Сая Казис Казисович

Сизифов камень

Казис Казисович САЯ

СИЗИФОВ КАМЕНЬ

Рассказ

Перевод с литовского Екатерины Йонайте

После того, как Гефест по приказу Зевса приковал к скале своего друга Прометея, олимпийский кузнец поклялся никогда больше не быть пособником в делах кровожадного отца, если тому вздумается снова покарать кого-нибудь или сделать жертвой изощренной мести. Весь свой разум и дарования Гефест решил посвятить единственно добру и красоте. Поэтому ему больше по нраву было ковать латы и щиты, чем заострять кинжалы и мечи. А желая ублажить тех, кто сильнее его, он с особым рвением мастерил им роскошные кресла, ложа и радовался, что не нужно ковать цепи для их личных врагов.

Однажды боги, засидевшись во время пиршества за столом, стали с раздражением рассказывать друг другу о правителе Коринфа Сизифе. Оказывается, он не раз гостил на Олимпе, кутил в компании богов, а потом, как выяснилось, говорил людям, что владыки мира погрязли в чванстве, тупости и разврате... Под конец он так обнаглел, что в своем дворце коварно заковал в кандалы бога смерти Таната и вот уже сколько лет подряд держит его в подземелье. Хорошо еще, Гермес обнаружил его, а иначе Сизиф и остальные люди сделались бы, подобно богам, бессмертными.

И вот теперь уязвленные обитатели Олимпа ломали головы над тем, как проучить наглеца, чтобы другим неповадно было. Нечего злоупотреблять благосклонностью богов, пусть знают свое место и не ершатся против заведенного раз и навсегда порядка.

Тяжко было слышать богам про уловки Сизифа - ведь у них-то самих успели отяжелеть не только животы, но и головы, которые решительно отказывались придумать для проныры наказание похитрее.

И тут колченогий Гефест, чье уродство не раз бывало причиной громового хохота олимпийцев, решил еще раз напомнить богам, что не только увечные ноги да вымазанные в саже руки отличают его от остальных. Кузнец положил на стол пустое яйцо и попытался укрепить на остром его конце горошину.

- Это и будет карой для пройдохи, - сказал он Зевсу и его свите. - Вот это каменная гора, - показал Гефест на скорлупу, - а это валун, - и он взял в руки горошину, - который Сизиф должен будет вкатить на вершину и оставить там...

Наградой Гефесту были одобрительные возгласы всех членов Зевсова семейства, благосклонные улыбки граций.

Поначалу Сизиф подумал, что определенное ему наказание невыполнимо лишь потому, что камень, который он должен вкатить на вершину горы, чудовищно тяжел. Он едва мог сдвинуть валун с места, а ведь его нужно было затащить на отвесный склон!

Толпа зевак потешалась над его бессилием, жидкими мускулами, все наперебой лезли с оскорбительными советами... И лишь один длиннобородый мудрец сочувственно кричал про какой-то лом и даже начертил что-то на земле. Когда Сизиф уловил мысль старика и стал озираться в поисках дубинки или кола, эринии строго заметили, что ему запрещено пользоваться предметами или помощью со стороны.

Много дней пришлось попотеть Сизифу, чтобы раскачать валун, сдвинуть его с места - вперед-назад, вперед-назад, - пока наконец он не перевернул его и не увидел скрытую под землей сторону. Правда, она ничем не отличалась от наземной, разве только не была залита его потом и истерта до блеска ладонями. И все же это была первая и значительная победа. Мускулы Сизифа заметно окрепли, - значит, дальше дело пойдет... Оживился разум, появились проблески надежды, что рано или поздно он вкатит этот проклятый камень на самую верхушку.

"Самое главное, - радовался Сизиф, - что камень, можно сказать, уже катится. Я же не буду толкать его прямиком в гору, а потихоньку-полегоньку покачу по спирали. Со временем, ясное дело, придумаю что-нибудь получше, а сейчас главное - не терять надежду и не раскисать, на радость мстительным богам".

Невероятно трудно было достичь цели, но важно, что Сизиф твердо наметил ее, и это скрашивало наполненные изнурительным трудом дни. Так проходили недели, месяцы... Казалось, вот-вот настанет конец его мучениям, и пусть невыносима жара, пусть пот заливает глаза, но еще час-другой остервенелого единоборства с валуном - и тогда все!..

