Она была молода. Я понимал это.

На три года моложе меня. Но также она была самым прекрасным созданием, которое я когда-либо видел. Весь мой мир казался мрачным, как ледяной день снаружи. Кроме неё. Она была светом, которого я никогда прежде не видел. Она была чистой, невинной и прекрасной, чем-то таким к чему мне никогда раньше не дозволялось прикасаться.

Я поцеловал ее в ту ночь, когда мы встретились на складе. С тех пор она не могла смотреть мне в глаза. Часть меня сожалела, что я поставил ее в такое неловкое положение. Еще меньшая часть меня сожалела о том, что я заставил ее сделать то, что она сделала, прежде чем я поцеловал ее.

Эти осколки доброй человечности были раздавлены более сильными желаниями во мне. Я хотел заявить на нее права. Я хотел отметить ее как свою. Я хотел заставить ее полюбить меня. Я хотел, чтобы она так же заботилась обо мне, как и я о ней.

— О, привет, чувак, — беспечно сказал Гас, когда поймал меня, стоящего в дверях.

Кэролайн обернулась, чтобы посмотреть, кто пришёл.

— Сойер, — прошептала она. Ее глаза расширились, и она облизнула губы. Я удивил её.

Мои губы приподнялись с одной стороны, и я выдержал взгляд её больших глаз.

— Привет, Шестёрка.

Краска залила ее щеки, и она тут же опустила глаза в пол.

— Гас сказал, что ты на задании.

— Я только вернулся. — Я подошел к бильярдному столу, чтобы встать поближе к ней, ведомый ее магнетическим притяжением. — Оз сказал, что ты здесь.

Медленно она подняла взгляд.

— Ты пришел сюда, чтобы увидеть меня?

Понимая, как жалко я звучал, я взял один из бильярдных шаров и покатал его по зеленому войлоку.

— Вообще-то я здесь живу.

— Да, он брат, которого я никогда не хотел, — проворчал Гас, делая еще один бросок и забивая несколько мячей.

Я рассмеялся, мысленно благодаря Гаса за то, что он был здесь, чтобы снять напряжение. Я не мог контролировать себя рядом с Кэролайн. Я слишком сильно хотел ее. Если бы здесь не было Гаса, я, скорее всего, взвалил бы ее на плечо, отнёс вверх по лестнице и запер в своей комнате. Или сделать что-нибудь еще более глупое, к примеру, снова поцеловал бы её. Или еще глупее: сказал бы ей, как сильно она мне понравится.

Она была слишком молода для этой ерунды. Я должен был лучше контролировать себя, иначе я бы отпугнул её.

Не то чтобы я мог терпеть дистанцию между нами. Не то чтобы я позволил ей уйти от меня.

— Ты прав, — сказал я Гасу. — Было лучше, когда были только ты и Аттикус.

Гас зарычал, бросив взгляд на дверь, чтобы убедиться, что упоминание его имени не вызвало дьявола. Теперь он был настоящим психопатом. Аттикус и мой отец могли бы быть лучшими друзьями, если бы знали друг друга и работали в одной семье.

Аттикус как-то сказал мне, что встречался с моим отцом. Он рассказал мне, каким он был слабаком и как мой старик прятался в тени от русских. Я посмотрел ему прямо в глаза и поспорил:

— Херня.

Аттикус пожал плечами и вышел из комнаты. Это было самое большое признание, которого я когда-либо мог от него добиться. Но мне не нужно было его одобрение, чтобы признать, что мой отец был гребаным демоном. Я прожил с ним тринадцать лет. Он ни перед от кого не прятался. Ярость, травившая его разум, превращала его кулаки в молоты, а душу — в черную бездну. Он никого не боялся. Он был недостаточно умен, чтобы испытывать страх.

Кэролайн снова повернулась к Гасу.

— Кстати, как продвигается план?

Гас ухмыльнулся ей, качая головой.

— Хорошо, как ты и ожидала.

— Какой план? — спросил я. Все тело Кэролайн сжалось от дурных вестей.

— Аугустус! — крикнул Оз с верхней площадки лестницы.

Гас бросил кий и, не колеблясь, пошел, когда его позвали.

— Долг зовет, — пробормотал он.

Мы с Кэролайн смотрели, как он исчезает, когда воздух вокруг нас наэлектризовался, что волосы на моих руках встали дыбом. И это не имело никакого отношения к зимней непогоде на улице.

Повернувшись к ней, я снова спросил:

— Что за план?

Она переместила свое тело, чтобы полностью видеть моё лицо.

— Я хочу, чтобы Гас отправил Аттикуса в военную школу. — Ее губы растянулись в легкой улыбке. — Я понимаю, что эта семья поощряет плохое поведение, поэтому я сказала Гасу, чтобы он начал заниматься домашними делами и помогал по дому и свалил всё на Аттикуса. Я надеюсь, что Оз так разозлится из-за доброты Аттикуса, что отошлет его подальше.

— Неплохой план, — засмеялся я.

Она надула губы.

— Да, но никто не поверит, что Аттикус может делать что-то хорошее. Он слишком злой.

— Это так, — согласился я с ней. — Почему ты все равно пытаешься его отослать?

Ее большие глаза снова расширились, став водянистыми от страха. Я хотел притянуть ее к себе и обнять. Я хотел запереть нас в этой комнате, пока она снова не почувствует себя в безопасности, пока не поймет, что я сделаю все, чтобы защитить ее.

— Чтобы Аттикус не убил меня, — прошептала она. Она посмотрела на дверь, на меня, а затем снова на дверь. — Он замышляет мою смерть. Я это знаю.

