Но это не моя проблема, и это не то, что меня волнует.

— Никому я не скажу, если тебя это волнует. — Она пытается зачесать локоны за уши, но они недостаточно сильны, чтобы удержать их вес. — Если ты научишь меня, я обещаю, что не расскажу ни одной душе. Я хорошо умею хранить секреты и быть невидимой.

— Я не замечал тебя только потому, что решил не замечать, решил игнорировать твое присутствие. А не потому, что ты умеешь подкрадываться ко мне. — Ее подбородок вздрагивает от моего тона, и это заставляет меня давить дальше, подстегивая меня к тому, чтобы разрезать ее на части. — Ты не существуешь и никогда не существовала для меня.

К ее чести, несмотря на то, что я точно знаю, что мои слова нанесли сильный удар, она продвигается вперед, что одновременно впечатляет и раздражает меня.

— Я быстро учусь. Это будет всего несколько сеансов, всего несколько советов. Это все, о чем я прошу. Просто... — Она скручивает руки вместе. — Мне нужна помощь, чтобы справиться с... этой штукой.

Я насмехаюсь. — Несколько сеансов? Ты думаешь, это все, что нужно, чтобы стать тем, кто я есть? Потребовались годы, чтобы довести мое ремесло до совершенства. Я не стану тратить годы на того, кто не может даже принять то, что живет внутри тебя. Ты даже не можешь признать это вслух, не так ли?

Она поднимает голову, встречая мой суровый взгляд. В этих больших глазах так много всего происходит, так много чувств, которые мне, к счастью, никогда не приходилось испытывать. Сколько раз она смотрела в зеркало и вздрагивала, потому что видела то, что ее плоть скрывает от мира?

Сколько раз она пыталась оправдаться тем, что ночь убийства ее матери не заразила ее чем-то злым?

— Что признать? — говорит она. — Скажи мне, что я должна сказать, чтобы ты научил меня, Тэтчер, и я скажу это.

Что-то закипает в моем нутре, что-то ядовитое и нечистое. Горячее, липкое и грязное. Что-то, чему не место в моем организме. Оно пылает белым пламенем в моих венах, и все из-за ее мольбы. Умоляет меня. Умоляет меня.

Ярость, подобной которой я никогда не испытывал, будоражит мою кровь.

Нет. Нет. Нет.

Ты контролируешь эту ситуацию. Ей не позволено так влиять на тебя. Люди не влияют на тебя, Тэтчер Пирсон.

Я делаю шаг от нее, потом еще один, пока не перестаю чувствовать запах вишни, смотрю на часы, а затем бросаю на нее скучающий взгляд.

— Я не буду учить тебя быть убийцей, потому что ты не можешь принять, что ты уже ей являешься. Небрежная, необученная и импульсивная, но, тем не менее, убийца. Теперь, в последний раз, я закончил этот разговор. — Я засунул руки в карманы и повернулся. — На неопределенный срок.

Теперь я могу продолжать жить так, как жил раньше — полностью игнорируя ее, забыв, что я вообще ее знал. Она может продолжать свои мелкие игры, если захочет, но я больше не буду уделять ей внимание, которого она так отчаянно хочет.

— Ты должен мне это! Из-за твоего отца я..., — кричит она на меня, ее голос громче, чем я когда-либо слышал раньше. — Я вся извращенная и больная внутри. Это его вина. Ты, по крайней мере, должен оказать мне эту услугу, Тэтчер. Пожалуйста, научи меня, как с этим жить.

Фундаментальные принципы моей жизни просты.

Рутина. Контроль. Убийство.

Вот и все. Больше ничего нет.

Но этими четырьмя словами она разгадала одно из них.

Я в долгу перед ней? Мой контроль колеблется, дрожит под ее словами. — Должен тебе? — говорю я спокойно, слишком спокойно. Я снова поворачиваю свое тело к ней, шагая через сорняки так, чтобы оказаться в ее личном пространстве, чтобы вишни снова вторглись в меня.

Поднимаюсь над ней так быстро, что она спотыкается, и моя рука хватает ее за руку. Мои бледные пальцы обвиваются вокруг ее бицепса, такого податливого и слабого в моей хватке. Я впиваюсь в нее, заставляя ее издавать слабые, бессвязные хныканья.

Я мог сделать с ней все, что хотел, прямо сейчас. И она бы позволила мне, не так ли?

От таких прикосновений меня тошнит. Но прикасаться к ней? От этого мне хочется содрать с себя кожу и бросить ее в стиральную машину. Мои глаза расширились, я смотрю на нее с такой силой, что вижу, как ее тело отстраняется от него.

— Я ни хрена тебе не должен, Скарлетт, — усмехаюсь я, практически выплевывая слова ей в лицо. — Ты так хочешь научиться убивать людей? Тогда ты можешь записаться на посещение тюрьмы Раймонд. Он должен тебе, а не мне.

