Слава Богу, я не ляпнула это вслух. С другой стороны, когда узнаю его получше, ему, вероятно, будет неприятно слышать, как говорю всякие непристойности.

Его кожа потная и теплая и мне хочется облизать его.

Я хочу, чтобы он облизал меня всю. Всю. Везде.

А потом, словно прочитав мои мысли… он знает.

Да! Черт, да.

— Тебе нравится это, детка? — бормочет он, пока его горячие губы прокладывают дорожку от моего живота к ключице. Обычно я не выношу кривляний во время секса — и слово «детка», — но исходящее от Коллина? Он может называть меня, как угодно. Я — глина в его больших умелых руках.

Мое сверхактивное воображение разыгрывается, когда звук нашего дыхания и поцелуев наполняет воздух. Я ничего не делаю, только лежу под ним, как безвольная тряпичная кукла, поднимая руки над головой и хватаясь за подушку.

— Я понял, что это ты, как только увидел тебя. — Его похвалы достигают моей души, даже когда его гигантские руки поклоняются груди. — Ты — все, о чем я мог думать. Господи, Табита, перестань так раскачивать бедрами.

Но я не останавливаюсь. Я отпускаю подушку, протягивая руки между нашими телами, чтобы погладить его вверх и вниз через боксеры. Он длинный, готовый и пульсирующий.

— Почему мы все еще в чертовой одежде? Сними.

Ожидание невыносимо.

Мучительно.

Теперь я умоляю.

— Пожалуйста, Коллин, сними их.

— Тебе не нужно, блядь, повторять мне дважды. — Он скатывается с меня, чтобы быстро раздеться, и я делаю то же самое, неловко расстегивая лифчик и снимая трусики, роняя их на пол.

— Я не знаю, смогу ли больше ждать. — Коллин лижет мочку моего уха, устраиваясь между моих бедер, напряженный во всех нужных местах. Я стону от признательности — громко — в ложбинку на его шее, когда он поворачивает таз, прижимаясь ко мне, и целую его кадык. — Я заставлю тебя кончить очень сильно.

Я хочу большего.

Он отдает это мне.

Да... Да, Коллин. Больше.