Но увы! Вот когда Сизифу открылась вся мерзость замысла богов: гранитная вершина горы была сглажена, напоминая конец яйца, и круглый валун, с грохотом сотрясая землю, покатился вниз. Прогремел, словно Зевс на колеснице промчался или будто разом разразилось демоническим хохотом все семейство богов.

Если бы в царстве Гадеса зияла бездонная пропасть, Сизиф не раздумывая кинулся бы туда, покуда разум еще не покинул его и пока он с рыданиями не стал молить богов о пощаде. Спускаясь с горы, он увидел возле камня толпу. Некоторые с ехидным смешком тыкали пальцем в этого простака, который надеялся когда-нибудь освободиться... Их радовала мысль, что отныне Сизифу придется бесчисленное множество раз карабкаться в гору, зато они смогут полюбоваться, как валун с шумом и грохотом несется вниз...

Сизиф решил не подавать виду, что удручен таким завершением своих усилий. С высоко поднятой головой шагал он вниз с горы, и многим бросилось в глаза, что перед ними далеко не тот немощный, жалкий старец, каким он был когда-то. Сизиф возвращался к своему валуну, как атлет подходит к раненному им зверю, который ему уже не страшен.

Между тем Сизиф сокрушался про себя, что не успел наверху хорошенько ощупать все вокруг, - вдруг все же возможно установить на вершине горы камень? Ведь когда-то казалось, что и сама глыба не поддастся...

И вот он снова покатил наверх валун. На этот раз Сизиф приглядывался к каждой пяди склона. Обреченный уже не сомневался, что камень скатится с горы назад, но тешил себя мыслью: зато ему удастся справиться с другой, пусть не столь важной задачей - тщательно исследовать вершину горы.

Второе многотрудное путешествие и обзор горы лишь еще раз подтвердили бессмысленность его усилий и едва не загасили в душе мученика искру надежды. Наступил самый трудный момент - подвергнутый божьей каре Сизиф, который снова и снова закатывал на гору камень, отчаялся когда-нибудь избавиться от своего ярма. Но Сизиф упорно не давал померкнуть последней надежде, он не утратил зоркости и все ждал, сам не зная чего. Однако от взора его не укрывалась ни одна мелочь, будь то островок мха среди камней, или осколок камня.

У подножья горы по-прежнему собирались любопытные, которым не терпелось поглядеть на несущийся с горы камень и на выражение лица спускающегося вниз Сизифа... Среди зевак Сизиф приметил юную девушку с длинными волосами цвета спелой пшеницы. Все чаще в мыслях он возвращался к ней, вспомнил, что девушка едва ли не единственная из всех смотрела на него долгим, исполненным сочувствия и искреннего уважения взглядом, - казалось, она жаждет облегчить его мука.

Ни на миг не мог оторваться от камня Сизиф и поэтому, когда он с громким пыхтением и болезненным стоном катил валун, придерживая его не только руками, но и грудью, щекой, упираясь в него лбом или плечом, то лишь вскользь воскрешал в памяти лицо незнакомки и мечтал: скорей бы камень понесся вниз, и тогда Сизиф, воспользовавшись передышкой, не спеша спустится следом, беспрепятственно думая по дороге лишь о ней. У подножья горы Сизиф наверняка вновь увидит девушку и непременно заговорит с ней. Узнает ее имя, похвалит длинные, по пояс, волосы.

Покраснев, та назвала свое имя: Меда... Сизиф прикоснулся к ее дивным волосам и почувствовал, как огрубели его руки - потрескавшиеся, покрытые волдырями, с обломанными ногтями.

- Чем я могу тебе помочь? - тихо спросила Меда.

- А ты и так помогаешь, - ответил Сизиф и вернулся к камню, не дожидаясь, пока эринии бичами станут подгонять его.

Спустившись в очередной раз с горы, Сизиф с удивлением заметил, что Меда лишилась своих длинных волос. Издали она походила на мальчишку. Узнав ее все-таки по зеленым задорным глазам, Сизиф крикнул: