Глава 2

Грузовик с двумя большими белыми контейнерами выехал час назад, начав путешествие через всю страну, чтобы перевезти все наше имущество в новый дом. За последние девять дней было пролито больше слез, чем за все время после несчастного случая, произошедшего с моим отцом, и моя душа превратилась в старую тряпку, усталую и безвольную.

Последние полторы недели прошли как в тумане: коричневые картонные коробки, упаковочная лента и хаос. Каким-то образом нам удалось упаковать все важное. То, что нам было не нужно, мы либо продали, либо пожертвовали в местный женский приют. Элайзе вообще не хотелось возвращаться домой, и те немногие вещи, которые ей были нужны, она попросила упаковать и отправить ей в колледж в Массачусетсе.

Впервые в жизни мы не поставили елку и ничего не украшали — если бы календарь на моем телефоне не напоминал мне об обратном отсчете до Рождества, я бы, наверное, вообще о нем забыла. В этом году мы с мамой даже не обменялись подарками, а наш праздничный пир состоял из приготовленной в микроволновке индейки и просмотра шоу по телевизору, потому что ни у одной из нас не было желания готовить. И даже если бы мы и что-то приготовили, мама почему-то уже отдала все наши тарелки и миски на благотворительность. Сначала делай, потом думай. В этом вся моя мама, если в двух словах. Акцент именно на двух.

К вечеру мы будем в штате Вашингтон. Уже не в первый раз с тех пор, как смирилась с этой безумной затеей, я задаюсь вопросом, какими будут наши будущие праздники без призраков моего отца и прошлого, наполняющие наше жилище.

Чарльз Уолдорн, мой будущий отчим, приехал помочь с упаковкой вещей на несколько дней между командировками. Они с мамой вели себя как подростки, украдкой целуясь в углах, когда им казалось, что я не обращаю на них внимания.

Часть меня понимает, почему ее привлекает его атлетическое, мускулистое телосложение и не совсем традиционно красивое, суровое лицо с ухоженной щетиной. Другая часть считает, что ему придется постоянно заботиться о себе, потому что если он когда-нибудь решит пустить ее на самотек, то, скорее всего, станет похож на крупного моржа из-за усов и всего такого.

Хотя он кажется хорошим парнем, и, насколько я могу судить, искренне заботится о моей маме, но, на мой взгляд, все происходит слишком быстро. Но ничего не поделаешь, так что мне остается только надеяться, что он не разобьет ей сердце, и мы не окажемся бездомными.

— Али, ты готова идти? — Мамин голос разносится по лестнице и застает меня сидящей в позе йога по центру моей теперь уже пустой спальни. Закрыв глаза, глубоко вдыхаю. Прохладный запах детских мечтаний и секретов, которыми я делилась только на страницах дневника, охватывает меня, пока я тихонько прощаюсь.

— Иду, — кричу в ответ, поднимаясь на ноги. Последний взгляд вокруг, и я устремляю свои мысли и тело вперед, с любовью проводя ладонью по резным деревянным перилам, когда спускаюсь вниз. Подхватив меня под руку, мама ведет меня к дорогому, ослепительно белому «Таун Кару», стоящему на подъездной дорожке. — Мы можем себе это позволить? — спрашиваю я, замедляя шаг настолько, что ее рука выскальзывает из моей.

— Чарльз подумал, что было бы здорово, если бы у нас была возможность расслабиться по дороге в аэропорт вместо того, чтобы брать такси или Uber. — Она снова тараторит. — Тебе лучше привыкнуть к этому, Али. Вся твоя жизнь скоро изменится.

— Мне и так нравится моя жизнь, спасибо, — ворчу я себе под нос.

— Что это было, дорогая? — Она приостанавливается по пути к задней части машины и оглядывается на меня. Водитель в форме, держащий дверь открытой, тоже бросает взгляд в мою сторону.

Одна нога внутри, другая снаружи — именно так я себя чувствую. Большая часть меня хочет убежать обратно в дом и запереться в чулане, к черту новую жизнь. Но есть что-то еще, что-то скрывающееся под всем этим. Волнение, в котором я никогда не признаюсь никому другому и едва ли могу признаться самой себе. Я не могу дать этому название, не могу объяснить его, даже если попытаюсь, но этого волнения достаточно, чтобы толкать меня вперед.

Легкая улыбка дразнит уголки моих губ, когда я скольжу на заднее сиденье, и дверь закрывается за мной.

Я спускаюсь в кроличью нору.

***

Моя мать проводит большую часть неспешного полета, выпивая водку с содовой. Ген нервных летчиков, похоже, перешагнул через поколение. Как и она, я провожу свой первый полет в самолете в комфортной дремоте.

Через пару часов проваливаюсь в сон, который окутывает меня своими теплыми объятиями. Я обнаруживаю себя бегущей в пещере, наполненной тенистыми скрытыми альковами, тяжесть в ногах напоминает мне о школьных соревнованиях по бегу. Мое сердце отбивает пьянящий ритм бесконечной игры в прятки, вечно гоняясь за спрятанной ухмылкой, а в носу стоит запах пепла и греха.