— С чего ты это взяла?

— Потому что… — она махнула рукой в сторону моей шеи, где на серебряной цепочке висел ключ. — Из-за того, что произошло на складе. Он собирается отомстить мне. Я это знаю.

Я покачал головой.

— Он не сможет, — пообещал я. — Теперь ты часть братвы. Ты в безопасности. Он даже пальцем тебя не тронет.

Ее губы сжались в ту же прямую линию.

— Я еще не в братве.

То же самое сказал ее отец. Беспокойство и разочарование смешались у меня в животе.

— С таким же успехом ты могла бы быть в ней, — сказал я, не зная, было ли это утешением или ужасом. — У тебя просто еще нет татуировки.

Ее взгляд упал на мою грудь, где моя собственная татуировка была скрыта под футболкой.

— Я не хочу татуировку. Я не хочу вступать в братву.

Ее голос был искренним, прерывающимся от страха. Я шагнул ближе и прижал пальцы к ее губам, ненавидя то, что она говорила. Разве она не понимала, сколько было в этом хорошего? Сколько возможностей? Она была желанна Паханом, самой могущественной криминальной семьей в Вашингтоне. Они специально просили именно её. Они не допустят, чтобы с ней что-нибудь случилось. Она могла бы выбирать работу, которую хотела. У нее была бы полная защита. У нее было бы будущее, которое могло бы привести ее куда угодно, куда бы она ни захотела.

Но до тех пор, пока она не решит уйти из семьи. Очевидно.

— Слишком поздно думать об этом, — прошептал я ей, наклонив голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Может, мне стоит поцеловать ее еще раз? Может быть, это помогло бы ей почувствовать себя лучше.

Она ахнула, схватив мои руки своими, отрывая одну от своих губ.

— У тебя руки ледяные! — Она обернула свои ладони вокруг моих и прижала их к своей груди.

Тепло. Замечательное. Идеальное. Я закрыл глаза от этого ощущения и позволил полному блаженству момента захлестнуть меня.

Кто-нибудь когда-нибудь прикасался ко мне так нежно? Заботило ли кого-нибудь раньше, что у меня холодные руки? Или что мне было холодно? Или что я замерз практически до смерти?

Ответы на эти вопросы причиняли мне боль настолько сильную, что я шагнул еще ближе к Кэролайн, наслаждаясь ее признанием и заботой, дорожа тем, как бережно она ко мне прикасалась.

— Теперь они чувствуют себя лучше, — пробормотал я.

Она снова посмотрела на меня, ища что-то своими проницательными карими глазами.

— Я боюсь, — призналась она. — Я боюсь вступать в братву.

— Тебе не нужно бояться, — быстро сказал я ей. — Ты будешь со мной. И я никогда не позволю, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

Она кивнула, принимая это как правду. Удовлетворение охватило меня. Я выпрямился, расправив плечи. Она знала, что я позабочусь о ней. Она доверяла мне свою безопасность.

Внезапно ее глаза потемнели, а вместе с ними и мое хорошее настроение.

— Но что, если… что, если они разлучат нас?

— Они не разлучат нас, — почти прорычал я. — Я знаю, что они этого не сделают.

— Откуда ты знаешь?

Потому что ничто не могло нас разлучить. Ни Пахан. Ни братва. Ни одно существо на всей гребаной земле.

— Потому что я им этого не позволю.

Ее глаза двигались взад и вперед, снова ища это что-то.

— Каро! — позвал ее отец, который был ближе, чем я хотел, чтобы он был.

Она спрыгнула со стола, создавая пространство между нами.

— Тебе лучше не лгать мне, Сойер Уэсли.

Я облизнул пересохшие губы и кивнул.

— Я и не собираюсь. — Ни за что. Во всяком случае, не об этом. Для меня это была абсолютная истина

— Каро! — снова позвал ее отец.

— Иду, — крикнула она в ответ. Затем, обращаясь ко мне, она понизила голос и сказала: — Тогда вместе. Мы в этом вместе. Я доверяю тебе.

Я не смогл сдержать улыбку, которая растянула мои губы.

— Мы в этом вместе.

— Пошли, — прогремел Леон с порога, прерывая лучший разговор, который у меня когда-либо был.

— До свидания, Сойер, — сказала мне Кэролайн с загадочной улыбкой на губах.

— Пока, Шестёрка, — сказал я ей, чувствуя себя сильнее, чем когда-либо за всю свою жизнь.

Я остался в комнате отдыха и позволил Каро выйти со своим отцом.

— Этот парень — шпана, — услышал я, как Леон сказал ей, как только они добрались до лестницы.

— Ты ошибаешься, — непреклонно сказала она ему. — И тебе лучше быть с ним поласковее. Когда-нибудь он станет твоим боссом.

Леон фыркнул.

— Ага, как же.

— Вот увидишь, — настаивала Кэролайн. — Он особенный. Он...

Я напрягся, чтобы услышать больше, но они отошли за пределы того места, где я мог их слышать. Прислонившись спиной к бильярдному столу, я понял, что улыбаюсь так широко, что у меня болят щеки. Боже, чертова Кэролайн Валеро. Братва была необходимым злом, средством достижения цели. Она была настоящей причиной, по которой я сделал все это. Она была настоящей причиной, по которой я карабкался по служебной лестнице и брал власть в свои руки.

Она была причиной всего. И однажды я бы сказал ей об этом, поделился бы тем, как многим я пожертвовал, чтобы у нее была самая лучшая жизнь. Но я не мог рассказать ей всего. Были некоторые секреты, которые даже Кэролайн не нужно было знать.