— Брак иногда требует компромисса. Спроси моих родителей. Они вместе уже почти сорок лет. Мама любит танцевать. Папа ненавидит это. Естественно, на свои годовщины они танцуют медленный танец. Папа мог бы каждый день ходить на рыбалку. Маму передергивает из-за вида живой рыбы, но она всегда готова приготовить его улов, — говорю я.

— Так мудро, Томми. — Голос Кэсси полон искрящегося сарказма. — Что ты здесь делаешь?

Я объясняю, что мы с Мерри открываем магазин пиццы и пирогов на Мэйн-стрит.

Она скрещивает руки на груди.

— Серьезно?

— Серьезно, — отвечаем мы в унисон.

Именно тогда звон медных колокольчиков, сопровождаемый радостными возгласами, привлекает наше внимание. Мы оборачиваемся, когда четыре оленя, запряженные в красные сани, приближаются, прокладывая путь между киосками.

Санта Клаус машет рукой и бросает конфеты. Кэсси ловит одну. И Мерри тоже.

— Ой, Санта подмигнул мне. Кажется. Или у него могло что-то попасть в глаз, но я почти уверена, что подмигнул, — говорит Мерри.

— Наверное видел твое письмо, — дразню я, подталкивая ее локтем.

— Ты написала Санте письмо? Полагаю, что маленькая домашняя мышка могла бы сделать что-то настолько причудливое. — Кэсси цокает языком.

— Образно. Ну, да. Это было больше похоже на запись в дневнике. — Ухмылка Мерри преображается уверенностью. — Кэсси, ты можешь называть меня домашней мышью весь день. Мне все равно. Встреча с Сантой делает меня счастливой. Люди могут утверждать, что парень в красном костюме — фальшивка или что-то в этом роде. Однако я предпочитаю верить в великодушие людей, доброту и добросердечие наряду с возможностью чудес, особенно в это время года.

На лице Кэсси отражается несколько эмоций, прежде чем оно становится задумчивым, и она выдыхает через нос.

— Ох. Что ж... — Она заикается, словно не ожидала, что Мерри отправит мяч на дальнее поле, заступившись за себя.

— Ты можешь остаться здесь, но я была бы признательна, если бы ты говорила со мной более любезно, — добавляет она.

— Это из-за того носового платка?

— Это из-за того, как ты обращалась со мной с тех пор, как мы учились в колледже.

— А как я обращалась? — дерзит Кэсси, скрестив руки на груди.

— Как будто Мерри — раздражающая сестра, с которой ты можешь тусоваться, пока не появится кто-то, кого ты считаешь круче, а потом ты пытаешься выглядеть лучше, унижая ее, — говорю я на одном дыхании.

— Ты теперь заступаешься за нее?

— Всегда. — Я обнимаю Мерри и притягиваю ее ближе, а затем целую в макушку. Конечно, это рискованно, но я хочу, чтобы она знала, что мы выступаем единым фронтом против Кэсси и всего мира.

Мерри смотрит на меня с благодарностью в глазах.

— Спасибо.

— Все, что угодно для будущей миссис Коста.

— Я всегда знала, что вы двое идеально подойдете друг другу. — Она поднимает брови, затем с нервным смехом, указывающим на то, что она переходит от защиты к сожалению, добавляет: — Я видела тот ваш договор о браке, который вы, ребята, заключили.

Лицо Мерри вытягивается.

— Тогда почему ты пыталась добиться Томми еще в колледже?

Кэсси слегка приподнимает правое плечо, и смотрит на утоптанную снегом землю. Прочистив горло, говорит:

— Это нелегко признать, но, наверное, я ревновала. Я видела, как он смотрел на тебя, ждал тебя, души в тебе не чаял. Как ты всегда была такой заботливой и покупала ему кофе по дороге в класс или оставляла записки с шутками в его учебниках, чтобы заставить его смеяться.

— И из-за этого ты решила разлучить нас? — в ужасе спрашиваю я.

— Я просто завидовала, вот и все, — пожимает плечами Кэсси.

Мерри наклоняется к ней, как будто ожидая, что она объяснится или извинится.

— Да, хорошо, мне очень жаль. Я все это время чувствовала себя плохо, особенно в последнее время.

— Так вот почему ты пригласила нас обоих на свою свадьбу? — спрашивает Мерри.

Ее кивок в ответ медленный, застенчивый.

Мерри берет один из одиночных ломтиков пирога для продажи.

— Спасибо, что извинилась. Извинения приняты. Вот. Попробуй это.

Кэсси отмахивается от нее в то же время, как моя мама машет на прощание миссис Крингл и поворачивается к нам, выражение ее лица становится резким, что я слишком хорошо узнаю — почти так же, как раскусил эгоистичное поведение Кэсси. Наличие такого количества братьев и сестры заставило меня быстро изучить человеческое поведение. Я предполагаю, что мама слышала этот разговор.

— Тебе нужно съесть целый пирог, синьорина. Это подсластит твою остроту, — говорит она, очевидно, также услышав обвинение и извинения от Кэсси.

Она берет его и откусывает, потому что, когда моя мама говорит, ты слушаешь и выполняешь. Кэсси долго жует, потом ее глаза загораются. Набив полный рот, она говорит:

— Вау. Это действительно вкусно. Неудивительно, что Томми влюбился в тебя.

Неужели это так очевидно?

На щеках Мерри появляется восхитительней румянец

Мой взгляд задерживается на ней, и она смотрит на меня сквозь свои длинные ресницы. Теплое сияние уверенности растет в моей груди. Да, Мерри — женщина для меня. Так и должно быть. Как могло быть иначе?

