— Потому что там летучие мыши. Большие. Я не хочу, чтобы они летали вокруг нас. Кроме того, мы собираемся подойти к месту, где ты можете почувствовать головокружение, почти как при выходе из тела. Это точка пересечения.
— Кто это сделал? — тихо спросил он. — Господи Иисусе, Чарли, кто это сделал?
— С таким же успехом ты мог бы спросить, кто сотворил мир.
Наш и другие. Я уверен, что есть и другие, может быть, их столько же, сколько звезд на небе. Мы чувствуем их. Они доходят до нас во многих старых историях.
Мы подошли к перекрестку, и он бы упал, но я был готов и обнял его за талию.
— Может быть, нам стоит вернуться, — сказал он. — У меня бурлит в животе.
— Еще немного пройдем. Впереди свет, видишь?
Мы подошли к виноградным лозам. Я отклонил их, и мы вышли в Эмпис, с безоблачным голубым небом над нами и домом Доры внизу на холме. На ее перекрещивающихся линиях не было обуви, но рядом с Кингз-роуд паслась лошадь. Расстояние было слишком велико, чтобы быть уверенным, но я почти уверен, что узнал эту лошадь, а почему бы и нет? Королеве больше не нужна была Фалада, чтобы говорить за нее, а город — не место для лошади.
Мой отец оглядывался по сторонам, широко раскрыв глаза и разинув рот. Сверчки – не красные – прыгали в траве.
— Боже мой, они такие большие!
— Ты бы видел кроликов, — сказал я. — Сядь, папа. — Прежде чем ты упадешь, но этого я не добавлял.
Мы сели. Я дал ему немного времени, чтобы он осмыслил это. Он спросил, как может быть небо под землей. Я сказал, что не знаю. Он спросил, почему здесь так много бабочек, и все они монархи, и я снова сказал ему, что не знаю.
Он указал на дом Доры.
— Кто живет там, внизу?
— Это дом Доры. Я не знаю ее фамилии.
— Она дома? Мы можем ее увидеть?
— Я привел тебя сюда не для того, чтобы ты встретился с Дорой, папа, я привел тебя, чтобы ты знал, что это реально, и мы никогда больше сюда не придем. Никто из нашего мира не должен знать об этом. Это было бы катастрофой.
— Судя по тому, что мы сделали со многими коренными народами, не говоря уже о нашем собственном климате, я должен был бы согласиться с тобой. — Он начинал овладевать собой, и это было хорошо. Я боялся отрицания или смертельного исступления. — Что ты думаешь делать, Чарли?»
— То, что мистер Боудич должен был сделать много лет назад.
И почему он этого не сделал? Я думаю, из-за солнечных часов. Плохой штамм, который живет в сердцах каждого мужчины и женщины, сказала Лия.
— Да ладно, папа. Давай вернемся.
Он встал, но остановился, чтобы еще раз взглянуть, когда я отвел в сторону виноградные лозы.
— Это красиво, не так ли?
— Это сейчас. И пусть так оно и останется.
Мы защитили бы Эмпис от нашего мира, а также защитили бы наш мир – по крайней мере, попытались бы – от Эмписа. Потому что под Эмписом находится мир тьмы, где Гогмагог все еще живет и правит. Возможно, теперь, когда Белла и Арабелла разделили последний сокрушительный поцелуй, это никогда не ускользнет, но когда дело доходит до таких непостижимых созданий, лучше быть осторожным. По крайней мере, настолько осторожно, насколько это возможно.
Той весной мы с отцом заделали дыру, которую я проделал в стене сарая. Тем летом я работал в «Крамер Констракшн» – в основном в офисе из-за моей руки, но я также провел немало часов в напряженной работе, изучая все, что мог, о бетоне. Много чего было на старом добром «YouTube», но когда вам нужно выполнить важную работу, ничто не сравнится с практическим опытом.
За две недели до того, как я уехал на свой первый семестр в Нью-Йоркский университет, мы с папой положили куски листовой стали на устье колодца. За неделю до моего отъезда мы залили бетоном их и весь пол сарая. Пока он была еще влажной, я посоветовал Радар оставить на нем отпечатки лап.
Я собираюсь сказать вам правду: герметизация этого колодца под сталью и семью дюймами бетона ранила мое сердце. Где-то внизу находится мир, полный волшебства и людей, которых я любил. Одного человека в частности. Пока бетон медленно вытекал из миксера, который я позаимствовал у Кремера для этой работы, я продолжал думать о Лии, стоящей на лестнице с обнаженным мечом, расставив ноги в боевой стойке. И о том, как она разрезала свой запечатанный рот, чтобы выкрикнуть имя своего брата.
Я только что солгал, ясно? Мое сердце не просто болело, оно кричало «нет, и нет, и нет». В нем спрашивалось, как я могу оставить чудо позади и повернуться спиной к магии. Он спросил, действительно ли я хотел заткнуть воронку, через которую падают звезды.
Я сделал это, потому что должен был. Папа это понимал.
Вы спрашиваете, вспоминаю ли я обо всем? Конечно. Иногда мне снятся кошмары, о том как, ужас выбирается из колодца, и я просыпаюсь от него, зажимая рот руками, чтобы заглушить свои крики. Но с годами эти кошмары приходят все реже. В последнее время мне все чаще снится поле, покрытое маками. Я мечтаю о Красном ковре из маков.
Мы поступили правильно, я это знаю. Единственная вещь. И все еще мой папа присматривает за домом на Сикамор-стрит, 1. Я часто возвращаюсь и делаю то же самое, и в конце концов я вернусь в Сентри навсегда. Я могу жениться, и если у меня будут дети, дом на холме перейдет к ним. И когда они будут маленькими, и удивление — это все, что они знают, я буду читать им старые истории, те, что начинаются давным-давно.