Глава тридцатая

Вечер. Машины еще не вернулись с линии, на базе тихо и безлюдно.

Под навесом ходового парка стоял только один «колдун», вышедший сегодня из ремонта. Поляков увидел возле него Нюру Воробьеву. Она вышла из кабины, постояла, вглядываясь во въезжавшую машину, затем опустилась на подножку. Что-то очень тоскливое было в ее позе. Затем она пересела в кабину и сидела там, опустив голову на сложенные на руле руки, только при въезде каждой машины подымала голову и внимательно в нее вглядывалась. Кого-то ждет! Демина! Все ушли в театр, а она не пошла. Одиннадцатый час, а она сидит, не уходит. Да, в двадцать лет и он так ждал, волновался. Поляков позвонил в диспетчерскую и спросил, когда ожидается Демин из Москвы.

– Должен уже быть, – последовал ответ.

– Позвоните клиенту и узнайте, не прибыл ли он на разгрузку, – приказал Поляков.

Он посмотрел на часы. Если до одиннадцати Демин не приедет, Нюре придется уйти: позже никто, кроме дежурных, на базе не остается.

Нюра вышла из кабины.

– Воробьева! – окликнул ее Поляков.

Она подошла.

– Чего задержалась? – спросил Поляков, облокачиваясь на подоконник и заглядывая девушке в лицо.

– Да так, вот машина вышла из ремонта.

– Если тебе надо, можешь еще остаться, я скажу вахтеру.

– Нет, я пойду! – Она повернулась и, не оглядываясь, пошла к проходной.

А через пять минут во двор въехала машина Демина. Пять минут не дождалась! Поляков позвонил диспетчеру.

– Пусть Демин зайдет ко мне.

Демин вручил директору пакет и доложил о просьбе Потапова подослать бензин. Поляков подумал, сколько времени потерял Демин на поездку из Карачарова на завод, поездку, которой ему никто не поручал и из-за которой Нюра не дождалась его. Он все это живо себе представил, но произнес только два слова:

– Хорошо, подошлем.

– Разрешите идти? – спросил Демин.

Поляков не ответил, вскрыл пакет, прочел письмо. Итак, вопрос решен – стройка будет обеспечена средствами.

– Разрешите идти? – повторил свой вопрос Демин.

– Садитесь! – вдруг сказал Поляков.

Демин сел, вопросительно взглянул на директора. Тот смотрел на него. Что значит молодость! Отмахал человек шестьсот километров, а все такой же свежий, только лицо немного запылилось.

– А ведь ждала! – неожиданно сказал Поляков.

Демин растерянно затеребил в руках свой кожаный шлем.

Поляков откинулся на спинку стула, вздохнул:

– Ждала, ждала. Минут пять как ушла. Прозевал, брат!

– Что вы, Михаил Григорьевич! – пробормотал Демин.

– Да, – посочувствовал Поляков, – помытарит теперь она тебя!

Демин молчал, не понимая, серьезно говорит директор или шутит.

– Ты мою Наталью Владимировну знаешь, видал? – спросил Поляков.

Демин утвердительно кивнул.

– Ох, брат, помытарила она меня в свое время, поманежила!

Демин во все глаза смотрел на него, удивленный этой неожиданной откровенностью.

Поляков молчал.

Подумав о предстоящем объяснении с Нюрой, Демин поник. Разве она его выслушает? Буркнет что-нибудь – и всё!

– То-то и оно! – улыбнулся Поляков, угадав его мысли. – То-то и оно! Здесь надо что-нибудь решительное придумать. Хорошо! Иди к «пикапу» и жди меня.

Отфыркиваясь, «пикап» выехал за ворота. За рулём сидел Поляков, Демин рядом с ним.

– Неудобно как-то, Михаил Григорьевич, – нерешительно сказал Демин, догадываясь, куда везет его директор.

Они догнали Нюру на привокзальной улице, почти у самого ее дома.

Поляков притормозил машину, открыл дверцу кабины:

– Ну, друг Демин, бывай, действуй!

Глава тридцать первая

Прошла неделя с того дня, как Максимов уволился с автобазы. Всю эту неделю он провалялся на койке. Идти никуда не хотелось. Об устройстве на другую работу он пока не думал: успеется, есть чем жить.

