Глава 2

Голоса доносятся через заднюю дверь, когда я иду по дому. Снаружи стоят мой брат и трое наших мужчин. Их сигареты – оранжевые вспышки в темноте. Деревянный пол не скрипит, чтобы возвестить о моем присутствии. Они не слышат, как я приближаюсь к двери.

Я замираю, чтобы прислушаться. Временами их голоса заглушаются шумом мстительного ветра. В целом они ни на что не обращают внимания. Мужчины свободно болтают, не удосуживаясь бросить на окружающий лес более чем беглый взгляд. С другой стороны, их должен беспокоить вовсе не лес. Их должен волновать я. После многих лет работы на меня им следовало бы лучше знать, насколько близко к краю я был. Их невнимательность играет мне на руку, но это все равно расстраивает. Мне никогда не выпадает возможность ослабить бдительность. У большинства людей вообще нет необходимости соблюдать бдительность, даже у мужчин, которые обязаны быть настороже. Они вечно болтают. Человек, умеющий слушать, всегда имеет преимущество. Это качество необходимо для выживания в современном мире. Ты должен следить за тем, что происходит вокруг тебя, даже находясь среди тех, кому доверяешь.

Я никому не доверяю. Меньше всего тем, кто снаружи. Единственный, кто заслуживает моего доверия – мой брат, и он единственный, кто его получает. Все остальные – расходный материал. Всех остальных можно заменить в одно мгновение. Подавляющее большинство людей в мире просто занимают в нем место, пока кто-то не найдет им лучшее применение.

Когда был моложе, я так не думал и больше ценил людей и их жизни. Сейчас же мне плевать на всех. За исключением новой пленницы, моего приза.

Мэделин.

Все во мне кричит о том, чтобы я вернулся к ней. Это тревожно. Я отключил свои эмоции шесть лет назад, как будто нажал на выключатель. Все чувства, кроме ярости, тут же угасли, и я не позволял им вернуться. Потому что невозможно сосредоточиться, если разум занят чувствами и моралью.

— Что вы думаете обо всем этом? — спрашивает Флетчер у мужчин.

Мужчины чувствуют себя в безопасности на заднем дворе. Это ошибка. Прикрытие темнотой – вовсе не прикрытие. То, что они успешно выполнили задание, не означает, что стало безопаснее. В последнее время преданность моих людей была под вопросом, поэтому я намеренно выбрал из них трех самых молодых, новичков. Если они откажутся проявить преданность без раздумий, я не стану требовать ее. Я просто перережу им глотки.

— Она сбежит при первой же возможности, — отвечает первый. Голос принадлежит Мэтью. Затянувшись сигаретой, он добавляет: — У нее такой взгляд. Она готова сбежать.

— Не сбежит, если любит своего ребенка, — замечает мой брат.

Я сглатываю при упоминании о маленьком мальчике. Те эмоции, которые я считал давно умершими, всплывают на поверхность, и я невольно сжимаю кулаки.

— Думаешь, он действительно оставит ее у себя? — спрашивает второй. Натаниэль. Он прикуривает новую сигарету, пламя зажигалки освещает его лицо оранжевым. — Он что, оставит ее себе в качестве… кого? Секс-рабыни?

— Это ненормально, — практически выплевывает Мэтью. — Больше, чем слегка.

— Ты намекаешь на то, что мой брат больной? — спрашивает мой брат в легкой, шутливой манере, но в его тоне чувствуется лезвие бритвы.

Мне не нужно видеть его, чтобы знать, что на его лице ухмылка. Сейчас он кажется очаровательным и расслабленным, но это лишь прикрытие его смертоносной стороны.

— Ты думаешь, я больной? — говорю я, выходя на задний двор. Парни слишком давно в этом бизнесе, чтобы выглядеть по-настоящему удивленными, но первый из них хмурится. Он явно не хотел, чтобы я услышал, как он называет меня больным. Что ж, его оплошность. Третий мужчина молчит и остается неподвижным, скрестив руки на груди и прислонившись к кирпичу дома. Двое других обмениваются смущенными взглядами, как будто их застали с высунутыми членами.

— Она в камере, не так ли? — За вопросом следует очередная затяжка сигареты первого мужчины. — После всех этих криков.

