Изменить стиль страницы

25 ВАЛЕНТИНА

img_1.png

Несмотря на холодный приём по возвращению, я рада, что Адриан заставил всех уйти. В пентхаусе слишком тихо, но я горжусь тем, что он ставит своих людей выше себя. Он может не понимать этого, но он гораздо лучше, чем ему нравится притворяться. Мы определенно притираемся друг к другу, и не только в сексуальном плане. Я примирилась с фактом, что помогу разобраться с насильниками Андреа. Собственными руками, если выдастся шанс. Пойти на это — для меня почти что правосудие за пережитое мной и Роуз. Тогда я была недостаточно сильна, чтобы свершить заслуженное возмездие.

Теперь я могу быть женщиной, в которой Адриан нуждается подле себя, и я могу позаботиться о его людях, словно они моя собственная семья. Коей они, полагаю, и являются теперь.

Я блуждаю по коридорам пентхауса, ничего не ища, скорее чтобы размяться. Адриан скорее всего заперся в кабинете или в командном пункте с Каем, пытается прийти к решению, которое приведёт к наименьшему кровопролитию. Хотя я соглашаюсь с ним во многих аспектах, этот подход не касается ответственных за нападение на Андреа. Я выразилась предельно ясно относительно этого вопроса во время обсуждения с мужем и Каем. К счастью для меня, они полностью со мной согласны. Мне плевать, если это усугубит ситуацию. Они заслуживают быть – я пытаюсь придумать наихудшие из существующих наказаний... – выволоченными и четвертованными... если это все ещё в ходу.

После третьего круга по коридорам я направляюсь в нашу спальню и забираюсь в постель. Простыни смяты, поскольку Адриан освободил весь персонал, за исключением нескольких наиболее верных охранников. Он говорит, что это во избежание предательства в наших рядах, но я думаю, что он делает это и для их защиты. Постоянные уборщики и кухонный персонал не имеют никакого отношения к этой разборке. Меня вновь охватывает гордость при этой мысли.

Худшее в этом то, что я чувствую себя вполне бесполезной. Мне ничего не поделать с бюрократией и выработкой установки. Особенно, когда Адриан отказывается давать мне свободу за пределами пентхауса.

Я устраиваюсь на подушках, опираясь на спинку кровати. Должно быть что-то, что я могу сделать. Я ломала голову в попытках придумать что-нибудь полезное, но пока что у меня нет никаких идей.

Единственная польза от меня – знание поднаготной операций семьи Сэла. И всё это я уже в деталях рассказала Каю и Адриану во время одного длительного допроса. Если это поможет им, я буду только рада. Мне хотелось стереть каждую деталь из своего сознания с момента, как я впервые узнала, чем торговали эти ублюдки. Желчь подступает к горлу от всплывших воспоминаний.

Сэл показывает мне снятые на его телефон видео при последних доставках.

Сэл злорадствует о своих последних несовершеннолетних завоеваниях.

Сэл кончает, наблюдая за моим отвращением.

И его семья также ужасна. Только через мгновение мне удаётся вырваться из воспоминаний, цепляясь за настоящее, и вспомнить, что я больше не там.

Как только я прихожу в себя, на ум приходит идея. Поначалу я отбрасываю это в качестве глупости, но чем дольше это крутится у меня в голове, тем больше оказывает на меня влияние, особенно, если при этом я буду в безопасности. Теоретически я могу быстро смягчить ситуацию, если это сработает. Но если Адриан узнает, не знаю, что он почувствует, не говоря уже о Кае.

Я беру телефон с прикроватной тумбочки и перехожу на старые аккаунты. Этот телефон был вычищен дочиста, и мне нужно найти старый контакт, от которого я давно с счастьем избавилась.

Когда я нахожу его, я смотрю на экран и хмурюсь. Наверняка это такая глупость... но если я не попытаюсь, то не буду чувствовать, что испробовала всё, чтобы снизить грядущий урон. Ведь с самого начала это в большей степени моя вина. Если бы я не заключила сделку с Адрианом, мы бы сейчас не находились в этой ситуации. А также я, скорее всего, была бы мертва.

Задерживаю палец над кнопкой вызова на целую минуту, прежде чем нажимаю. На другом конце снимают трубку, и мне хочется отмотать все назад, повесить трубку и притвориться, что я этого не делала.

Я слышу, как отвечает грубый голос, и замираю, чувствуя дрожь в руках. Я слышала этот голос бесчисленное количество раз на видео Сэла. Когда я слышу, как он обращается ко мне, у меня дрожь по спине бежит. Отец Сэла, Нигель, не из тех, кто прощает, и несомненно он винит меня в смерти сына. В то же время он не смешивает личное с бизнесом, поэтому у меня есть крошечный шанс на успех в переговорах.

— Алло? — повторяет Нигель, во второй раз его голос звучит ещё более нетерпеливым.

Я удерживаю телефон двумя руками, прижимая его к уху.

— Алло?

— Кто это?

Конечно, он хочет знать, кто я, не имеет значения, какого я мнения, честность кажется лучшим вариантом.

— Валентина Новак или, скорее, Доубек. Валентина Доубек.