Он думал о Вале, об автобазе, о тысяче разных вещей, но все это заслоняла одна и та же неотступная мысль о Вертилине.

Конечно, его дело шоферское – куда пошлют, а то, что клиент жулик, так он клиента себе не выбирал. Но ведь не один он работал у Вертилина, были и другие водители, почему же Вертилин связался именно с ним? Почему Поляков, Степанов, диспетчер сразу почувствовали в Вертилине жулика, а он сам только ходил да посмеивался? Почему так получилось? Разве он чужой автобазе? Пятнадцать лет здесь проработал, вырос тут! Каждый шофер сюда стремится – первое автомобильное хозяйство по области, а он ушел и вот лежит на койке. Максимов вспомнил взгляд Полякова, в котором было столько брезгливого пренебрежения, общее собрание рабочих и служащих. Именно на этом собрании почувствовал он, что стал чужим для всех, и окончательно решил уйти с базы.

Когда становилось очень тоскливо, Максимов бродил по городу, выходил на шоссе и медленно шагал к пристани. С пляжа доносились плеск воды, крики и визг мальчишек. Солнце тонуло в реке, окрашивая ее в пышный багрянец. Все так же мчались по шоссе машины. Знакомые водители махали ему из кабин. Машины проносились мимо, оставляя за собой привычный запах бензина. Максимов отвечал на приветствия с беззаботным видом человека, свободного от дел, наслаждающегося отдыхом и полной независимостью. А потом долго смотрел вслед каждой машине, отмечая мелочи, заметные только его зорким глазам: на этой сменили напарника, другую заново покрасили, на третьей поставили новый кузов. Много машин на шоссе, и, как там ни говори, автобазовские лучшие.

А сегодня встретил свой автобус, тот самый, с которого его сняли и перевели на «колдуна». Автобус шел от пристани, и по его запыленному кузову было видно, что он идет издалека. Максимов услышал звонкую детскую песню. В это время, в конце августа, из лагерей вывозят последнюю смену ребят. Сторонясь, он сошел на обочину. Ребята высовывались из окон и протягивали руки навстречу ветру. Девочка бросила Максимову букетик полевых цветов. Он упал на дороге. Максимов нагнулся, поднял его. В автобусе раздался взрыв радостного смеха. Машина умчалась, обдав Максимова пылью и дымом.

Максимов зашел в павильон автобусной станции, с безразличным видом прочитал расписание. Открыты новые пассажирские линии. Мысленно представил остановки – он хорошо знал эти тракты, сколько раз ездил! Прислушался к разговорам пассажиров. Когда кто-нибудь спрашивал соседа о движении, о стоимости билета, ему хотелось ответить, но он сдерживал себя: он здесь человек посторонний.

За перегородкой у телефонного аппарата сидела незнакомая девушка – линейный диспетчер. Она равнодушно посмотрела на Максимова, как смотрят диспетчеры на пассажирок. Вот и здесь диспетчерский пункт организовали, а ведь этого селектора добилась Валя. И контрольным пункт по загрузке машин у переправы – тоже ее затея. На автобазе новые дела, новые люди, а о нем, о Максимове, уже, наверное, забыли.

Однажды он увидел на пристани Королева. Тот быстро шел вдоль причала, и бригадир грузчиков докладывал ему, показывая на работавшие в разных концах пристани механизмы. Вот ведь добился своего человек!

Будничная работа, которую Максимов всегда считал такой неинтересной, теперь, когда он был оторван от нее, казалась ему прекрасной и желанной. Он тосковал по машине, по сборам в рейс, по хлопотам и тревогам шоферской жизни. Но на автобазу возврата нет. Куда-нибудь в мелкий гараж? Нет, извините, он шофер первого класса. Уехать – и дело с концом! Городов много, его в любом месте возьмут, такими специалистами не бросаются.

Приняв это решение, Максимов почувствовал, что имеет право зайти к Вале. Разве нельзя попрощаться? Ведь он уезжает навсегда в Краснодар или в Ростов, в общем, на юг.

Он пришел вечером. Дверь ему открыл Смирнов, молча пропустил в комнату, долго возился, закрывая дверь, вопросительно и хмуро поглядывая на Максимова.

Максимов знал: Смирнов недолюбливает его Стараясь казаться веселым, он спросил: