Глава 17

Проснувшись, снова слышу знакомое жужжание. Сев, сразу же чувствую мучительную тошноту. С громким стоном плюхаюсь обратно на подушку и вскоре осознаю свою ошибку, желудок делает кульбит, указывая на то, что у меня нет времени разлеживаться и определять, насколько мне дерьмово. Меня сейчас вырвет.

Бросаюсь с кровати прямо в ванную, где еле-еле успеваю добраться до прекрасного унитаза, чтобы украсить его вчерашним ужином.

«Нет», — скулю я про себя, дергая рулон туалетной бумаги. Сейчас все кажется не таким правильным. Тело полностью отвергает мои довольные мысли. Я целую вечность обнимаю унитаз, моя голова покоится на руках, пока я потею и стону в окружающее меня пустое пространство.

— Зараза, — ворчу я. — Почему ты так со мной поступаешь? — Я смотрю вниз на живот. — Будешь бросать мне вызов, как и твой папочка, да?

С долгим, протяжным вздохом поднимаюсь и иду в спальню, натягивая на себя первую попавшуюся вещь, — это оказывается брошенная Джесси рубашка с прошлого вечера. Не утруждаю себя попытками выглядеть лучше, потому что хочу, чтобы он видел, как я страдаю. Спускаюсь вниз и встречаю его, когда он заворачивает за угол из спортзала, выглядя потрясающе в беговых шортах, с полотенцем, накинутым на обнаженные плечи, и взлохмаченными влажными волосами. От этого мне становится еще хуже.

— Ох, детка, — сочувственно бормочет он. — Дерьмово?

— Ужасно. — Я пытаюсь надуться, но мое измученное тело не позволяет этого. Я просто безжизненно стою перед ним, руки безвольно свисают по бокам. Мне очень жаль себя.

Он берет меня на руки и несет на кухню.

— Я собирался спросить, почему ты не голая.

— Не беспокойся, — ворчу я. — Меня сейчас вырвет на тебя.

Он смеется и усаживает меня на столешницу, убирая мою дикую гриву с бледного лица.

— Ты прекрасно выглядишь.

— Не лги мне, Уорд. Я выгляжу дерьмово.

— Ава, — ласково журит он меня. Я не извиняюсь, главным образом потому, что едва могу собраться с силами, чтобы заговорить. — Тебе нужно поесть.

Меня тошнит при одной мысли о том, чтобы попытаться запихнуть еду в желудок, и я умоляюще качаю головой. Знаю, что веду проигранную битву. Он не оставит меня в покое, пока я не позавтракаю.

Слышу, как открывается и закрывается входная дверь, а затем щебетание Кэти. Все, что на мне надето, — это рубашка Джесси, но я даже не могу найти в себе силы обеспокоиться этим, поэтому остаюсь там, где сижу, равнодушная, безвольная и очень нездоровая.

— Доброе утро! — напевает она, ставя огромную сумку на столешницу. — О, Боже. В чем дело?

Джесси отвечает за меня, и это хорошо, потому что я не могу говорить.

— Ава не очень хорошо себя чувствует.

Я усмехаюсь над его преуменьшением и прижимаюсь лбом к его груди. Чувствую себя смертельно убогой.

— О, эта ужасная утренняя тошнота? Она пройдет, — заявляет Кэти, будто я не выгляжу так, словно готова упасть в обморок. Значит, она тоже знает.

— Пройдет? — Я утыкаюсь в грудь Джесси. — Когда?

Джесси гладит меня по спине, а его губы зарываются мне в волосы, нежно целуя, но он молчит. Хороший признак: он тоже хотел бы знать ответ.

— Зависит от обстоятельств. Мальчик это или девочка, какие мама и папа, — говорит она, и я слышу, как включается чайник. — У некоторых женщин это длится несколько недель, некоторые страдают на протяжении всей беременности.

— О, Боже, — вою я. — Не говори так.

— Ш-ш-ш, — утешает меня Джесси, усиливая поглаживания по спине. Я не веду себя как ребенок. Мне на самом деле очень плохо.

— Имбирь!

От прозвучавшего слова я отрываю лицо от потного торса Джесси.

— Что?

— Имбирь! — повторяет она, роясь в своей сумке. Я смотрю на Джесси, но он выглядит таким же растерянным. — Дорогая, тебе нужен имбирь.

Она достает пачку имбирного печенья.

— Я пришла подготовленной. — Она отталкивает от меня Джесси и открывает упаковку, протягивая мне печенье. — Ешь по одному каждое утро, когда проснешься. Он творит чудеса! Ешь.

Мудро решив, что, когда Джесси маячит на заднем плане, а Кэти ведет себя по-матерински, нет смысла отказываться, поэтому беру печенье и немного откусываю.

— Это успокоит твой желудок. — Кэти одаривает меня теплой улыбкой и обхватывает мою щеку ладонью. — Я так рада.

Не могу разделить ее энтузиазм, не тогда, когда так себя чувствую, поэтому, слабо улыбнувшись, позволяю Джесси осторожно усадить меня на барный стул.

— Новенький паренек дал мне это, — она протягивает Джесси стопку почты. — Милый маленький негодник, не так ли?

Я смеюсь, особенно когда Джесси с отвращением фыркает и выхватывает конверты из ее морщинистых пальцев.

— Очень милый, — подтверждаю я, внезапно находя в себе силы сформулировать целое предложение. — Но разве ты не скучаешь по Клайву, Кэти?

— О, вовсе нет. — Она достает рогалики и показывает нам, мы с Джесси киваем в знак согласия. — Он пригласил меня сходить куда-нибудь сегодня вечером.

