Пролог

Шэйн

Преисполненная благодарностью за поддержку, я цепляюсь за локоть брата, пока он заводит меня по скользким от дождя ступеням крыльца в Уитмор. Учитывая сырую и мягкую землю кладбища, в которой увязали каблуки моих туфель, и тот факт, что передвигаться я умею только в кроссовках, мои трясущиеся ноги готовы были мне отказать уже бессчетное количество раз. Как только мы входим в фойе, в нос ударяет запах тысячи запеканок. Почему люди считают, что от еды кому-то может стать лучше? Мне очень жаль, что вы потеряли любимого человека. Но вот вам гребаная картофельная запеканка. Надеюсь, она вам поможет!

— Я пошел наверх, — решительно произносит Грей, отцепляя меня от своего локтя. Его глаза сильно покраснели — можно не сомневаться, что он до сих пор в шоке. Ну и слегка обкурен, конечно.

— Ты в порядке? — спрашиваю его. Глупый вопрос, согласна. Но дело не только в похоронах Дэнни. Брат выглядит рассеянным и расстроенным.

— Все хорошо.

Он вскользь целует меня в макушку, и за его плечом я замечаю Тайера, который небрежно достает из бара бутылку коричневого ликера. Грей уходит к лестнице, и я оглядываюсь, гадая, заметил ли это кто-то еще. Холден и их кузен Кристиан с остекленевшими глазами и расслабленными галстуками сидят на белом диване, уткнув локти в колени. Я перевожу взгляд левее и вижу, что Грейсон не успевает уйти. Его перехватывают мама и ее жених Август — отец Тайера и Холдена. Мама притягивает его в объятия, Август похлопывает по плечу, и Грей напрягается. По месту, которое мы уже два года зовем домом, слоняются десятки незнакомых мне людей, причитая о том, как же трагично потерять кого-то столь юного.

До чего же хочется что-нибудь расколотить.

Неожиданный грохот снова привлекает мое внимание к бару. По деревянному полу разлетаются осколки стекла, а Тайер пытается удержаться за край барной стойки и немигающим взглядом смотрит на разбитый стакан. Появляется его дедушка и удерживает внука, но Тайер пытается оттолкнуть его.

— Соберись, парень, — приказывает дед убийственно тихим тоном, не терпящим возражений. — Ты нужен своей семье. — Он берет внука за плечи и слегка встряхивает его.

— Уйди, — цедит сквозь зубы Тайер. Инстинктивно я спешу к нему, стараясь привлекать как можно меньше внимания, но готовая вмешаться. Выражение лица Тайера отчетливо говорит мне две вещи. Во-первых, он в двух секундах от того, чтобы ударить собственного дедушку на похоронах брата, и, во-вторых, ничто не помешает ему уйти прямо сейчас.

— Я искренне сочувствую вашей утрате. — Выпалив это клише, я встаю между ними, хотя это последнее из того, что мне хочется делать. Уильям Эймс столь же могущественен, насколько он стар, но, к сожалению, не настолько же мил. Он смотрит на меня, как на досадный раздражитель, но все-таки сдержанно обнимает и целует в щеку, наверняка зная, что на нас смотрят люди. Я борюсь с желанием вытереть щеку.

— Спасибо, Шэйн. — Он произносит эти слова таким тоном, будто ему физически больно быть вежливым, и все еще удерживает мои предплечья. Когда старик пытается отпустить меня и отойти в сторону, я пячусь с ним вместе, чтобы выиграть еще немного времени для Тайера.

— Я могу чем-то помочь? — невинно интересуюсь. Его пронзительно-голубые глаза сверлят меня взглядом, а жесткие седые брови сердито сошлись на переносице, придавая ему вид настоящего злодея.

Тайер пользуется тем, что дед отвлекся, и, не оглядываясь, стремглав несется к двери. Как только он скрывается из виду, я облегченно выдыхаю. Проблемы удалось избежать. Пока что.

— Думаю, мы справимся сами, — коротко говорит Уильям, возвращая мое внимание к себе. Я быстро отпускаю старика и делаю шаг назад. Его ноздри трепещут — кажется, что он готов броситься вслед за Тайером.

— Отпустите его, — произношу я спокойным голосом, хоть старик и пугает меня до чертиков. Я еще ни разу не была настолько настойчивой с ним. Понятия не имею, откуда это взялось, и, судя по выражению у него на лице, он тоже не понимает. — Если он останется в доме, то лишь устроит сцену, — говорю я, пробуя иную тактику.

Сцены тут никому не нужны, особенно Уильяму. Его предки приобрели это поместье еще в начале 1800-х годов, что сделало семью Эймс одной из самых влиятельных, и старик попросту не позволит вам об этом забыть. Владение старейшей и самой надежной грузовой авиакомпанией в мире, превратившейся впоследствии в пассажирскую, делает вас очень богатым человеком, а это значит, что окружающие всегда будут наблюдать за вами, ожидая, когда вы впадете в немилость. Для людей, вроде Уильяма, достойный облик — это все.

Усмехнувшись, старик уходит, и я, не теряя времени, убегаю на поиски Тайера.

