— Ни у кого не бывает все хорошо, Брук. Мы все находимся где-то на спектре морали, балуемся оттенками серого. Нет такого понятия, как хорошее и плохое. Не совсем так, — объясняю я.

Бруклин внимательно слушает, скользя глазами по моему лицу. Затем она придвигается ближе, постепенно сокращая расстояние между нами. Я не смею пошевелиться, не сейчас, когда я зашел так далеко. Ее колени касаются моих, и я просто чувствую ее дыхание на своей коже. — Скажи мне тогда.

— Сказать тебе что? — Я отвечаю.

— Худшее, что ты когда-либо делал. Я хочу знать. — Ее пальцы сжимают мои. — Обещаю, что я могу хранить секреты. Я унесу это с собой в могилу.

Мне это легко приходит. Слишком легко. Мой самый ужасный источник стыда. Она должна видеть это на моем лице, темная улыбка растягивает ее полные губы почти от возбуждения. Я хочу сказать ей, на первобытном уровне. Она взывает к чему-то внутри, к тому слою моей личности, который я похоронил как можно глубже, надеясь никогда больше не пробудить его. Как она нашла его во мне?

— Это было семь лет назад. Прямо перед моим шестнадцатилетием, — хриплю я.

Слова вырвались на свободу, отказываясь больше сдерживаться. Пока я говорю, ее нога зацепляется за мою, сплетаясь вместе, удерживая меня на месте. Ее тепло доводит меня до крайности, и с моих губ слетает еще больше постыдных тайн.

— Это была девушка, Эми Бонд. Всего на несколько месяцев старше меня. Мы были просто детьми, дурачились во время обеденных перерывов. Воровство поцелуев за зданиями и обмен бесконечными текстовыми сообщениями. В течение нескольких недель мы оба были без ума друг от друга.

Она ловит каждое мое слово, ее внимание слишком сильно, чтобы с ним справиться. Как будто она жадно поглощает мои секреты, утащая их для собственного использования. Это так долго оставалось секретом, но она вытаскивает грязные тени на свободу. Я бессилен остановиться.

— Она заболела. Рвота в школе. — Я с трудом сглатываю, набирая влагу в внезапно пересохший рот. — Я был в ужасе, и когда тест оказался положительным, подтвердив, что она беременна, это было похоже на конец света. Оглядываясь назад, я был таким мелким. Так глупо. Это не имело значения, конец света не наступил. Но мои родители требуют от меня совершенства, они всегда его требовали. Я знал, что если они узнают… мне конец. Для моего будущего.

— Что ты сделал?

Я делаю паузу, лицо Эми заполняет мое поле зрения. Сладкие румяные щечки и каштановые кудри, широкая улыбка, которая очаровывала всех и каждого. Лучшая в своем классе, она была волшебницей на скрипке. Ее талант непревзойденный. Даже в шестнадцать ее светлое будущее было обеспечено.

— Я угрожал ей, говорил, что ни одна музыкальная школа не возьмет маму-подростка с кричащим ребенком на свою программу. Ее родители были такими же, как и мои, одержимыми имиджем и репутацией. Я сломал ее, напугал, заставив думать, что нет другого выхода, кроме как избавиться от него. Она просто плакала, умоляя меня о помощи, говоря мне, что мы можем сделать это… быть семьей. Я сказал нет. Никогда не случится.

Мои глаза ненадолго закрываются. Горе неимоверное, даже сейчас. Как будто я говорю о незнакомце, хотя на самом деле ублюдок в этой истории — я. Мое высокомерное молодое я. Как сказал Бруклин, непростительно. Очевидно, мы оба заслужили это слово.

— Где сейчас Эми?

Я готовлюсь впервые признать правду вслух. — Она мертва. В течении последних семи лет. Даже не доучилась до музыкальной школы.

“И это моя вина.”

— Как она умерла, Кейд? — Ее голос мягкий и завораживающий, уговаривающий меня. Она крадет мои грехи и проглатывает их целиком, жадно желая большего, чтобы удержаться.

— Осложнения от подпольного аборта. Умерла через несколько дней после этого проклятого теста.

Наступает напряженная пауза, мы оба погружены во взгляды друг друга. Боль в груди достигает своего пика и утихает вместе с только что произнесенными словами. Я не могу вернуть их сейчас, это где-то там и вне моего контроля.

— Я никогда не выступал вперед и не требовал ребенка, — продолжаю я. — Все слышали о том, что произошло, и судили ее, распуская порочные слухи. Наша интрижка всегда была секретом, мы оба боялись, что об этом узнают наши семьи. До сих пор… они до сих пор не знают, что это я ее обрюхатил.

Я готов к тому, что она отстранится или вышвырнет меня из своей комнаты с полным отвращением. Она внутри себя сразу после того, как услышала эту историю. Меня бы тоже оттолкнуло, черт возьми, я каждый день отталкиваю себя, когда смотрюсь в зеркало и вспоминаю прошлое.

— Видишь ли, я действительно заслуживаю быть здесь, — заканчиваю я.

— Нет. Ни капельки. Ты был мудаком, а кто нет?

Я не могу сдержать срывающийся смех. — Я был гребаным трусом.

Губы Бруклина приподнимаются в крошечной улыбке, отчего мое сердце болезненно сжимается. — Мы все трусы, Кейд, — шепчет она. — Бег в страхе от нашего прошлого, избегая неизбежного. В конце концов, оно всегда возвращается к нам.

Ее голова падает на подушку, глаза закрываются. Она прижимается ближе, как будто ее утешают скелеты в моем шкафу, которые я только что показал. Когда я играл хорошего парня, она упрямо отталкивала меня. Но теперь когда я признал свои ошибки и поделился с ней своей тьмой? Она обнимается, как проклятый щенок, купаясь в горе.

Эта девушка не права. Ни капельки.

Я не смог спасти Эми. Я проведу остаток своей жизни, компенсируя это, спасая вместо нее всех других безнадежных жертв. Как бы это ни убивало меня изнутри каждый день. Хадсон. Феникс. Илай. И сейчас? Бруклин тоже.

Мы семья.

Никто не падает в мои смены.