Слезы выступили у меня на глазах, хотя я пыталась успокоиться короткими неглубокими вдохами. — Остановись, — выдохнула я.

Он проигнорировал меня, его черты стали жесткими, как металл, и слились с жаром его ярости и холодом его боли. Он наклонился к моему лицу и тихо сказал в мой приоткрытый рот, надеясь накормить меня словами так, чтобы я могла легко их переварить.

— Я хочу извиниться, но как я могу, если нет слов, способных стереть то, что с тобой сделали? Знаешь, я человек действия, а не слов, Рози, и, черт возьми, если бы я мог, я бы вытащил этого ублюдка из мертвых и написал бы для тебя поэму на его теле своими кулаками и его кровью. И ты знаешь, что я вне религии, но, черт возьми, для тебя я бы каждый день искуплял свои грехи поркой, писал строки, пока мои пальцы не онемели и не сломались, самобичевал, пока меня не изуродовали, если бы это означало забрать у тебя эту боль, это воспоминание и особенно мое участие в этом.

Я вздрогнула под его руками, вдохнула так сильно, что у меня заболело в легких, а затем тихо и медленно выдохнула. Мне нужен был воздух, чтобы поддержать меня, чтобы держать мою форму еще на какое-то время, чтобы я не растворилась в луже слез прямо на полу.

— Ты такой чертов страдалец, — сказала я ему, стремясь к дерзости, но потерпела неудачу, — Это не твоя вина.

Его рука на мгновение сжалась на моем лице, но я не вздрогнула, потому что я точно знаю только одно в своей жизни — что с Дэннером я в безопасности.

— Я бросил тебя, — пробормотал он.

— Да, — согласилась я, а затем, поскольку я не из тех, кто сдерживается, добавила: — Было чертовски больно.

Его глаза вспыхнули.

— Я испытал то же самое.

— Это был твой выбор, поэтому я не испытываю к тебе симпатии. Тем не менее, не будь идиотом и не думай, что из-за твоего дезертирства я прожила с сумасшедшим дольше, чем должна была. Раньше ты не был так самодоволен.

— Рози… — начал он, но я обнаружила в животе зарождающийся огонек и зацепилась за него.

Я оттолкнула его и отступила на несколько шагов. — Перестань называть меня так, Дэннер. Я больше не твоя Рози. Моя жизнь не имеет к тебе никакого отношения. Я облажалась, я убила Крикета, я оказалась гребаным клише, позволившим ее мужчине избить ее, потому что у меня не в порядке с головой. Не ты. Не мой отец, как подразумевала эта сучка-полицейский. Я. Спасибо, что пришел за мной, спасибо, что вытащил меня из этой гребаной клетки. Если тебе нужно покаяться, вот, ты это сделал. Теперь мы можем закончить. Снова.

— К черту это, — прорычал Дэннер, сухожилия на его предплечьях сжались так, что я заметила, что это было восхитительно, даже несмотря на мой нарастающий бред, — Ты думаешь, что это конец, ты не так сильно повзрослела, как я думал, за последние три года.

— Да пошел ты, — крикнула я ему с оскаленными зубами, — Ты ни хрена не знаешь!

В ярости он только поднял бровь и скрестил на груди свои руки. — Это я только что вытащил тебя из этого дерьма, Харли-Роуз, ты думаешь, я ни хрена не знаю?

— Это дерьмо не определяет мою жизнь, — крикнула я ему, разъяренная этой мыслью.

Слишком разъяренная, чтобы заметить, как его губы дернулись от удовольствия, чтобы спросить себя, почему он раздражает меня после того, через что я только что прошла.

Слишком разъяренная, чтобы понять, что он давал мне силу единственным способом, которым я могла ее воспринимать — яростно — чтобы я могла войти в главную комнату и встретиться с моей семьей с силой, как я и хотела, но всего несколько секунд назад была неспособна сделать.

— Это не так, — согласился он, — Но я знал тебя в семь, одиннадцать и семнадцать лет. Я отвозил тебя и Кинга в школу, часами рубился с тобой в Мега Мьюзик каждое воскресенье в течение многих лет. Ты думаешь, что три года означают, что я тебя не знаю, Рози, но ты чертовски ошибаешься.

— Я не хочу видеть вас сно-мать-твою-ва, Офицер Дэннер, — усмехнулась я, мой гнев был подобен пылающему мечу в моей руке, готовому сразиться с любым противником.

Я нахмурилась, когда Дэннер сжал губы, чтобы, как мне показалось, не улыбнуться, и лениво скользнул взглядом по моему телу. Я была вся в крови и синяках, кончики моих пальцев были черными от полицейских чернил, но он смотрел на меня так, будто я была чем-то величественным, достойным благоговения.

— Я знал, что ты все еще меня восхищаешь, — пробормотал он, даже когда мы услышали шум внизу лестницы, а затем Кинг перешагивал по две ступеньки за раз, чтобы добраться до меня, в то время как мой отец кричал на полицейского, который пытался удержать его от подъема ко мне, — Знал, что ты никогда не перестанешь это делать.

Я моргнула, на мгновение забыв о своем гневе. Никогда, никогда Лайонел Дэннер не признавался мне в своем влечении, даже после поцелуя, изменившего все много лет назад.

— Харли, Господи, черт бы меня побрал, — прорычал Кинг мне в ухо за секунду до того, как он обнял меня, его длинные руки нежно прижали меня к груди.

Я закрыла глаза, вдохнула полной грудью его аромат будто запах чистого белья и забыла о Дэннере, о Крикете, о крови и о весе ножа в моих руках. Там был мой брат, и две секунды спустя, когда нас обоих сжали еще более сильные руки, я поняла, что и мой отец тоже.

— Моя малышка, — прохрипел он, и я поняла, что в его душе таится такая глубокая печаль, что мой большой плохой папа-байкер чуть не расплакался, — Я поймал тебя.

— Ага, мы тебя поймали, — пробормотал Кинг мне в волосы.

Страх, которого я не осознавала, нависший надо мной, начал рассеиваться, потому что на этой планете для меня не было ничего более безопасного, чем быть между двумя моими людьми Гарро. Мои глаза распахнулись, чтобы найти Дэннера, потому что я знала каким-то непонятным образом, что я чувствовала то же самое по отношению к нему, но он исчез.