Я вздрагиваю, надеясь, что поправка не станет красной тряпкой перед быком.

— Чего ты хочешь? — в его голосе слышится отвращение, отражающее моё собственное.

Я выпрямляю плечи, несмотря на то, что Нигель не видит меня, и пытаюсь говорить холодным и бескомпромиссным тоном, который мой отец использовал во время обсуждения бизнеса с членами общества.

— У меня к тебе деловое предложение.

— О?

Я с трудом сглатываю, надеясь, что он не слышит этого по связи.

—  Ты отвадишь от нас совет и получишь вознаграждение за свои усилия.

Он издаёт звук, который я не могу распознать.

— Мы должны встретиться лицом к лицу, девочка, и обсудить подобные вещи лично. Так будет правильно.

Я хочу сказать ему, что мне насрать на то, как будет правильно. Я не приближусь к нему. Вместо этого я произношу:

— Нет, спасибо.

В ответ он хмыкает, и это немного похоже на смешок.

— Что ты предлагаешь?

Формально мне нечего ему предложить, но даже я знаю, что признаться в подобном не сослужит пользы. Вместо этого я на мгновение колеблюсь, затем произношу первое, что приходит на ум.

— Деньги. Я могу предложить тебе деньги.

— Деньги, хмм...

На этот раз я прикрываю рукой микрофон, делая несколько нервных вдохов. Я держусь холодно и не отвечаю, ожидая от него продолжения.

— Я помогу тебе выбраться из этого, девочка, но тебе это влетит в копеечку.

— Сколько?

На этот раз его смех мрачен, и у меня скручивает живот.

— Двадцать миллионов, и я позабочусь о твоей маленькой проблеме.

Если бы он мог меня видеть, то несомненно бы лицезрел, как от моего лица отхлынула кровь. Он сумасшедший, если думает, что ему кто-то заплатит столько лишь за то, что он отзовёт своих псов. Я не могу даже перебить цену, ибо это неразумно.

Но я в любом случае пробую.

— Как насчёт одного миллиона и соглашения, что никто не придёт по душу твоей семьи за бесчинства, что вы совершили с одной из наших.

Это низкая и грязная ложь, поскольку я хочу, чтобы вся семья Сэла была мертва, но ему не нужно этого знать. Адриану не нравится, когда люди лгут, но за это... он меня наверняка простит.

Нигель откровенно смеётся.

— Девочка, эта женщина никогда не принадлежала тебе, лишь твоему мужу. Задайся вопросом, почему ему нравится держать рядом с собой такую красавицу. Ну, это довольно-таки очевидно, ведь с тобой не на что смотреть.

Я отрываю телефон от лица и пялюсь на него. Гребаный ублюдок. Лишь из-за того, что я не заискивала перед его сыном и семьёй, я внезапно превратилась в уродину. Нет. Он просто пытается вывести меня из себя, что касается и издевки касательно Андреа. Вполне очевидно, что она и Адриан скорее вырвут себе глаза, чем переспят друг с другом.

— Один миллион – моё финальное и единственное предложение.

— Десять миллионов, — рявкает Нигель хриплым голосом.

Мерзость.

Я не могу пойти на это, зная, что они сделают с этими деньгами и кого они для этого используют. Я кладу руку на живот и качаю головой.

— Нет, один миллион – все, что я предлагаю.

— Ты позвонила мне, девочка, а не наоборот. Мне доставит удовольствие наблюдать, как совет вас всех уничтожит. Я с радостью вмешаюсь, выкуплю останки и уничтожу любое оставленное твоим мужем наследие.

Он выплевывает слово «муж», словно это нечто гадкое на его языке.

— Я не дам тебе десять миллионов, чтобы ты купил и продал на них ещё больше детей на чёрном рынке. Я просто не пойду на это.

Мне не нужно с ним объясняться. Стоило уже повесить трубку. Изначально было ясно, что это плохая идея. Вот только я должна была попытаться. Ради Адриана. Ради нашей семьи.

Он вновь смеётся, и затем я слышу смех остальных. Конечно, все это время я была на громкой связи. Наверняка они все столпились в кучу, чтобы поразвлечься над моей мольбой о сделке.

Это неважно. Я пожертвую гордостью ради безопасности наших людей, если потребуется. Для меня она больше ничего не значит.

— Думаю, на этом наш разговор окончен, — произношу я беззаботным и спокойным голосом.

— Скоро увидимся, девочка, — рычит он в трубку.

Я отключаюсь и вновь откидываюсь на подушки. Я приняла сидячее положение, пока внимательно слушала. Я даже не заметила.

Рядом с дверью раздаётся тихое пыхтение, и я поднимаю глаза, встречаясь взглядом с Адрианом. Его лицо серьёзно, а в глазах плескается нежность, когда он смотрит на меня. И на мгновение я вижу в них гордость.

Затем он уходит вновь, а в дверях становится темно. Я обнимаю себя и шепчу молитву благодарности за то, что семья Сэла не приняла моё предложение. После их смерти с меня будет смыта вся ложь. Мою душу не запятнает этот обман.

Лишь их кровь.