Глава 44 #НЕЗНАКОМЕЦ

После того, как твое сердце разобьется, предстоит многое переделать. Например, изменить свою точку зрения. Что делать, если нет желания есть, пить, работать, играть, любить, спать, говорить или думать? Исцелиться. Сфокусируйся на незначительных, глупых вещах, которые делают тебя счастливым каждый день. Например, вынимать коробку с носками и каждый из них перебирать. Выкладывать красивые депрессивные фотографии Порт-Таунсенда в Instagram, которые собирают тысячи лайков. Независимые рекламщики платят мне за то, чтобы я делала снимки и публиковала их. Я просто бежевая сучка со своим мнением. Вино делает меня счастливой. Каждый вечер я осушаю целую бутылку и туплю в стену. Мне даже нравится просыпаться с головной болью и выворачиваться с похмелья. Это помогает сосредоточиться на чем-то другом, помимо внутренней депрессии. Настроение меняется с каждым часом, из-за чего чувствую себя сумасшедшей. Как и вчера, когда я стояла, глядя на воду, почувствовала гордость, потому что в тот день впервые не было желания утопится в ней. Однако спустя два часа я держала в руках пакетик с крысиным ядом, задаваясь вопросом, каков он на вкус. Грир говорит, что я должна вернуть свою силу.

— Как? — Спрашиваю я.

Она морщится, делая вид, что задумалась, прежде чем, наконец, произносит:

— Помнишь, в «Пиратах Карибского моря» когда Калипсо...

Я никогда не встречала никого, кто бы так убедительно сравнивал с чем-то Дисней. Поняла. Теперь думаю. В любом случае, это заставляет меня смеяться.

Я другая. Кит показал мне кое-что, поэтому я сосредотачиваюсь на этом — чему научилась, а не на том, чего нет. Я заметила, люди, на самом деле, не смотрят в глаза, потому что сосредоточены на другом. На чем-то внутри. Я стараюсь смотреть в глаза всем, чтобы они знали, что я открыта для них. Вот что Кит сделал — открыл мне глаза. Я хочу видеть людей. Также поняла, что чем больше видишь людей, тем больше они доверяют тебе свои секреты. Филлис рассказывает, что в пятнадцать отдала мальчика на усыновление. Покупательница поделилась тем, что она собирает камни цвета глаз своего бывшего, а ее муж думает, что ее «каменный сад» — лишь страсть к минералам.       Незнакомка признается, что две недели назад ее изнасиловали. И подобных историй нескончаемое множество. Когда ты заботишься, люди это чувствует. И затем, получив звание «городского секретоносителя» понимаю, что благодаря Киту я стала лучше.

Различие в жизни — важно. Мы понимаем, что такое свет, потому что знакомы с тьмой и можем их сравнить. Сладкое становится слаще после того, как съедаем что-то горькое. То же самое и с печалью. И важно испытать, принять ее, чтобы по-настоящему познать счастье. Я была застывшей, пока не появился он. И, возможно, сейчас мне больно. Но разве это не то, что должна делать любовь? Заставить тебя чувствовать, быть смелым, посмотреть на себя с другой стороны?

Через месяц после отъезда Кита во Флориду мне на консервный завод пришла посылка с его обратным адресом, нацарапанным в верхнем левом углу. Я оцениваю, исследуя пальцами конверт. Страницы. Страницы, страницы, и страницы. Я не открываю его, зная, что внутри. Слова, которые он хотел сказать. Но не успел. У меня тоже есть книга. Но я пока не готова. Неделями она хранится в моей сумочке, просто чтобы почувствовать ее тяжесть на плече. Нераспечатанную и отчасти проигнорированную. Мне страшно прикасаться к этим страницам. Они могли бы рассказать совсем иную историю, чем ту, которую ожидаю, но подход Кита и его появление в Порт-Таунсэнд заставляют поверить.

Однажды, вскоре после Рождества, я иду в бар на Уотер-стрит под названием «Сирены». Сзади бара до сих пор висит рождественский «дождик». По сравнению с остальными, он немного порван, петлями спускаясь вниз. Это угнетает. Я сажусь на барный стул и заказываю виски, поворачиваясь спиной к обвисшему украшению. Бармен пододвигает стакан, не встречаясь со мной взглядом. Сезонная депрессия⁹. Да, у меня тоже, приятель. Делаю глоток и вздрагиваю. Выпивка — всегда хорошая идея. Хочешь игнорировать внутреннюю боль, плесни Бурбон¹⁰ себе в горло, чтобы растянуть удовольствие. Оно будет жечь сильнее, чем сердце.

— Плохой день? — Мужской голос — мертвенно-бледный, низкий. Он сидит прямо напротив меня, по другую сторону бара, в самом темном углу, из-за чего его трудно разглядеть. Интересно, он специально сидит там?

​— Ты это понял по виски? — Мой голос хриплый. Я облизываю губы и отвожу взгляд. Последнее, что мне хочется делать, — болтать с незнакомцем в баре.

​— Многие женщины пьют виски. Просто ты выглядишь, словно глотнула аккумуляторной кислоты.

Я прыскаю со смеху.

Я поворачиваюсь к нему, назло самой себе.

— Да. Плохой день. Но, в основном, они все такие. — Кручу стакан и прищуриваюсь, вглядываясь в тени, пытаясь разглядеть его лицо. У него молодой голос, но не поведение. Может быть, он призрак. Я перекрещиваюсь под столом. Я даже не католик.

​— Это из-за парня, — говорит он. — который разбил тебе сердце.