Мы все болтаем еще несколько минут, но когда толпа на рождественском базаре прибавляется, Мерри и моя мама занимают свои места за столом.

Борясь с желанием поцеловать Мерри на прощание, я ухожу, направляясь в магазин, чтобы разжечь печь для пиццы — я осмотрел ее, и она в отличном состоянии, — поработать еще над несколькими рецептами, дождаться доставки и убедиться, что Нико не увиливает от своих обязанностей по складыванию коробок для пиццы.

Когда подхожу к своему грузовику, Роб Ласкер из «Кофе Хат» стоит, прислонившись к двери со стороны водителя и скрестив руки на груди.

— Могу я чем-то помочь? — Мой голос больше похож на предупреждающее рычание, чем на вежливый вопрос.

— Слушай, я уверен, что ты любишь свою пиццу и ту девушку с пирогами вон там, но я собираюсь сделать тебе официальное предложение уйти.

Сжимаю кулаки, готовый сбросить этого парня с самой высокой вершины горного хребта Хоук-Ридж.

— Уйти от Мерри?

Он резко выдыхает.

— Я возьму и ее тоже. Но я говорил о том, чтобы отказаться от коммерческого помещения на Мэйн-стрит. Я дам тебе пятьдесят штук, чтобы ты исчез и не оглядывался назад.

— Ни за что.

— Семьдесят пять?

Медленно, угрожающе качая головой, я сжимаю левый кулак.

— Сто тысяч? — спрашивает Роб.

Я становлюсь в стойку, готовый нанести удар, если этот парень скажет еще хоть слово. Пауло гордился бы мной.

Роб, должно быть, считывает гнев, исходящий от меня горячими волнами, потому что отходит подальше.

— Ладно, ладно. Сообщение получено. Ты не собираешься отказываться от своей жалкой маленькой пиццерии.

— Если я снова увижу тебя здесь, то получишь по лицу не только этими двумя кулаками.

Мужчина издает дрожащий смешок, а затем убегает.

Все еще кипя от злости, когда прихожу в магазин, я разжигаю печь и готовлю пиццу, которую назову в честь Мерри, в которую входит карамелизированный лук, слегка обжаренные яблоки, бекон, козий сыр, тимьян и легкий кленовый сироп. Мой телефон подает звуковой сигнал с сообщением и звонит одновременно, и я вытираю руки о фартук, повязанный вокруг талии.

Я отвечаю, когда ее имя прокручивается по экрану.

— Томми, пожалуйста, приезжай на базар. У нас проблема. — Тревога наполняет ее голос.

Оставив Нико за главного с краткими инструкциями не поджигать заведение, поскольку в печи для пиццы горит огонь, я мчусь к церковной парковке. Машины выстроились вдоль улицы, и толпа увеличилась в четыре раза с тех пор, как я ушел. Там едва хватает места, чтобы ходить.

Когда подхожу к киоску Мерри, в этот раз ее щеки порозовели не от восхитительного смущения, они покраснели от огорчения.

— Что случилось?

— Кто-то украл мои пироги, — говорит Мерри, закрывая лицо руками. Она объясняет, что они с мамой болтали с потенциальным клиентом, помогая кому-то заполнять форму заказа. — Когда закончили, обернулась, а четыре пирога, которые у меня оставались, исчезли.

Я хмурюсь, сжимая губы.

— Есть какие-нибудь идеи, кто мог их забрать?

— Я поспрашивала людей, которые были поблизости, но из-за этой толпы они тоже были заняты. — Она беспокойно расхаживает у пустого стола.

— С другой стороны, ты почти распродала все за несколько часов.

— И у нее две дюжины заказов на праздники, — добавляет моя мама. — Но никто не имеет права красть пироги.

Кто-то врезается в меня и извиняется, напоминая мне о том, как Кэсси врезалась в Мерри.

— Как думаешь, это могла быть Кэсси, предпринявшая последнюю попытку саботировать нас?

— Я видела, как она и Леон уходили раньше. Кроме того, она заказала пирог. Они проводят Рождество на курорте, а Новый год — в Канкуне.

Я потираю подбородок рукой, размышляя.

— Хм. Кто еще мог захотеть украсть четыре пирога?

— Это могли быть несколько человек, — говорит моя мама.

— Я вызываю команду, чтобы помогли нам в расследовании, — говорю я, доставая свой телефон.

— Имеешь в виду своих братьев? — спрашивает Мерри.

— А что насчет твоих братьев? — спрашивает женский голос у меня за спиной.

— О, привет, Фрэнки, — говорю я застенчиво.

— Что бы это ни было, надеюсь, ты собирался включить в это свою сестру. — Она поднимает Рафаэля повыше на бедре.

Расти замыкает шествие вместе с двумя другими детьми, которые бегут к своей бабушке.

Я объясняю, что случилось с украденными пирогами.

— Люди могут быть беспощадными. — Фрэнки рассказывает нам короткую историю о конкурирующем ресторане, когда у нее еще был свой на Манхэттене.

— Может быть, это конкурирующая пекарня, которая узнала о магазине? — спрашивает Расти.

— В городе есть закусочная, «Ястреб и свисток» и «Мама и леденец», но не думаю, что они пожелают вам зла, — говорит Фрэнки, оглядываясь по сторонам, готовая уничтожить любого, кто посмеет помешать нашему предприятию. Моя сестра, может быть, единственная девочка и самая младшая в семье, но она такая же свирепая, как и наша мать.