Это так странно, как жизнь может меняться, как быстро. У вас есть свой пятилетний или десятилетний план, и затем, за одну ночь, все, что вы думали, что хотели, меняется, и все места, куда вы планировали отправиться, больше не кажутся такими важными.

Я не помню, как я продержалась шестнадцать лет без Гарретта Дэниелса в моей жизни. Теперь, когда он вернулся в нее, я как наркоманка — жажду его, думаю о нем все время.

— Тренер Дэниелс? — я стараюсь говорить профессионально, в то время как каждая клеточка моего тела кричит о неуместности.

Наши взгляды встречаются, затем взгляд Гарретта незаметно и медленно опускается на мою черную водолазку, темно-синие узкие джинсы и кожаные туфли-лодочки. Это всего несколько секунд, но, когда его взгляд возвращается ко мне, его глаза горят — голодные — и я знаю, что он думает о том же, о чем и я: Вытащи меня, нас, из этой гребаной одежды.

— Мисс Карпентер, Рэй сказал, что тебе нужно было вытащить из хранилища несколько тяжелых предметов? — он указывает большим пальцем за плечо. — Это мой свободный урок, поэтому я подумал, что мог бы помочь... со всем что тебе нужно.

Он мог бы помочь мне рукой, хорошо помочь... Рукой, пальцами... Два пальца Гарретта всегда были моими любимыми.

— Спасибо, да. Это было бы...

Чертовски горячо? Невероятно? Так умопомрачительно, что мои волосы поседеют?

— ...отлично.

Гарретт ухмыляется, приподнимая бровь — как будто он может читать мои мысли — и в этот момент я не сомневаюсь, что он может.

Я смотрю на Майкла.

— Ты можешь показать им, что нам нужно из хранилища?

Гарретт и его парни следуют за Майклом из театра.

Затем Тоби листает сценарий в своих руках, качая головой.

— Я больше не уверен в этом. Идея делать что-то из этого довольно странная — они будут смеяться над нами. Я не хочу выглядеть гребаным идиотом.

Классический случай трусости. Они хотят, чтобы пьеса была хорошей... но они не доверяют мне, чтобы я показала им, как сделать ее хорошей. Не полностью, пока нет.

— Вы будете выглядеть идиотами только в том случае, если будете сдерживаться, если попытаетесь притвориться, что вы слишком круты для этого, — я сутулюсь и пожимаю плечами, как иногда делает Дэвид, вызывая тихое хихиканье в классе. — Но если вы отпустите все это, погрузитесь в свою роль — единственное, что кто-нибудь увидит, это то, насколько вы удивительны. Вот почему так важно доверие между режиссером и исполнителями. Если вы мне доверитесь, обещаю... я не позволю вам выглядеть идиотами. — Я встречаюсь с ними глазами и клянусь: — И я чертовски уверена, что никогда никому не дам повода посмеяться над вами. Никогда.

— Ты должна показать им ту штуку. — Голос Гарретта эхом отдается в театре, удивляя меня. Я оборачиваюсь и вижу, что он прислонился к стене слева от сцены —завораживающий, уверенный в себе.

Я знаю о какой "штуке" он говорит. Это был трюк, который я обычно проделывала для него, чтобы похвастаться — после нашей поездки со второкурсниками на Манхэттен, чтобы посмотреть "Отверженные".

Я качаю головой.

— Не хочу этого делать. Я даже не знаю, могу ли я еще это.

Он усмехается.

— Конечно, ты все еще можешь.

— В чем дело? — спрашивает Симона.

— Дело в причине, — отвечает Гарретт, — почему вы должны слушать мисс Карпентер. Почему вы должны ей доверять. Она знает свое дело.

Дэвид криво усмехается.

— Хорошо, теперь Вы точно должны показать нам эту штуку.

Я драматически вздыхаю.

— Хорошо. Но это было давно, так что будьте милосердны.

Я встряхиваю руками и разминаю шею — и делаю несколько вокальных разминок.

Гарретт обхватывает руками свой великолепный рот.

— Перестань тянуть время.

Я показываю ему язык, и весь класс смеется.

И тогда я начинаю. Я исполняю полную версию "Еще один день" "Отверженных" — я делаю шаг в сторону, поворачиваюсь влево или вправо, скрещиваю руки, ударяю кулаком в ладонь, меняю позу, тональность голоса, выражение лица — чтобы отличить каждого персонажа. Я всего лишь один человек, но с каждой строкой я становлюсь — Жаном Вальжаном, Козеттой, Мариусом, Эпониной, инспектором Жавером — я становлюсь ими всеми. Я смотрю не на своих зрителей, а мимо них, в заднюю часть театра, пока не закрываю глаза на самой последней волнующей ноте.

Медленно я открываю глаза, и все мои дети смотрят на меня так, словно у меня четыре головы. Пока Дэвид не начинает хлопать — громко и быстро — и, как маленькие утята, остальные следуют за ним, пока не раздаются бурные аплодисменты. Гарретт подносит пальцы к губам и свистит.

И это в десять раз лучше, чем любая овация стоя, которую я когда-либо получала.

— Святое дерьмо. — Брэдли встает. — Это было ужасно!

Все в порядке, у подростков слово "ужасно" означает "обалденно" — это хорошо.

— Вы можете научить нас, как это сделать? — спрашивает Тоби.

— Да, — киваю я. — Да, на самом деле, я могу.

Из коридора доносится пронзительный звонок, и дети хватают свои вещи и направляются к двери.

— Мы закончим это завтра, — кричу я им вслед. — И никогда не бывает слишком рано начинать заучивать свои реплики!

Посреди этой суматохи я направляюсь туда, где Гарретт все еще стоит у стены, скрестив руки на груди, и ждет меня. Я наклоняюсь к нему, насколько могу, не поджигая вереницу школьных сплетен... или не набрасываясь на него.

— Это было чертовски сексуально, — тихо рычит Гарретт, заставляя меня краснеть, как девственницу, которой я была до того, как встретила его.

— Ты всегда питал слабость к "Отверженным", — поддразниваю я его.

И его улыбка попадает мне прямо в центр груди, заставляя чувствовать головокружение, глупость и легкость, как будто мои ноги не стоят на земле.

— Спасибо, что помог мне с ними — за то, что пытался заставить их доверять мне.

Он заправляет непослушную прядь волос мне за ухо.

— В любое время.

Гарретт пристально смотрит на мой рот, его карие глаза напряжены и полны плотских мыслей и отчаянных, восхитительных идей.

— Приходи сегодня вечером, Кэл. Даже если это всего на час или десять минут, мне все равно. Я буду кормить тебя раменом и делать с тобой грязные вещи.

Я смеюсь.

Как может девушка отказаться от такого предложения?