Глава 11

Рептилья подозрительность

Рамфеле толкает Зака в поясницу, вынуждая его идти вперед. Это интимный жест. Вход на объект на этом этаже скромный — всего лишь громадные черные ворота, которые автоматически открываются после глухого гудка из прилегающего поста охраны. Рамфеле ведет его по коридору к стойке регистрации из потертого дерева, разрисованную чернилами и щербатую — пережиток прошедшей эпохи. Шариковых ручек больше нет, силиконовые стилусы менее опасны, чем острый кончик ручки.

Не выпуская Зака из поля зрения ни на секунду, детектив расписывается на нескольких гололистах и ставит на них дату. Скучающий регистратор позевывает.

Надзирателем, занимающимся приемом, сегодня служит женщина ростом выше Зака и вдвое его крупнее. Форма пудрово-синяя с треугольным вырезом. Ее взгляд пересекается с его и больше не отпускает.

— Так это он, — говорит она, проводя кончиком языка по нижней губе. На ее нашивке написано «Надзиратель Бернард».

— Ага, — отвечает Рамфеле. — Вы готовы к нему?

— О, да.

Она наклоняет голову, будто хочет хорошенько рассмотреть Зака. В ее взгляде есть что-то холодное, что-то жесткое и неприятное, будто ее зрачки — это острия чего-то острого: кухонных ножей или, что более подходит их окружению, ледяных пиков.

— О, да, — снова произносит Бернард.

Зак представляет, как она похрустывает костяшками, готовясь пустить их в ход, даже, если у нее полно других дел. У нее мощные икры, и Зак догадывается, что она сопровождает заключенных. Бернард забирает у детектива пластиковый конверт, а затем поворачивается и прижимает подушечку пальца к биометрической панели. Над дверью загорается стрелка.

— Я позвоню, чтобы узнать детали для суда, — сообщает детектив.

— Позвоните, — произносит Бернард.

Рамфеле смотрит, как металлическая дверь, а затем и стеклянная перегородка (двойной проем) скользят в стороны, и надзирательница с Заком исчезают в лифте.

У надзирательницы Бернард мелкие кудри, которые она укрощает гелем. Ее голова — это армейские казармы, переполненные металлическими булавками. Она носит чокер с шипами, который напоминает Заку собачий ошейник. Мужчина смотрит на ее шею, когда она отворачивается от него, чтобы выбрать этаж. Кожа липкая и слишком белая. Наркоманка под SPF100? Или это из-за того, что она проводит свою жизнь в тюрьме? Он предполагает, что второе. Эта работа наградила ее рептильей подозрительностью.

Зак глубоко дышит через нос. Как долго он пробудет здесь? Пока не назначат дату слушания. Когда они решат что? Кто знает.

Надзирательница пристально смотрит на него.

— Проблемы?

Он поднимает свои руки в наручниках.

— И не одна.

Крайне важно расположить к себе надзирательницу. Зак благодарит свои счастливые звезды за то, что он довольно хорош собой, а она женщина. Гарантий не бывает, но это уже хорошее начало.

Они с жужжанием проходят через металлические ворота.

Кристин Бернард забирает со стойки тюремную форму Зака с логотипом «ЛЕД», и они идут по коридору, истоптанному тысячами не желающих идти ног перед ним. Дверь в его камеру автоматически открывается, и Зак проводит оценку того, где он будет спать в ближайшем будущем: железная койка, заляпанный матрас, собачьи одеяла, голые стены. Он задается вопросом, является ли отсутствие предметов искусства, цвета и естественного освещения в тюрьмах целенаправленной или случайной стратегией, чтобы поработить умы так же, как и тела. Бернард заслоняет свет из коридора.

Зак поворачивается к ней, и она бросает ему его форму; он ловит у груди оранжевый комбинезон и гадает, как много неудачников носили эту самую одежду перед ним.

— Раздевайся, — приказывает она.

Он ожидает, что женщина уйдет, но она стоит там, наблюдая за ним.

Мужчина начинает с галстука: развязывает голубой шелк и перекидывает его через спинку стула, а затем расстегивает свою рубашку с белым воротником, пуговица за пуговицей. Бернард похлопывает дубинкой по своей ладони, подобно ритму метронома. У нее шероховатая ручка для лучшей хватки и выдвигаемый, телескопический стержень, сорок сантиметров крепкой стали для дополнительной силы удара.

Зак расстегивает пояс, снимает штаны и тянется за комбинезоном.

— Все, — приказывает надзирательница. Она пожирает его глазами.

Мужчина колеблется. Он не хочет носить тюремные трусы и, определенно, не хочет быть полностью голым перед Бернард. Не потому, что возражает быть голым, обычно он фанат наготы, а потому что это даст ей слишком много власти и слишком быстро.

Она видит его колебания, и на ее лице появляется жесткое выражение. Она сжимает пальцы вокруг твердой стали.

— Все.