— Тайер? — зову я, прикрыв за собой парадную дверь, но парня нигде не видно. Вдалеке грохочет гром — погода сегодня такая же угрюмая, как и сам день, — и я осматриваю передний двор, хотя в глубине души понимаю, что здесь Тайера нет. Прищурившись, я всматриваюсь в окружающие участок деревья. Их слишком много, но я прекрасно знаю, куда направился парень. Не думая о последствиях, я спешу вниз по ступенькам. В туфлях бежать неудобно, и тогда я снимаю их, держась за дерево, чтобы сохранить равновесие, а потом бросаю в кучу листвы.

Грязь липнет к моим гольфам, но я не обращаю на это внимания. Я пробираюсь сквозь деревья и бегу что есть мочи. Волосы развеваются на ветру, и я понимаю, что плачу, только в момент, когда мерзлый воздух охлаждает мои влажные щеки. Сначала дождь едва каплет, но до амбара я добираюсь уже мокрой до нитки. Заметив, что дверь слегка приоткрыта, я замедляю шаги и облегченно вздыхаю, осознав, что он здесь.

— Тайер? — мягко зову я, толкая старую выцветшую дверь. Она открывается со скрипом как в фильме ужасов, но этот амбар никогда не пугал меня. Это мое убежище, несмотря на протекающую крышу и обилие пауков.

Внутри темно, но серебристо-серый свет снаружи позволяет мне различить его темную фигуру, лежащую на диване с бутылкой ликера в руке. Наклонившись, я нахожу фонарь, который мы оставили здесь прошлой ночью, включаю его и подхожу ближе. Я не спрашиваю, в порядке ли он. Даже я не в порядке. Поставив фонарь у его ног, я взбираюсь на диван, поджимаю колени и переплетаю свои пальцы с его. Наши руки покоятся между нами, но его ладонь такая вялая, что даже не сжимает мою в ответ.

— Уйди. — Голос Тайера ровный — безжизненный, — и он смотрит куда-то в сторону, избегая зрительного контакта.

— Нет. — Я не брошу его. Не в такой ситуации.

— Шэйн, я серьезно. Дай мне немного долбаного личного пространства. Я хочу побыть один. — Он делает глоток прямо из бутылки и вытирает рот тыльной стороной ладони.

Я вздрагиваю от его резкого тона, но все равно забираю у него алкоголь. На глаза наворачиваются слезы.

— Тогда давай побудем в одиночестве вместе. — Я подношу бутылку к губам и, позволив жидкости опалить мое горло, не могу удержаться от кашля из-за горького вкуса ликера.

Тайер стискивает челюсти, и мне кажется, что он еле сдерживает непролитые слезы. Он не плакал даже на похоронах. Поставив бутылку на пол, я притягиваю голову парня к своей груди, и его влажные от дождя волосы холодят мою и без того ледяную кожу. Я целую его в макушку, обхватив пальцами за основание шеи и притягивая еще ближе. Сделав судорожный вдох, он вжимается в мое тело, и я с трудом сглатываю, пытаясь удержать себя в руках. Я еще никогда не видела, чтобы Тайер Эймс показывал эмоции. До сих пор я не была уверена, что он способен на это. Этого зрелища достаточно, чтобы сломить меня.

Спустя несколько долгих секунд его руки находят мои бедра, а губы — грудь. Парень разворачивается и целует мою голую кожу. Дрожь пробегает по телу, и его губы перемещаются ниже. Не сводя с меня темных глаз, Тайер стягивает вниз лиф моего короткого платья и целует обнаженный холмик груди. Мои глаза закрываются, сердце грохочет, когда он обнимает меня за талию и усаживает к себе на колени.

Я беру его щеки в ладони и, придвинувшись ближе, прижимаюсь губами к его подбородку. Ладони Тайера сжимают мои бедра так сильно, что на теле наверняка останутся синяки, и я целую его снова и снова, в закрытые веки и, наконец, в губы. Как только наши рты соприкасаются, он начинает двигаться. Его язык проникает в мой рот, а как рука скользит вверх по спине и обхватывает за основание шеи. Он толкается в меня бедрами, отчего я издаю глухой стон, расстегивает ремень и немного спускает брюки. Грубые руки задирают подол моего платья, и парень переворачивает меня, устроившись между ног.

Мое тело воспламеняется за рекордно короткое время, и когда он начинает тереться о меня, я теряю весь свой контроль. Я обвиваю ногами его талию, и он опускает голову, снова целуя меня. Я провожу языком по его пирсингу — двум кольцам, изогнутым вокруг его полной нижней губы, — и он стонет, распахивая верх моего платья. Потом проводит языком по моему соску, и я выгибаюсь. Мои неуклюжие пальцы нащупывают пуговицы на его рубашке, расстегивая их одну за другой. Тайер отстраняется ровно настолько, чтобы сорвать ее с плеч, а затем снова оказывается у меня между ног.

— Дотронься до меня, — умоляю я в ожидании большего. Рука Тайера скользит между нашими телами, и его пальцы начинают тереть влажное пятно на моих трусиках. — Ты мне нужен.

Я опьянена ощущениями, и мои ноги сами собой раздвигаются. Мы никогда не заходили так далеко — никогда так отчаянно не нуждались друг в друге, — и где-то за пеленой похоти я понимаю, что это неправильно. Дело даже не в том, что мы не вместе, просто оно должно случаться не так. Не тогда, когда мы скорбим, а он пьян, и мы оба на грани того, чтобы подхватить гребаную пневмонию в этом сыром и холодном амбаре. Многие не одобрили бы мое решение потерять свою девственность таким образом. А решение потерять ее со своим сводным братом — тем более.