— Я всегда хотела узнать, как создается ваше вино. Посмотреть на сам процесс, — она сделала глубокий вдох. — Для меня будет честью увидеть, как вы работаете.

Я посмотрел вниз на свои грязные руки и такие же грязные джинсы. Я позволил себе осмотреть Каресу с ног до головы.

— Вы испачкаетесь, — предупредил я, — это грязная работа. И очень тяжелая.

— Я знаю, — ответила она. — Когда ребенком я жила в Парме или, когда потом мы приезжали на лето, я помогала на нашем семейном винограднике. Знаю, каких усилий требует эта работа.

Я был удивлен тихим, но жестким тоном в ее голосе.

Она была аристократкой. Я не был знаком со многими представителями высшего класса, но те, кого я встречал, не были тем типом людей, которые проводили свои дни в поле, работая с утра до вечера.

Должно быть, Кареса приняла мое молчание за отказ. Ее руки обернулись вокруг талии, но вспышка боли на ее лице стала моей погибелью.

— Все в порядке, правда, — сказала она, выдавливая из себя улыбку. — Понимаю. Это священный процесс, к тому же тайный, — она покачала головой, проходя мимо меня. — Мне не следовало спрашивать.

Она была почти у конца ряда виноградных лоз, когда я поймал себя на том, что произнес:

— Вы герцогиня. Вы леди главного дома. Вскоре это станет вашей землей. Вы можете делать все, что захотите.

Кареса остановилась, как вкопанная. Ее спина напряглась, плечи поднялись, затем опустились. Она посмотрела на меня, и я заметил, как ее яркие глаза потускнели.

— Я бы предпочла, чтобы вы согласились не потому, что я будущая жена принца, а потому, что большая любительница вина и совершенно очарована вами и вашей работой.

У меня скрутило живот от печали, звучащей в ее голосе. Она выглядела такой маленькой и хрупкой. Потом я вспомнил, что она только недавно приехала в Италию из Америки. Возможно она никого не знала.

У меня не было опыта общения в подобной ситуации. Но я понял, что расстроил ее. Я мог видеть это. И я никогда не хотел кого-то огорчать.

Я отвел взгляд и уставился на землю под своими ногами, когда попросил:

— Тогда, пожалуйста, останьтесь.

Я услышал резкий вдох. Когда поднял голову заметил, что она пристально смотрит на меня.

— Я все покажу. И не потому что вы та, кем являетесь, а потому что вы хотите узнать процесс и любите мое вино.

Кареса пару минут не двигалась. Когда краска залила ее лицо и вернулась счастливая улыбка, она зашагала обратно и остановилась напротив меня.

— Так, и с чего мы начнем?

Сбитый с толку пьянящим ощущением крови, бегущей по моему телу, я повернулся и потащил ведро в следующую секцию виноградника. Кареса мгновенно оказалась рядом со мной. Я поставил ведро и наклонился к виноградной лозе. Как обучал меня мой отец, я начал изучать ягоды, чувствуя их вес, оценивая цвет.

От ощущения ее теплого дыхания по моей коже побежали мурашки. Мои руки замерли на винограде, когда ее дыхание коснулось моего затылка. Я повернулся, Кареса была очень близко, она смотрела поверх моего плеча, и на ее лице ясно читалось восхищение. При моем движении ее взгляд упал с моих рук на виноград, а затем встретился с моим взглядом.

Я не мог пошевелиться.

И она тоже.

Мы просто неподвижно стояли, дыша одним воздухом.

Легкий ветерок пробежал по ее волосам, разметав выбившиеся пряди по ее лицу. Он разрушил чары, которые были на нас наложены. Кареса отодвинулась назад и откинула пряди с глаз и от покрасневшего лица.

— Извините, я пыталась рассмотреть, что вы делаете.

Я прочистил горло, не обращая внимания на учащенный пульс, бьющийся в моей шее.

— Проверяю качество ягод, — объяснил я.

Подвинувшись, я позволил ей подойти ближе, и указал на виноград.

— Вот смотрите.

Кареса не колебалась ни секунды, она присела рядом со мной, сосредоточившись на моих руках. Легкий ветерок прошелся по ее волосам, и запах персика и ванили заполнил воздух.

— Вы проверяете вес и цвет? — спросила она, не замечая моего пристального внимания и того, как часто бьется мое сердце.

Ее кожа была чистой и безупречной, а волосы темными и блестящими, как самый лучший шоколад Перуджа³⁵.

Кареса повернулась ко мне лицом, и я тут же сосредоточился на винограде.

— Да, — я поднял гроздь в своих руках. — Они должны быть тяжелыми. Это значит, что они полны сока и должны содержать идеальное количество сладости. Красная кожица должна быть глубокого тона, без белых пятен.

Кареса кивнула, впитывая каждое мое слово. Волна незнакомого чувства затопила меня, когда она внимательно слушала, пока училась... Я убрал руку от винограда.

— Хотите сами это ощутить?

Ее брови поднялись вверх, но она быстро кивнула, горя желанием научится. Она просунула руку под гроздь.

— Как же мне это сделать? Как я узнаю, что гроздь идеального веса?

