Дрейк фыркнул и провел рукой по волосам.

– Ну, это просто здорово. Спасибо, что испортила момент, которого я с нетерпением ждал с тех пор, как встретил тебя, напомнив, что я всего лишь один из твоих многочисленных мужчин. Ваш острый язык действительно мощное оружие, доктор Дэниелс. Извини, что моя страстная натура является таким испытанием для твоего логического ума. Думаю, я просто заберу свой романтический интерес и отправлюсь к черту домой.

– Дрейк, не будь таким мелодраматичным. Я не это имела в виду… Я просто… – Брук сдалась, вздохнула и закрыла глаза рукой, слушая, как Дрейк протопал по квартире и вышел, хлопнув дверью.

Очевидно, умопомрачительный секс пробудил его внутреннюю королеву драмы, которую она случайно спровоцировала еще больше, озвучив вслух свою смущенную реакцию на то, что позволила ему… черт возьми… себя изнасиловать. Другого описания того, что он сделал, не было, хотя это и звучало нелепо.

После более чем десяти лет управления в том, что касалось ее сексуальной жизни, позволить Дрейку полностью добиться своего было шоком. Обычно она спала с мужчинами на своих условиях… и когда хотела… а не тогда, когда ей приказывали.

Она определенно не позволяла им почти раздеть себя догола у входной двери, связать запястья ее собственной одеждой и сказать, что, черт возьми, ей делать дальше. Ни у одного мужчины не должно быть столько власти, каким бы чертовски хорошим он ни был.

Почему даже при мысли о сексе, который у них только что был, у нее начинала болеть голова?

– Нет бранного слова, достаточного сильного, чтобы описать, как далеко я зашла на этот раз, – сказала Брук стенам.

Пятнадцать минут спустя она все еще смотрела в потолок, неохотно признавая, насколько физически расслабленной она была впервые за все время, что могла вспомнить. Как любовник Дрейк был основательным, знающим и, черт возьми, опытным. Таким, каким он и должен был быть по предположению ее матери. Брук практически могла слышать, как она шепчет ей на ухо «я же говорила».

И теперь опытный мужчина был расстроен, а она чувствовала себя как пять видов дерьма за то, что выставила его с такой паршивой благодарностью. Но почему? Почему ее заботит, как он себя чувствует?

Ей даже не удалось поговорить с ним обо всей этой проблеме голых моделей. Ее чувства по этому поводу могли заставить ее съежиться, особенно сейчас, когда он увидел ее почти обнаженную грудь.

Хорошо. Возможно, она могла бы лучше держать свои мысли при себе после того, как дело было сделано. Может быть, она могла бы приготовить ему выпить стаканчик, или два, или даже три. Затем, когда он слегка бы опьянел, она могла сказать Дрейку, что это никогда не сработает, потому что она не могла вынести мысли о том, что ее физически сравнивают с другими женщинами.

Но какого черта ее заботило, что ее чувства могут его задеть? Это было… совершенно нелогично. Это он был тем, кто протолкнулся сквозь дверь и соблазнил ее.

– Мужчины и их глупое мужское эго, – пожаловалась Брук, вставая с кровати.

Одетая только в туфли на высоком каблуке и черный кружевной лифчик, она перешагнула через остальную одежду и направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. По крайней мере, она, вероятно, должна извиниться перед Дрейком за свою бесчувственность после того, как он бескорыстно доставил ей два оргазма.

Главным образом…

Вздохнув, Брук остановилась в дверях спальни и еще раз оглянулась на черное платье, валявшееся на полу у кровати. На нижнее белье, которое Дрейк снял с нее одним движением и отшвырнул на полкомнаты. К тому моменту он был на автопилоте и стремился проникнуть в нее так быстро, как только мог. Она собиралась заново переживать этот конкретный момент… и несколько других вместе с ним… до дня своей смерти. Так что самое большее… ей, вероятно, нужно было признаться Дрейку, насколько он был выдающимся, даже если это ничего не изменит между ними в долгосрочной перспективе.

Брук никогда не откладывала трудные дела, как бы сильно она их ненавидела, и решила пойти к Дрейку, как только приведет себя в порядок. Она извинится, объяснит, а потом у него будет остаток ночи, чтобы привыкнуть к факту, что между ними никогда ничего не будет.