Капитан, объявляющий о нашем снижении в Сиэтле, заставляет меня проснуться, а адреналин, оставшийся после сна, делает мое дыхание частым, а ладони влажными. Моя мама практически подпрыгивает на своем сиденье от нетерпения, как маленькая девочка, собирающаяся сесть на колени к Санте. Ее глаза блестят от алкоголя и возбуждения, когда поворачивает свое лицо ко мне. Не обращая внимания на мой учащенный пульс, она тянется и хватает меня за руку, сжимая ее так сильно, что на нескольких пальцах точно останутся синяки, и не отпускает, пока мы не выкатываемся на асфальт.

Выйдя из самолета и вооружившись нашим багажом, я беру на себя роль взрослого и останавливаюсь, чтобы спросить дорогу у эксцентрично выглядящего пожилого джентльмена с непокорными седыми волосами.

— Извините, сэр. — Я пытаюсь схватить маму за руку, когда она начинает уходить, и едва успеваю поймать рукав ее свитера. — Мама, подожди секунду. — После слишком большого количества алкоголя, выпитого в самолете ее внимательность хуже, чем у ребенка в магазине игрушек. Повернувшись лицом к мужчине в хорошо сшитом темно-аметистовом бархатном пиджаке, я извиняюще улыбаюсь.

— Извините за это. Не могли бы вы подсказать нам, пожалуйста, где взять такси? — Он заговорщически подмигивает мне, прежде чем ответить.

— Думаю, вам не понадобится такси, мисс. Такой красивой девушке, как вы, я уверен, найдется подходящий жених, который будет ждать, чтобы подвезти вас. — Что-то в его ухмылке заставляет мою кожу покрыться мурашками, а слишком крупные, пожелтевшие зубы, которые он обнажает, вызывают у меня искреннее любопытство, как они все помещаются у него во рту. Достав из кармана пиджака старинные карманные часы, он проверяет время и раздраженно цокает языком, прежде чем убрать их. — Опять опоздал. Я уже должен быть в пути. — Прежде чем уйти, он наклоняется слишком близко, чтобы это можно было считать вежливым. — Держите ухо востро и всегда помните, что никто никогда не смотрит вверх.

Не в силах удержаться, я тут же перевожу взгляд вверх и вижу вывеску прямо над тем местом, где мы стоим, и стрелки, указывающие путь к парковке и зоне ожидания такси. Когда я поворачиваюсь, чтобы поблагодарить его, он уже ушел.

Какого черта?

— Пойдем, мама. — Я направляю ее и наши сумки к выходу, следуя по пути, так странно подсказанному мне. Когда мы выходим на улицу, у нас нет шанса пройти к очереди желтых седанов, простаивающих у обочины. Вместо этого водитель в форме ждет возле самой длинной машины, которую я когда-либо видела, в его руках белая карточка с надписью «ЭССЕНДЖЕР», выполненной большими кроваво-красными буквами.

— Дорогая, смотри, — восторгается моя мама. — Чарльз прислал нам лимохин. Литмосцен. Лимозыыын. — Она смеется, икает и бежит к водителю, представляясь, прежде чем повернуться ко мне лицом. — Как будто мы едем на бал.

— Конечно, хорошо. Прямо как на выпускной. — Я закатываю глаза. Слишком взволнованная, чтобы ждать, пока ей откроют дверь, она сама распахивает ее и практически ныряет на заднее сиденье. Водитель достаточно любезен, чтобы хотя бы попытаться скрыть свою ухмылку, пока он забирает у меня наш багаж. Пока тот грузит все в багажник, а моя мама визжит от восторга при виде роскошного интерьера машины, я пользуюсь моментом, чтобы спросить, как долго нам ехать.

— Около двух часов, мисс Эссенджер. Мы поедем на запад, к побережью.

Два часа торчать на заднем сиденье машины с моей опьяневшей матерью? О, та еще радость.

Смирившись с предстоящей поездкой, я забираюсь на заднее сиденье и вставляю свои Air Pods, надеясь пресечь любые разговоры. Я люблю свою маму, но ее желание выжать из жизни все до последней капли иногда становится слишком изнуряющим.

У нас с ней всегда были очень разные мировоззрение и взгляды на многие вещи. Там, где она может быть эмоциональным йо-йо, взбалмошной и забывчивой, всегда желающей выжать максимум удовольствия из ситуации, я — чересчур ответственная. Та, у кого голова на плечах, спокойная перед лицом хаоса, непоколебимая и логичная. Я «палка в грязи» (прим. пер.: значит человек не желающий участвовать в разного рода деятельности, скряга), как не устает напоминать мне моя сестра с тех пор, как она стала достаточно взрослой, чтобы понимать значение этого термина.

Однако в последнее время что-то начало меняться, и, возможно, моя внутренняя сущность больше не соответствует внешней.

Может быть, во мне есть нечто большее, чем кто-либо понимает, большее, чем понимаю даже я сама.

Может быть.

Тонированное стекло на ощупь холодное в том месте, где оно касается моего виска, когда я прислоняю голову к окну. Случайные незнакомцы толпятся в зоне ожидания, смеются и обнимаются, их дыхание в декабрьском воздухе, как маленькие струйки дыма. Водитель начинает выворачивать длинный белый лимузин к дороге, и когда мы отъезжаем, я мельком замечаю беловолосого мужчину в фиолетовом костюме, стоящего неподвижно и выпрямившегося во весь рост, пока вокруг него кружится толпа.