— Ты. Не. Моя. Проблема. — С каждым словом я крепче сжимаю ее руку, сжимаю так сильно, что чувствую плечевую кость. — А теперь убирайся с глаз моих, потому что я в нескольких секундах от того, чтобы свернуть тебе шею.

До моих ушей доносится вздох, и я ожидаю, что это потому, что ей больно. Что она боится за свою жизнь или отчаянно пытается убежать от меня. Но она не пытается вырваться из моей хватки. Нет, она остается совершенно неподвижной.

Невозмутима. Не боится меня.

— Ты... — Ее нижняя губа дрожит: — Ты не ругаешься. Никогда.

Я скрежещу зубами, и клянусь, если я сломаю зуб из-за Лиры Эббот, я буду в бешенстве. Вот что она понял из этого? Только это? Что не так с...

Мой позвоночник напрягается.

Я не ругаюсь.

Не делаю этого и не срываюсь и не срываюсь. Я рассчитываю. Командую.

Я препарировал человеческие тела и слушал, как мужчины умоляют о жизни. Она не станет причиной, по которой я потеряю хотя бы дюйм контроля и я отказываюсь позволить ей.

Моя рука отдергивается назад, на ее коже остаются глубокие красные точки там, где только что были мои пальцы, быстро вытираю руку о рубашку, как будто я могу избавиться от ощущения ее присутствия, стерев с нее пыль.

Я хочу уйти от нее. Хочу, чтобы она ушла. Далеко, далеко от меня.

Я хочу...

Не говоря больше ни слова, я крутанулся на месте, решив оставить между нами как можно больше пространства. Она не должна была открывать мне рот. Я не должен был искать ее.

Секунды. Это все, что нужно, чтобы вернуть все на место, проверить себя.

Я делаю глубокий вдох, поправляю часы и стряхиваю воображаемую пыль со своей черной рубашки. То, что я участвую в мероприятии, которое не позволяет мне надеть костюм, — это трагедия.

Когда я двигаюсь вперед, я вижу темные волосы Алистера в нескольких футах передо мной у берега — желанное отвлечение.

— А что, если я выиграю сегодня вечером, — говорит она в спешке, ее шаги гулко отдаются в моих ушах, когда она бежит за мной. — Если я выиграю сегодня, тогда ты должен будешь научить меня, как убивать людей. Как жить с тем, что сделал твой отец.

Ради любви к... подожди.

— А что я получу, если ты этого не сделаешь? — спрашиваю я, замедляя шаг и не сводя глаз с группы впереди. Ее дыхание становится неровным, когда она останавливается прямо за мной. — Что?

Кошачья улыбка появляется на моем лице, когда я осторожно поворачиваюсь. — Более важный вопрос — что я получу, если ты проиграешь?

Ее брови снова делают это, дергаются и поворачиваются вниз, когда она смотрит на меня.

— О, я думала, это очевидно. Больше не буду спрашивать, оставлю тебя в покое, перестану... — Она делает паузу. — Я оставлю тебя в покое.

Я поднимаю бровь, стискиваю зубы, когда в груди раздается зловещая усмешка. — Все еще собираешься ходить за мной по пятам, как моя маленькая зверушка?

Если она намерена дать мне о себе знать, то я разберусь с этим так, как это следовало сделать в первую очередь.

Ветер развевает волосы у нее перед лицом, темные волны за ее спиной разбиваются о берег. В любую секунду кажется, что черная вода может поглотить ее целиком.

— Я не домашнее животное, — бормочет она, не придавая значения своим словам. — Ты просто очаровываешь меня, вот и все.

Лгунья. Я практически чувствую вкус лжи на ее губах.

— Добро пожаловать в клуб. Я очаровываю всех.

Ее плечи опускаются, и я вижу аргумент на ее языке, но быстро вмешиваюсь. Решив немного пожалеть ее, я немного играю. — Я не хочу, чтобы ты оставляла меня в покое, Лира Эббот.

Мой голос ровный, как я разговариваю с теми, кто считает себя выше меня. С теми, кто находится у власти, кем я могу манипулировать ради своей личной выгоды. Однажды из меня получится феноменальный политик.

Я полон коррупционных мотивов, и овладел искусством хамелеона. Могу имитировать практически любую эмоцию. Пройдет совсем немного времени, и конгресс будет есть у меня из ладони.

Стану тем, кем не смог стать мой отец.

— Чего ты хочешь?

В ее глазах трепещет надежда, лунный свет как нельзя лучше освещает ее радужку. И волнение накатывает на меня, когда я понимаю, что собираюсь высосать всю жизнь из этих прекрасных нефритовых глаз. Раздавлю все ее злые мечты обо мне, искалечу эту ее одержимость.

Потому что, хотя ее одержимость мной может быть сильной, мой вкус к крови жизненно важен.

— Я хочу твоей смерти.