Глава 28

Джакс

Я не могу оторвать глаз от Елены, которая улыбается, несмотря на мокрые волосы, прилипшие к лицу. Она не должна быть привлекательной для меня в этот момент, поскольку она больше похожа на утонувшую кошку, чем на человека. Калеб и Елена танцуют под дождем, смеясь, несмотря на гром, грохочущий в окне рядом со мной.

Ее улыбка отбирает у меня кислород. Я хочу украсть ее для себя, владея ее губами, ее улыбками и всем, что между ними.

Елена смеется в темное небо, пока Калеб кружит ее по кругу. Они не обращают внимания на все вокруг, танцуя ужасный танец посреди бури.

Что-то во мне щелкает. Я хочу больше времени с Еленой. Больше украденных моментов и крепких поцелуев. Больше того, как она пытается закончить головоломку, а я молча помогаю ей.

Держаться от нее подальше невозможно, как бы я ни старался. Не только из-за нашей неоспоримой химии. Глупо отрицать тягу, которую я испытываю к ней, эту бесконечную войну между здравомыслием и желанием. Я хочу быть другим — изменить свой жизненный путь ради нее.

Но больше всего я хочу быть с ней нормальным.

Дело не в нашем влечении друг к другу, а в чем-то более глубоком. То, на что я больше не могу закрывать глаза.

Я хочу Елену, и мне надоело притворяться, что это не так.

После часа ворочания в постели я направился на кухню, желая выпить стакан воды.

Легкий звук играющего пианино направляет меня в гостиную. Мама сейчас редко играет на пианино, и мне хотелось бы застать ее за игрой рядом с папой, как в детстве. Вместо этого я с удивлением обнаруживаю Елену в тускло освещенной гостиной.

Елена сидит за пианино одна, спиной ко мне. Я узнаю «Река течет в тебе» Йирумы, но звук выключен.

Елена проводит рукавом по лицу, всхлипывая из-за музыки.

Я делаю нерешительный шаг к ней.

— Я не знал, что ты играешь на пианино.

Она вздрагивает. Я сокращаю расстояние между нами и обнаруживаю, что ее телефон лежит на музыкальной стойке, проигрывая мелодию с YouTube.

— Зачем сидеть за пианино и не играть? — я машу рукой, чтобы она подошла.

Она слабо улыбается.

— Я не умею.

У меня возникает искушение узнать причину ее слез, но я решаю не делать этого, когда она отворачивается, чтобы вытереть лицо рукавом своего джемпера.

— Почему именно эта песня?

— Моя мама любила ее. Она играла, но не могла убедить меня попробовать, потому что я хотела сосредоточиться на балете вместо ее дневных уроков. Хотя я бы хотела.

Я не пропускаю ее использование прошедшего времени. Вместо того чтобы вытягивать из нее больше информации, я ставлю видео на паузу. Я провожу пальцами по клавишам, прежде чем начать песню заново.

Ее глаза расширяются.

— Ты играешь на пианино?

Я киваю.

— Тебе повезло, что я знаю эту песню. Это классика.

Елена усаживается так, чтобы видеть, как я играю. Я улучаю момент, чтобы окинуть взглядом ее залитое слезами лицо. Ее грусть заставляет меня нахмуриться. Когда по ее щекам скатывается несколько слезинок, я снова поворачиваюсь к клавишам, предлагая ей уединиться.

Мелодия обволакивает нас, пока я снова играю для нее песню. Когда я дохожу до второго припева, я усиливаю его, добавляя больше нот. Мои пальцы танцуют по клавишам, а Елена наблюдает за мной.

Я выступаю только перед мамой, но играть для Елены — бодряще. Этот момент я хочу сохранить, не желая расставаться с тем, чтобы подбодрить ее. Чтобы стереть боль с ее лица, пусть даже на несколько минут.

Когда песня заканчивается, она собирается встать, но я хватаю ее за запястье.

— Подожди. Еще одна.

Она снова садится, выглядя ошеломленной. Меня охватывает волнение, когда я начинаю играть первые ноты песни, которая, как мне кажется, идеально подходит для нее.

Ее лицо светлеет, когда она узнает песню Эда Ширана «Photograph».

— Честно говоря, я не уверена, что сейчас не сплю. Ущипнешь меня?

Я приостанавливаю песню и вместо этого дергаю ее за волосы.

— Я обычно появляюсь в твоих снах?

— Нет. Не сплю. — Ее спина дрожит, когда она пытается скрыть свой смех.

Я сосредоточиваюсь на клавишах, играя ей песню, напоминающую мне о надежде, которую она дает мне. Сумасшедший драйв, который она пробуждает во мне, чтобы быть лучше — быть больше.

Больше для нее. Больше для меня.

Наша комбинация смертельно опасна и в то же время неостановима. Моя сдержанность достигла своего максимума, как резинка, которая вот-вот лопнет.

Елена кладет свою руку на мою, когда я заканчиваю играть песню.

— Спасибо. — Новая слеза стекает по ее щеке.

Я ненавижу их. Прежде чем она успевает уйти, я смахиваю капли другой рукой.

— Почему ты плачешь, и как мне заставить тебя остановиться?

Елена смотрит на меня туманными глазами.

— Услышав, как ты играешь песню, которую она любила, многое во мне пробудила. Вторая была дополнительным бонусом.

— Что именно? — хрипит мой голос.

— Все. Счастье, боль, благодарность. В моей голове происходит столько всего, что я не могу в этом разобраться. Но больше всего я скучаю по ней.

— Полагаю, ты потеряла маму?

Она фыркает.

— Да. Когда мне было двенадцать.

— Черт. Мне жаль это слышать. — Мысль о том, что я буду жить без мамы, теперь вызывает у меня тревогу. Я не могу представить, как бы рос без нее.

— Я потеряла ее и отца в один день. — Она делает паузу, уставившись на клавиши. — Они были убиты. — Она выдыхает дрожащий вздох.

Я хватаю ее дрожащую руку, цепляясь за ее пальцы, как за спасательный круг, в котором она нуждается.

— Черт.

— Я была там. Когда это случилось.

Вот дерьмо. Я не знаю, что сказать. Все во мне болит при мысли о том, что ребенку пришлось пережить такую травму.

— Это была самая ужасная ночь в моей жизни. Я читала в шкафу, прячась на случай, если родители проверят меня перед сном. Но потом мои родители закричали, и раздались выстрелы. А потом наступила тишина.

— Тебе не нужно больше ничего говорить.

— Нет. Я должна. — Она делает глубокий вдох. — Мужчины пытались найти меня, но я была спрятана за одеждой и коробками. Когда я убедилась, что они ушли, я спустилась вниз и нашла их. — Она отдергивает свою руку от моей и закрывает лицо, чтобы скрыть свою беду. Рыдания, которые она издает, разбивают мое сердце, я беспомощен, когда она распадается на части. Ничто из того, что я скажу, не сможет унять такую боль. — Вот почему я не сплю в темноте. Мне снятся кошмары. В некоторых из них мужчины находят меня и убивают после смерти моих родителей. В других — моих родителей расстреливают у меня на глазах, а я не могу остановить мужчин.

Я встаю и подтягиваю Елену к себе, прижимая ее к груди, нуждаясь в том, чтобы она была рядом.

— Мы уничтожим эти кошмары по одному. К черту все это и к черту любого, кто попытается снова с тобой связаться.

Елена заслуживает кого-то в своем углу, готового защитить ее. То, как она смотрит на меня, искушает меня стать таким для нее. Вот только я не герой.

И именно это делает меня разрушительным.