– Я ничего писать не буду. Мне эти ваши ментовские непонятки ни к чему. И вообще, я вас не знаю.

– Ну, так узнаешь, только поздно будет! – Арнаутов с такой силой оттолкнул Краснова, что тот, не устояв на ногах, спиной врезался в стенку и осел на пол, морщась от боли.

Арнаутов брезгливо отряхнул лацканы пиджака и выглянул в коридор:

– Голиков! Этого в камеру, второго сюда.

Селиванова привели минут через десять. С одного взгляда Арнаутов понял, что с ним проблем не возникнет. Парень и изначально-то был не особенно крепким, а уж после того, как его ломали и у Моцарта, и у Шилова, совсем потерялся. Что ж, так бывает всегда: из двух подельников кто-то обязательно оказывается более слабым. Надо было с Селиванова начинать. Тогда бы, может быть, и Краснов не так выкобенивался.

Арнаутов встал, прошелся вдоль стены, глядя на Селиванова через плечо. Селиванов сидел, опустив голову. Руки его заметно тряслись, и он даже не пытался это скрывать.

– Как вас захватили?

– Мы сами пришли, – не поворачиваясь, ответил Селиванов таким голосом, каким в школе двоечник начинает читать стихотворение, из которого он выучил только первые две строки. – С явкой.

– Этот спектакль для дураков будешь разыгрывать, а я тебя насквозь вижу. Хочешь, расскажу, как было дело? – Арнаутов оперся кулаками на стол, мощной глыбой нависая над Селивановым.

– Как? – Тот попытался незаметно отодвинуться, но только скрипнул скамейкой и замер, как будто издал неприличный звук на первом свидании с девушкой.

– Чибис Моцарту явно дорогу перешел. Поэтому мочить Чибиса в открытую Моцарту нельзя. Он подбил своего дружка Шилова, и решил официально косяка на Чибиса повесить. Сколько вас прессовали, не знаю, но вижу, прилично. Оговорили себя под пытками – так это теперь называется.

– Нет, ну в общем как бы...

– В общем и в частном, – Арнаутов усмехнулся, чувствуя, что дело сделано, и уселся рядом с Селивановым. – Твой дружок уже написал заявление прокурору. Теперь – ты. Или считаешь себя виноватым?

– Нет, – после короткой заминки сказал Селиванов, словно пробуя это слово на вкус.

– Ну, так пиши!

Селиванов посмотрел на толстую папку, в которой лежало, наверное, заявление Мишки, и взял ручку:

– Чего писать?

Арнаутов указал на правый верхний угол чистого листа:

– Прокурору города Санкт-Петербурга от: фамилия, имя, отчество...

В семнадцать часов исполнительный Федоров доложил шефу о результатах. Помимо материалов на Шилова, он принес все, что успел собрать на Соловьева и Скрябина:

– Если Шилов что и проворачивает, то вместе с ними. Они все не разлей вода.

Федоров навытяжку стоял перед столом, Виноградов листал бумаги, иногда подчеркивая что-то голубым маркером или с многозначительным видом кивая. Федоров вытягивал шею, пытаясь рассмотреть, что выделил шеф, но как ни старался, не мог отследить траекторию полета начальственной мысли.

– Ну, что: телефоны всех троих на прослушку, – Виноградов закончил читать и посмотрел сквозь Федорова в дальний угол своего кабинета. – За Шиловым – «ноги». Если он действительно связан с Моцартом, то по звездочке мы с тобой срубим, я тебе обещаю.

– Есть!

9

Шилов и Скрябин стояли на загаженной лестнице дома, в котором жил наркобарыга Пистон, этажом вышел его квартиры. Под ногами валялись использованные шприцы, упаковки от таблеток, закопченная ложка; стена была истыкана окурками и исписана матерными словами, частично безадресными, частично – адресованными ментам и каким-то безвестным Лёхе, Катьке, Носорогу, кому-то еще...

Они заняли пост больше двух часов назад, но до сих пор к Пистону никто не пришел, а из квартиры не доносилось ни звука.

– Может, у него товара нет? – спросил Скрябин, глядя в мутное окно, выходящее на помойку.

– Может...

– Может, его и самого-то нет?

– Может...

– И что тогда будем делать?

– Ждать.

– Одержимый, – покачал головой Стас, думая, что надо бы позвонить домой, узнать, приезжала ли Светка покормить мать.