Я не знал, как ей это объяснить. Я мог только показать. Почувствовав, как мои щеки заливает тепло, я поднес свою руку к ее ладони и пальцам подвел к винограду. Я наклонился ближе, так близко, что между нашими лицами осталось всего пару сантиметров.

— Почувствуйте тяжесть в своей руке, — сказал я. — Позвольте кончикам ваших пальцев слегка надавить на ягоду, чтобы проверить ее полноту.

Кареса мягко и со свойственной ей деликатностью сделала то, что я велел.

— Вот так? — прошептала она, так, будто сам звук голосов мог потревожить виноград, который был так счастлив находиться на этой виноградной лозе.

— Да, — направив ее руку дальше, я скользнул пальцем к одной из ягод и повернул ее, чтобы рассмотреть окраску.

Кареса была настолько методична и терпелива, насколько того требовала задача, и очень осторожна, чтобы не сорвать драгоценный плод со стебля.

— Она идеальна, — прошептала она и повернулась лицом ко мне. Она моргнула раз, затем второй. — Ведь так? Идеальна?

— Да, — хрипло ответил я, неуверенный к чему относится моя реплика: к винограду или к ней.

Кареса задержала дыхание.

— Значит, ее можно снимать?

Все еще держа ее за руку, я снял виноград со стебля.

— Последний тест — это вкус, — я положил ягоду ей на ладонь.

Взяв другую для себя, поднес ее ко рту и откусил ее спелой мякоти. Взрыв интенсивной сладости сразу же сказал мне то, что мне нужно было знать.

Кареса следила за каждым моим движением, а когда я одобряюще наклонил к ней голову, она взяла виноградину в рот. Ее глаза широко открылись, когда вкус достиг языка. Мягкий стон вырвался из ее горла, и на мгновение она закрыла глаза. Когда она проглотила мякоть, то открыла их и прошептала:

— Ахилл... как вы добились такого вкуса?

— Что вы почувствовали? — спросил я, очарованный ее первым опытом процесса сбора.

Ее брови задумчиво опустились, когда она изучала послевкусие.

— Она была очень сладкая. Сочная и мягкая, — сказала она. — Это правильно?

Я почувствовал прилив гордости за нее и не смог сдержать улыбку.

— Да. Это означает, что виноград созрел.

Счастливая улыбка появилась на ее губах, пока она смотрела на виноград.

— Теперь я поняла, — с благоговением сказала она. — Поняла, почему вы делаете это вручную. Машины не смогут сделать того же, не так ли? Они не могут понять то, что наши чувства способны нам сообщить, — ее взгляд встретился с моим. — Я действительно поняла это, Ахилл.

Я быстро кивнул, отрывая взгляд от ликования на ее лице. Затем вытащил секатор из ведра.

— Хотите срезать?

— Да, пожалуйста, — ответила Кареса.

Как и прежде она позволила мне вести. Моя рука коснулась ее, когда она взялась за гроздь винограда, висящего на лозе. Отстранившись, я подвинул ведро поближе к тому месту, где она сидела на корточках. Так же осторожно, как она делала все остальное, Кареса срезала гроздь и положила ее в ведро.

Она глубоко вздохнула, и с огнем в глубоких карих глазах, спросила:

— Мы же сделаем это снова?

Мои губы изогнулись в ухмылке.

— К концу сегодняшнего дня я должен пройти три ряда.

— Тогда я, безусловно, могу вам в этом помочь, — сказала она, в ее голосе звучало волнение.

Я направился к следующей лозе, Кареса — моя нетерпеливая тень. И начал, как и прежде, рассказывать о каждом своем шаге. Всегда безупречная ученица, она с готовностью впитывала каждое слово и каждый момент. Наблюдая за тем, как она ест очередную виноградину, изучая вкус и текстуру, я невольно подумал о том, что она очень понравилась бы моему отцу. Он был простым человеком. Он никогда не понимал, почему люди осложняют себе жизнь. Он любил меня, любил мою мать и любил то, что делал. Но также сильно, как все перечисленное — он любил этот виноградник.

Его сердце наполнилось бы радостью, если бы он увидел Каресу, будущую хозяйку этих земель, и то, с какой страстью она относиться к работе всей его жизни.

— Он созрел, — произнесла Кареса, отрывая меня от размышлений.

Я взял виноградину с той же грозди, просто чтобы убедиться в том, что она была права. Когда интенсивный вкус достиг моего неба, а уровень сладости достиг пика, я повернулся к молчаливой, ожидающей Каресе.

— Вы правы.

Я отодвинулся, когда она отрезала гроздь и положила ее в ведро. И следующие три часа, она часто улыбалась, когда сортировала спелый виноград от их незрелых соседей.

С Паваротти³⁶ играющем на заднем плане, благодаря старому магнитофону моего отца, мы закончили три ряда раньше времени. И впервые за семь месяцев, я понял, как мне нравится работать, когда я был не одинок.

Это было... приятно, когда была возможность разделить с кем-то этот момент.

И мне нравилась улыбка Каресы.

Она была такой же сладкой, как и мой виноград.