— Все достаточно банально, — объясняю я.

— Что ещё заставляет девушку сидеть в баре в три часа дня в будний день и пить аккумуляторную кислоту?

Теперь его очередь смеяться. Молодой — определенно.

— Скажи мне, — говорит он. И это все, что он произносит. Мне нравится. Как будто он ждет, что ты раскроешь все свои секреты. Не сомневаюсь, многие так и поступают.

​— Ты первый, — говорю я. — Почему пьешь в одиночестве в самом темном углу бара, пытаясь выпытать у незнакомцев их секреты.

На минуту он замолкает, и мне кажется, что я представила себе весь этот разговор. Делаю еще один глоток виски, решив сохранить невозмутимое выражение лица, наблюдая за тем местом, где он сидит. Призрак!

​— Это то, чем я занимаюсь, — наконец говорит он.

Я удивлена, что он ответил, хотя дешево и уклончиво.

​— Какой смысл разговаривать со мной, если ты все время осторожничаешь и отвечаешь отрепетированными словами?

Я чувствую его улыбку. Возможно ли это вообще? Словно воздух специально подсказывал его следующие действия.

— Хорошо, — медленно говорит он. Я слышу, как он ставит свой бокал. — Я хищник. Жду, когда женщины скажут мне, чего хотят, а потом убеждаю их, что могу им это дать.

Я смеюсь.

— Ты мужчина. Скажи что-нибудь новенькое.

Он ерзает на стуле, и свет падает ему на лицо. На мгновение вижу бороду и очень проницательный голубой цвет глаз. Сердце бешено колотится.

​— Как тебя зовут? — Спрашивает он. Я моргаю от напряжения в его голосе.

— ​Элена, — говорю я. — И ты прав. У меня действительно разбито сердце. И я не пью виски. А как твое имя?

​— Муслим, — отвечает он, с надеждой, что чего-то ждет от меня. Когда я не отвечаю, он продолжает: — Расскажи об этом парне, которого ты любишь, Элена.

Парне, которого люблю? Я втягиваю воздух и смотрю на место, где он сидит, будто я могу его видеть.

​— Тогда ты обо всех женщинах, которых не любил, Муслим.

Он водит стаканом взад-вперед по барной стойке, изучая меня.

​— Это твой метод, — говорю ему. — Заставлять женщин говорить правду, в то время как ты скрываешь свою. Верно?

​— Возможно. — Я слышу подвох в его голосе.

​— Что заставляет тебя хотеть этого?

Он смеется. Смех гортанный и глубокий.

​— Отсутствие или изменение чего-либо обычно вызывает сильную потребность в этом, — отвечает он. — Тебе так не кажется?

​— Если только ты не социопат и жаждешь этого с рождения. Ты социопат, Муслин?

​— Моя правда за твою, — говорит он. Его голос убивает меня. От всего этого изобилия кружится голова. Бесит, что из-за одного голоса, мне хочется поцеловать его.

— ​Хорошо, — медленно соглашаюсь я. Поворачиваюсь к нему всем телом, по-настоящему увлеченная этим. — Он жених моей бывшей лучшей подруги и у них есть ребенок.

      Я рассказываю ему историю о времени, проведенном с Дэллой в больнице, с Китом и Энни. Когда заканчиваю, вспышка света ослепляет меня, когда он подносит стакан ко рту и делает глоток.

— ​Да, ты права, — говорит он. Требуется минута, чтобы до меня дошло — он отвечает на мой вопрос и не комментирует то, что я ему рассказала. — Я выясняю, что заставляет людей нервничать, а затем использую это против них.

— И когда ты говоришь «люди», имеешь в виду женщин?

​— Да, — говорит он.

Я немного удивлена.

​— Разве ты... разве тебе не стыдно?

​— Я социопат, помнишь?

​— Не стоило тебе говорить этого, — шепчу я.

Затем он спрашивает:

— Взаимны ли его чувства к тебе?

— ​Не знаю, — говорю я. — Он что-то чувствует, да.

​— Почему же ты ничего не предпринимаешь?

Я застигнута врасплох, хотя, наверное, не должна была, учитывая, что он только что признался, что социопат.

​— А что я могу? Он с другой. У них ребенок.

— У тебя от него что-то есть, — говорит он. Сначала качаю головой; у меня нет ничего от Кита. Хотелось бы. Затем чувствую тяжесть на плече. Эта книга в сумочке, вся измятая и потрепанная. Откуда он знает? По коже побежали мурашки.

— Да. Его книга. Я ещё не вскрывала конверт, чтобы прочитать ее.

Я ожидаю, что он, по крайней мере, удивится. Вместо этого он лишь пожимает плечами.

​— Он написал это, чтобы тебя найти? — Спрашивает он.

​— Хороший вопрос. Я не знаю. Скорее, попрощаться. — Я фокусируюсь на «Дождике». Сейчас это выглядит не так уж плохо. Не знаю, почему я была так взволнована этим.

​— Ты никогда не узнаешь, пока не прочитаешь. Тогда сможешь решить, что делать. — В его голосе слышны нотки грусти. Просто заметила это. Красивый и грустный.

​— Нечего решать. Он продолжает жить дальше. Я сказала ему, чтобы он отстал.

Где бармен? Мой бокал пуст. Меня нужно спасти от незнакомца, пытающегося запудрить мне мозги.

​— Ты пытаешься убедить меня в том, что в любви, как на войне — все средства хороши, — говорю я. — А это не так.

Он смеется. Гортанным смехом. Не неискренне, но и не совсем по-настоящему.