А Серега Соловьев, Василевский и Джексон сидели в синей «девятке», припаркованной у какого-то офиса на противоположной от пистоновского дома стороне улицы.

– Старый фонд с капремонтом. Высокие потолки, звукоизоляция... – Разглядывая фасад его дома, сказал Василевский. – Если вокруг немного прибрать, будет полная красота. И Петропавловку из окна видно. Почему наркотам так везет?

– Начни ширяться – узнаешь, – отозвался сидящий за рулем Соловьев.

– Я бы лучше сожрал что-нибудь. Джексон, сгоняй за шавермой!

Джексон промолчал, и Василевский обернулся посмотреть. Джексон крепко спал, запрокинув голову и приоткрыв рот.

– Опять дрыхнет! Счастливый, во сне жрать не хочется, – рассмеялся Василевский.

– Ничего, недолго ждать осталось. Скоро потянутся соколики. – Ободрил его Соловьев, наблюдая за каким-то пареньком, вывернувшим из прохода между домами и дерганой быстрой походкой идущим по другой стороне улицы.

– С чего ты решил?

– Вечерняя ломка начнется.

– У меня ломка раньше начнется. От голода.

Дерганый паренек явно направлялся к подъезду Пистона.

Соловьев поднес к губам рацию:

– Похоже, к вам гости...

– ... Понял, – ответил Шилов, и они со Скрябиным встали так, чтобы, имея возможность контролировать дверь нужной квартиры, самим оставаться невидимыми.

Паренек поднялся, позвонил. Из-за двери донеслось:

– Кто?

– Пистон, это я, Кузя!

Дверь приоткрылась, паренек скользнул в квартиру. Шилов успел увидеть Пистона. Лет двадцати пяти, среднего роста, с таким одновременно настороженным и надменным лицом, какие бывают у торговцев наркотиками, которые еще не начали сами колоться.

Меньше, чем через минуту Кузя появился обратно и, держа одну руку в кармане облезлой кожаной куртки, побежал вниз по лестнице.

– Встречайте клиента, – сообщил Шилов по рации.

Кузю встретили Серега и Джексон. Серега, заранее достав сигарету, еще издалека жестами спросил наркомана, нет ли у него огонька, и Кузя притормозил, отыскивая зажигалку: небритый здоровяк Джексон и коротко стриженый Соловьев не вызвали у него подозрений в том, что могут оказаться ментами. Достать зажигалку, равно как и сбросить наркотики, Кузя не успел. Джексон, пройдя мимо него, схватил в охапку за плечи и шваркнул спиной о стену дома, а Соловьев сунул под нос пистолет:

– Тихо! У Пистона товар есть?

– Какой товар? Я не знаю никакого Пистона!

Джексон врезал Кузе под ребра. Кузя охнул и рефлекторно согнулся, но Джексон, сжав рукой его лицо, заставил выпрямиться.

– Слышь, придурок, мы не менты, мы два раза не спрашиваем, – Соловьев продолжал угрожать пистолетом, и Кузя, между сжимающих его скулы и лоб растопыренных пальцев Джексона, завороженно смотрел в черную пропасть ствола. – Ну!

– Есть!

– Где?

– Не знаю, он меня в комнату не пускает.

– Проводишь нас – будешь жить. Пошли!

Когда они поднялись на этаж, Шилов и Скрябин уже стояли перед железной дверью квартиры Пистона.

– Стас, перекрой выход, – распорядился Роман, и Скрябин спустился ниже.

Немного оклемавшийся Кузя проводил его подозрительным взглядом – внешний вид Скрябина был довольно «бюджетным», на бандита он совершенно не походил, и спросил:

– А вы точно не из милиции?

Шилов выдернул из-под куртки «беретту»:

– Ты такие пушки у мусоров когда-нибудь видел?

Кузя позвонил в дверь.

– Кто?

– Это я, Кузя! Я пришел для Юрки взять. – Как только он это сказал, Соловьев потащил его вниз, чтобы передать в машину Василевскому.

Пистон отомкнул замки, начал открывать дверь. Шилов рванул ее на себя, ударил Пистона, втолкнул в квартиру. Подсечкой сбил на пол, перевернул мордой вниз, заломил руку к затылку:

– Лежать, тихо!

– Вы чего, охренели? – Пистон задергался, и пришлось сильнее надавить ему на руку и ткнуть в лоб пистолетом.