Я бы предпочел оставаться хладнокровным, но эмоции накаляются.

— Она делает то, что я ей велел.

Мэтью ухмыляется.

— Как? Не похоже, что она будет очень сговорчивой.

— Это зависит от того, кто с ней будет справляться. Так что хорошо, что вы, засранцы, не будете иметь с ней дело.

Мэтью беззлобно смеется, подняв руки вверх.

— Я не хочу. Ты провел в подвале слишком много времени. Люди подумают, что ты хочешь ее, а она того не стоит.

— Не стоит?

Мэтью бросил взгляд на своего приятеля. Он ступил на опасную территорию и знает об этом. Настроение улучшается, но выражение моего лица не меняется.

— Не стоит, — говорит он. — Что будет, если она зацепит тебя? Что если она сделает тебя еще психованней, чем ты уже есть?

— Я дам тебе знать, если мне станет плохо, когда я закончу с ней.

Я позволил себе улыбнуться. Пусть наблюдает. Мэтью не видит, как я быстро тянусь к пистолету на поясе. Он слишком занят смехом. Предохранитель был снят с тех пор, как мы взяли ее. Я ждал этого момента. Ждал, когда один из моих ребят переступит черту.

Черт возьми, мне должно быть все равно. Ни один из комментариев не должен был меня задеть. Я не собирался ничего чувствовать к Мэделин. Ни в доме. Ни в камере. Нигде.

Пока не придет время.

Ситуация уже выходит из-под контроля, но мой пистолет – нет.

Я взвожу курок, посылая пулю ему в голову. В моих венах бурлит гнев. Есть вещи, которые никто никогда не должен знать о Мэделин. Есть вещи, которые мне придется держать глубоко запрятанными, пока все не закончится.

На щеку попадают брызги крови, когда тело Мэтью падает с глухим стуком. Я занимаюсь своим делом достаточно долго, чтобы распознать звук удара мертвого тела о землю.

Я жду.

Наблюдаю за ним.

Мэтью не шевелится, лишь кровь вытекает из его раны.

Я провожу тыльной стороной ладони по крови на щеке. Остальные мужчины молчат. Медленно тлеют забытые ими сигареты. Никто не двигается. Второй парень стоял достаточно близко, чтобы на него попала кровь, но наверняка сказать невозможно из-за темной одежды и темноты ночи. Его лицо застыло.

— Не против убрать это за мной, брат?

Флетчер, похоже, нисколько не встревожен смертью одного из членов нашей команды. Его губы кривятся – не совсем в улыбке, не совсем в печали. Больше похоже на принятие. Как будто он ожидал этого. Все они должны были ожидать этого от меня. Я был таким человеком уже шесть лет и не собираюсь меняться из-за того, что Мэделин сидит в камере.

— Вовсе нет, босс.

Я поправляю рукава, пока мой брат подходит к телу, наклоняется и щупает пульс. В этом нет необходимости. Мужчина мертв.

— Кому-нибудь есть что сказать в отношении моей будущей жены, прежде чем я уйду?

Я не собирался реагировать на то, что говорили парни, но мое колотящееся сердце не получило записки с этим сообщением. Больной. Будь я проклят. Это был простой ничего не значивший дерьмовый комментарий, но я ощутил его, словно пулю, пробившую плоть. Гнев, плещущийся во мне последние шесть лет жив и здоров. Неважно, что я щелкнул выключателем. Все вернулось в одно мгновение.

Никому из них нечего сказать. Единственное, что нас окружает – тишина и угроза неминуемой смерти, если они посмеют произнести еще хоть слово.

Третий мужчина сдувает пепел со своей сигареты. Он отступает на полшага от тела, оставляя моему брату место, чтобы перевернуть мертвеца на спину.

— Тащите тачку, — приказывает брат.

Все начинают двигать. Ребятам предстоит вырыть яму на краю леса, опустить туда тело и закопать. В знак протеста не произносится ни слова. Теперь, когда я высказал свою точку зрения, у нас не должно быть дальнейших конфликтов.

Я был терпелив. Я был дотошен. Я планировал. Теперь, когда Мэделин у меня, я собираюсь использовать ее в своих интересах и для собственного удовольствия. Если меня от этого тошнит, пусть будет так.

Пришло время насладиться плодами мести.