Нет, она хочет, чтобы ее жаждали.

Чтобы кто-то страдал по ней в глубине своего существа, сходил с ума от желания дышать тем же воздухом, что и она, чтобы каждая молекула его существа была поглощена только ею.

Ей не нужна любовь.

Ей нужно, чтобы ее одержимость подпитывалась, это безумная зависимость, от которой нет лекарства. Преданность, за которую боги готовы убить. Нет такой мягкой и цветистой поэзии, которая могла бы объяснить, что именно ей нужно.

Для этого нужны темные, обсидиановые слова, написанные кровью на алтарях, над которыми молятся до синяков на коленях.

И прямо сейчас я жажду подпитать эту одержимость внутри нее, показать ей, насколько непомерно зацикленность на ком-то вроде меня.

Ее хныканье звучит в моем ухе, как развратная песня, на которую способна только она. Тяжелые стоны срываются с ее губ, а ее пальцы впиваются в мою куртку, притягивая меня ближе к себе.

Она так близка к тому, чтобы опрокинуться в бассейн экстаза, за которым мы все гонимся, чувствую это по тому, как она дрожит. Я увеличиваю темп, потирая рукояткой с более непосредственным давлением на ее клитор, следя за тем, чтобы моя рука охватывала все лезвие.

— Тебе лучше спросить у меня разрешения кончить, Скарлетт. — Я впиваюсь зубами в ее ключицу, предупреждая.

— Блядь, — кричит она, не сдерживаясь, подбрасывая бедра вверх. — Пожалуйста, Тэтчер. Пожалуйста, позволь мне кончить. Мне нужно кончить.

Сила заливает мои вены, обжигающе горячая, с ледяным ожогом в придачу, лед впрыскивается прямо в мою систему. Это похоже на кайф, которого я никогда не испытывал. Такая власть доминирует, зная, что только я способен дать ей блаженное освобождение, что если я остановлюсь, все это исчезнет. Она будет хныкать и умолять, пока ее оргазм ускользает.

Я — хозяин, а она — красивая марионетка на моих ниточках.

— Ты бедняжка, бедняжка, — мурлычу я. — Тебе нужно кончить? Ну, тогда давай, детка.. Иди за мной.

Проходит всего десять секунд, прежде чем ее бедра выгибаются в последний раз, и ее горло открывается для крика, крика удовольствия, который заставляет остальных ворон взлететь на крышу. Ее тело прижимается ко мне, смыкаясь, когда волны блаженства накатывают на нее снова и снова.

Я чувствую каждую дрожь и толчки, те, что заставляют ее тело дергаться, а сердце биться неровно. Моя рука опускает нож на пол, и он со звоном ударяется об пол.

Поднимаю голову с ее шеи, глубоко вдыхая ее запах и смотрю в ее затуманенные глаза, а моя испачканная кровью рука касается ее нежной щеки.

— Кровь и удовольствие выглядят на тебе божественно, дорогой фантом, — шепчу я, протягивая два пальца к ее уже покрасневшему рту, просовывая их внутрь и прижимаясь к ее теплым губам.

Ее язык автоматически кружится вокруг меня, посасывая и причмокивая от зловещей комбинации, которая покрывает мою кожу — ее липкие, сладкие соки и мерзкая багровая жидкость, которая течет в моих венах.

Глубокий порез на моей ладони все еще течет, но уже достаточно затянулся, чтобы я мог видеть рану из плотной ткани. Придется наложить несколько швов, но это меня волнует меньше всего.

— Не позволяй мне снова увидеть тебя с ним, хорошо? — Я говорю, позволяя ей попробовать себя еще на мгновение, прежде чем отстраниться.

Из ее горла вырывается смесь кашля и хныканья, ее брови нахмурены, и по выражению ее глаз я могу сказать, что она собирается спорить со мной.

Я поднимаю указательный палец перед ее лицом, покачивая им вперед-назад. Ее рот захлопывается, прежде чем она успевает что-то сказать.

С легкостью я провожу пальцем по ее обнаженной груди, прослеживая буквы своего имени в крови, запекшейся на бледной коже. Снова и снова я пишу свое имя на ее теле, прямо над грудью.

— Ты не можешь...

— Могу и буду, — предупреждаю я, наклоняясь опасно близко к ее грязному лицу с голосом, холодным, как зимняя ночь. — Если Коннер Годфри еще раз приблизится к тебе, я скормлю ему его собственные гребаные руки.