На следующий вечер мама пригласила меня на свидание между матерью и дочерью, с приличной пиццей, и я вернула ей ожерелье. Я дразнила ее, говоря, что это плохая примета.

Это был последний раз, когда я носила это ожерелье, я была уверена в этом.

Я отдала его обратно.

— Есть идеи, как оно туда попало? — спросил Маркус.

— Нет. — Черт. Я должна позвонить Джиму. Мне нужно было заткнуться и позвонить Джиму. Но откуда Маркус узнал, что это мамино ожерелье?

Мой позвоночник затрещал. Именно поэтому я была здесь, верно? Потому что он знал, что это ожерелье принадлежало маме, и привел меня на допрос. Означало ли это, что он знал, что я была в той хижине?

Или это была тактика — заставить меня ждать в этой комнате в течение часа, прежде чем войти, чтобы задать короткие, наводящие вопросы, которые загнали бы меня в угол? Я перемотала наш разговор назад, воспроизводя каждое свое слово и тщательно взвешивая их.

Если бы Маркус не знал, что это ожерелье принадлежало маме, я бы ему сказала.

Маркус Вагнер не был другом. Шеф был не на моей стороне.

Это означало, что я закончила разговор.

Почти.

— Как вы узнали, что оно принадлежит моей маме?

Он выдержал мой взгляд, не решаясь ответить. Он как будто оценивал меня, как будто знал, что я только что определила его как врага. — Фотография в газете.

Черт. На одной из фотографий, которые Брайс напечатала в сегодняшней газете, была фотография мамы в этом ожерелье.

Я была здесь, потому что у Маркуса появилась новая зацепка по пожару в хижине. Он, конечно, действовал быстро. Газете не было и двадцати четырех часов.

Кто-то подбросил это ожерелье. Кто-то, кто хотел свалить вину за пожар и убийство на меня. Возможно, это был тот же человек, который убил мою мать и похитил меня и Брайс.

Тот же человек или люди, которые убили отца.

Воины.

— Согласно записям ваших кредитных карт, вы были в Монтане в тот день, когда сгорела хижина. Вы прилетели в Бозман накануне вечера.

Воздух покинул мои легкие. Я кивнула.

— Почему?

Я сделала глоток воды из чашки "Дикси". Было ли это показательно, что мне нужна вода? Неужели только виновные люди пьют из этих маленьких бумажных стаканчиков? Я поперхнулась водой. — Я пришла посмотреть на мамину могилу. Я еще не была здесь.

— А ты была?

Нет. Меня забрали и запихнули в багажник.

Но я не могла рассказать Маркусу о похищении. Была причина, по которой я не обратилась в полицию, и этой причиной был мой муж.

— Женевьева? — спросил Маркус, когда я не ответила.

— Меня обвиняют?

Его рот сжался в твердую линию. Даже усы не могли скрыть его раздражения. — Нет.

— Тогда я хотела бы уйти. — Я отодвинула стул и встала. — Мне неудобно говорить без присутствия моего адвоката.

Я предполагала, что через день-два снова окажусь в этом кресле в качестве главного подозреваемого в расследовании поджога и убийства.

Юридическая школа должна была подождать.

Мои проблемы были далеки от завершения.

Маркус тоже встал, забирая ожерелье. Сумка вернулась в его карман, когда он открыл дверь и махнул мне рукой в коридор.

Проход через зал был тихим, кроме наших шагов. Все столы были пусты, как и тогда, когда я пришла. Единственным человеком здесь был офицер, стоявший впереди.

— Тихий день. Вы работаете по воскресеньям? — Разве это не то, чего начальник полиции должен избегать?

— Обычно нет. Но сегодня — исключение.

То, что он увидел эту фотографию, тоже было для него неожиданностью.

Маркус подошел к двери, ведущей к выходу. Он открыл ее для меня, кивнув на прощание.

После этого я была свободна. Я могла выйти через парадную дверь. Почему же мне казалось, что все это обман? Я была уверена, что в любой момент шеф вызовет меня обратно и скажет, что я больше никогда не буду свободна.

Я ускорила шаги, протиснулась через наружную дверь и вышла на яркий солнечный свет. Как только мои глаза адаптировались к свету, я заметила человека, в котором больше всего нуждалась.

— Ты здесь. — Я бросилась в объятия Исайи.

— Я был здесь с той минуты, как поговорил по телефону с Джимом. — Он указал на тротуар, где стоял Джим, разговаривая по телефону.

Он увидел меня и поднял палец.

Я вдохнула запах Исайи. Он стоял на солнце, одетый в черное. Под чистой тканью его футболки ощущался запах пота. Один вдох, и мой пульс замедлился.

— Ты в порядке? — спросил он.

Я покачала головой. — Не совсем.

Джим бросился ко мне и вырвал меня из объятий Исайи, обняв меня сам. — Что случилось?

— Честно? — Я бросила взгляд на станцию. — Я не уверена. Что-то не так.

Жуткое чувство ползло по моей коже. Волосы на затылке встали дыбом, как будто кто-то наблюдал за мной. Я отпустила Исайю и оглядела стоянку. Там стояли моя машина, внедорожник Джима и мотоцикл Исайи; в остальном там было пусто, если не считать нескольких полицейских машин.

Но неприятное ощущение не проходило.

Мне чего-то не хватало. Нам всем не хватало чего-то, и так было уже несколько месяцев.

— Что? — спросил Исайя. — Что это?

— Я не знаю, — пробормотала я.

— Они предъявили тебе обвинение? Допрашивали тебя? — спросил Джим.

Я кивнула. — Нет, и да. Я ответила на несколько, но потом отказалась продолжать, если вы не будете присутствовать.

— Хорошо, — сказал он. — В следующий раз вообще не ходи.

— Простите. Мне было любопытно, и я не подумала.

— Давай поедем в фирму и все обсудим, — сказал Джим.

— Мы можем сделать это завтра утром? Я.… мой мозг поджарился, и я эмоционально разбита. — Прежде чем говорить о чем-либо с Джимом, я хотела обсудить это с Исайей.

— Хорошо, — согласился Джим. — Но первым делом завтра утром.

— В восемь часов.

— Отдохни немного. — Он сжал мою руку, кивнул Исайе и пошел к своей машине.

Я не была уверена, что меня беспокоит, но я не собиралась выяснять это на парковке полицейского участка. Поэтому я взяла Исайю за руку и прошептала: — Давай уедем отсюда.