Я толкаю Джесси локтем, откусывая краешек печенья, но меня игнорируют. Вместо того чтобы потакать моему любопытству, он принимается вскрывать почту.

— Здорово, — щебечу я.

— Да, — соглашается она, загружая тостер и доставая яйца.

Я счастливо болтаю с Кэти, ем завтрак, слушаю, куда ее ведет Клайв, и рассказываю о своих недавних приступах тошноты, когда меня поражает, что Джесси молчит целую вечность. И не двигается с места. И его рогалик лежит перед ним нетронутым. Я пододвигаю к нему тарелку.

— Ешь свой завтрак.

Он не двигается и не замечает меня.

— Джесси? — Он выглядит так, словно находится в трансе. — Джесси, ты в порядке?

Он переворачивает конверт и пробегает по нему глазами. Я делаю тоже самое.

Джесси Уорду

Лично и конфиденциально

— Что это? — спрашиваю я.

Он переводит взгляд на меня. Он затуманен и насторожен. Мне это не нравится.

— Иди наверх.

Я хмурюсь.

— Почему?

— Не заставляй меня просить дважды, Ава.

Я отстраняюсь и пытаюсь оценить его, но единственное, что могу определить, это то, что он мной недоволен. Несмотря на это, мне нужно поднять свою задницу наверх, прежде чем он снова попросит. Это один из тех случаев, когда я знаю, что спорить не стоит. Его начинает трясти, и хотя я понятия не имею, из-за чего, уверена, этот разговор не для ушей Кэти. Я спрыгиваю со стула и, извинившись, выхожу из кухни и тихо поднимаюсь по лестнице в хозяйскую спальню, все время задаваясь вопросом, что же с ним происходит. У меня нет времени долго размышлять над этим. Он влетает в комнату, все еще держа письмо и конверт.

Он кипит от гнева. Я вижу это по легкому дрожанию его рук и по мрачной вспышке в глазах. Он пригвождает меня к месту разъяренным взглядом.

— Что это, мать твою, такое?

Мой взгляд естественным образом падает на листок в его руках, но я понятия не имею, что там.

— О чем ты? — нервно спрашиваю я.

Он швыряет листки в пространство между нами.

— Ты собиралась убить нашего ребенка? — говорит он очень спокойно.

Земля уходит у меня из-под ног, и я чувствую себя так, словно свободно падаю в черную дыру. Я не могу встретиться с ним взглядом. Глаза жгут горячие слезы, пока я обвожу каждый квадратный дюйм пола у его ног. Мозг меня подводит, но даже если бы он дал мне немного вдохновения и наполнил рот правильными словами, я бы солгала, и он бы узнал.

— Отвечай! — рычит он, и я подпрыгиваю, но все еще не могу заставить себя посмотреть ему в глаза.

Мне ужасно стыдно, и, проведя последние несколько дней с Джесси и увидев, насколько он по-настоящему счастлив, насколько заботлив и внимателен, чувство вины только усиливается. Я думала о том, чтобы прервать беременность. О том, чтобы избавиться от ребенка. Его ребенка. Нашего ребенка. Мне нет прощения.

— Ава, ради всего святого!

Прежде чем успеваю даже подумать о том, чтобы попытаться подыскать какие-либо слова, он хватает меня за руки и наклоняется, чтобы его лицо оказалось в поле моего зрения. Но я все еще уклоняюсь от взгляда зеленых глаз, не находя в себе сил открыто посмотреть ему в лицо, зная, что там увижу. Презрение... отвращение... неверие.

— Проклятье, посмотри на меня.

Я слабо качаю головой, как жалкая трусиха, коей и являюсь. Он заслуживает объяснения, но я не знаю, с чего начать. Разум полностью отключился, будто я защищаюсь от неизбежного, что Джесси слетит с катушек. Он уже почти достиг этого состояния.

Мою челюсть резко сжимают и приподнимают, так что я вынуждена посмотреть на него. Мой взор затуманен из-за непролитых слез, но я со стопроцентной ясностью вижу боль на его лице.

— Прости меня, — всхлипываю я. Это единственные слова, что приходят на ум. Единственное, что я должна сказать. Попросить прощения за то, что у меня возникли такие ужасные мысли.

Его лицо сникает на глазах, еще больше разжигая чувство вины.

— Ты разбила мне гребаное сердце, Ава.

Отпустив меня, он скрывается в гардеробной, а я остаюсь, трясясь всем телом. Дурнота отступает, ей на смену приходит разрывающий душу стыд. Внезапно, я чувствую отвращение к себе, так что у меня есть очень хорошее представление о том, что Джесси думает обо мне.

Он появляется с охапкой одежды, но не запихивает ее в сумку и не идет в ванную, чтобы взять что-нибудь еще. Просто выходит, все еще в одних беговых шортах. У меня перехватило горло, так что я даже не могу крикнуть, чтобы он остался. Парализовано стою на месте, не имея возможности пошевелиться, только моргаю, по щекам льются безжалостные слезы. Затем слышу, как хлопает входная дверь, и, рухнув кучей на пол, тихо рыдаю.

— Ава, дорогая? — нежный, теплый голос Кэти едва слышен сквозь мое затрудненное дыхание. — Ава, боже мой, что случилось?

Совершенно очевидно, что у меня не очередной приступ утренней тошноты, и Кэти, по всей видимости, слышала, как Джесси на меня орал.

Ее мягкое тело прижимается ко мне, и я инстинктивно льну к ней, обнимая за талию.

— Ох, дорогая. — Она начинает нежно укачивать меня, успокаивая и тихо шепча на ухо. — Ох, Ава, перестань, милая. Расскажи, что случилось.