Я выгибаю бровь.

— Это твой ответ на всё?

— Бессонница — это хорошо документированное явление. Часто вызывается беспокойством или, как в моём случае, ночными кошмарами, — он наклоняет голову. — Ты случайно ничего об этом не знаешь, не так ли, Нелл?

Я игнорирую его вопрос и задаю ему один из своих.

— Даже если это правда, зачем тебе приходить сюда? У тебя есть целый отель, по которому ты мог бы побродить.

— Я пришёл сюда, потому что кое-кто занял моё обычное пристанище с её утренними балетными занятиями.

Я нахмурила лоб.

— Бальный зал?

Он кивнул.

Я помню тот первый сеанс — мужчина в белой рубашке проскользнул в дверь.

— Это был ты тем утром, наблюдал за мной в бальном зале. Не так ли?

Он закатывает глаза.

— Ты говоришь обо мне как о преследователе, но я повторю: я был там первым.

Алек. Парящий на краю моего мира, прежде чем я даже осознала это. Я знаю, что должна извиниться — за вторжение в его личное пространство или за то, что фактически назвала его подонком, — но моё упрямство не позволяет мне.

— Я не собираюсь извиняться. Тем более что ты мог бы вернуться в бальный зал после того, как я начала тренироваться здесь.

Он закусывает губы, как будто пытается не рассмеяться, но блеск в его глазах выдаёт его.

— Я бы и не подумал, просить тебя извиниться. Особенно потому, что я не хотел возвращаться в бальный зал после того, как понял, что у тебя начались видения. Я хотел присмотреть за тобой.

— О, да, совсем не по-сталкерски, — бормочу я.

Он изучает меня.

— У тебя есть минутка?

Мои мышцы сжимаются. В последний раз, когда я уделила Алеку минутку, он размотал мой мозг, как катушку ниток, и, возможно, несправедливо винить его в том, насколько потерянной и растерянной я себя чувствую, но, возможно, так оно и есть.

— Для чего?

Я всё же спрашиваю, хотя каждая клеточка моего тела кричит об оборонительной позиции — отойди сейчас же, если ты знаешь, что для тебя хорошо.

Либо Алек не понимает намёка, либо ему всё равно.

— Я бы хотел тебе кое-что показать.

И хотя я знаю, что должна, я не могу сказать ему "нет".