2 АДРИАН

Я не жалею об убийстве Сэла. Если кто и заслуживал быть выпотрошенным, то это он. Но я ненавижу, что приходится находиться под прицелом общества. Ненавижу, что мои люди пострадали из-за моих действий. Я, блядь, ненавижу, что Андреа никогда не будет прежней, потому что я не смог уберечь её.

Кожа сиденья моего автомобиля скрипит, когда я двигаюсь, а ремень безопасности неприятно впивается в шею, пока я с отвращением не отдёргиваю его. Мне пришлось провести большую часть дня, выслушивая вопросы и обвинения засранцев. Мой отец никогда бы подобного не потерпел, но я выдержал это в надежде на гарантии безопасности относительно Валентины. Если я дам им причину копнуть глубже, они найдут её, и если мне не хватит сил уберечь моего ангела, то они её заберут.

И тогда мне не для кого будет жить.

Михаил – твёрдый, невозмутимый Михаил – прибавляет газу, без слов чувствуя мою неусидчивость. Его чёрные локоны растрёпаны, благодаря чему он выглядит моложе своих двадцати восьми. Он сжимает руль до побелевших костяшек, а я делаю медленный и ровный вдох.

— Если тебе есть что сказать, то просто скажи.

Он осторожно скользит руками по коже руля, чтобы обхватить его снизу. Напряжение не уходит из его плеч, несмотря на непринуждённую позу, а чёрный пиджак сбивается у воротника.

— Мне это не нравится. Мне не нравится, что они так пристально наблюдают за тобой.

Его шелковистый мягкий голос, отдающий сталью, немного снимает напряжение. Конечно, он будет беспокоиться обо мне. Все они беспокоятся за меня. Вот почему я всецело им доверяю.

Вновь устраиваюсь на сиденье и тянусь к потолочной ручке, чтобы размять напряженное плечо. Оно всегда болит перед дождём, ещё со времён моих бойцовских дней.

— Мне это тоже не нравится, но это не продлится долго. Когда они поймут, что тело не найти, и у них нет доказательств, они ничего не смогут сделать мне или любому из нас.

— Что насчет Андреа? — спрашивает он.

Крепче сжимаю ручку.

— Я выслежу этих ублюдков, вырву члены из их тел и подарю ей их в шкатулке. Она может окантовать их и вставить в оправу. Алексей это оценит.

Михаил усмехается, но потом осекается, вспоминая, что нашей подруге сейчас плохо.

— Хорошо. Мы все поможем.

— Но мы не сможем ничего предпринять, пока это дерьмо с советом не разрешится, только тогда Валентина будет в полной безопасности. Мне станет легче, когда её отец тоже умрет. Тогда я буду уверен, что никто не сможет её тронуть.

Запах Валентины всплывает в моей памяти, шелковистое тепло её волос в моих пальцах. Мне не терпится добраться до неё, ослабить беспокойство об её безопасности на какое-то время. Мне не приходится испытывать беспокойство, когда Валентина со мной, потому что так никто не посмеет тронуть её. Быть вдали от неё не вариант, пока всё не успокоится.

И это напоминает мне о насущном. Показываю из окна.

— Сворачивай здесь и поезжай ко второму убежищу. Хочу проверить и убедиться, что всё в порядке, в случае, если оно кому-то понадобится.

— Почему не к первому?

Насмешливо хмыкаю.

— Все знают, что в первом на самом деле не бывает безопасно. О нём, похоже, уже знают все остальные семьи. Вспомни, как мы гонялись за Сэлом.

— Мы знали о большинстве его убежищ, — замечает Михаил.

— Да, но только потому, что Кай – лучший в своем деле. Очевидно, что мы слишком долго не знали самого главного.

Когда я думаю о том, сколько времени ушло на то, чтобы выследить и убить этого ублюдка, это вновь пробуждает во мне гнев. Крепче сжимаю ручку, когда Михаил резко входит в поворот, проверяя в зеркало заднего вида, нет ли за нами хвоста.

На улицах уже наступает затишье после часа пик. Эта улица на окраине особенно тихая, вот почему я выбрал эту местность для своего убежища. Тихое ранчо с двумя спальнями посреди чёртовой глуши.

Когда мы подъезжаем, то сканируем улицу на предмет любого движения — машин, людей или чего-то ещё. Дома находятся достаточно далеко друг от друга, чтобы я не мог разглядеть никого за занавесками или в сумраке. Идеально.

Выбравшись из машины, снимаю свой пиджак и бросаю его на сиденье, после чего иду вперёд. У меня уходит минута, чтобы вспомнить код от дверного замка, но потом я вхожу внутрь. Воздух кажется затхлым, но всё выглядит чистым. Включаю свет, задёргиваю шторы и занавески.

Михаил исследует пустой холодильник.

— Всё работает. Хочешь, чтобы я заполнил его на всякий случай?

Киваю и иду заглянуть в спальню.

— Да, и пригласи сюда уборщицу, которую мы раньше не нанимали, заключи контракт через одноразовый мобильник. Не хочу, чтобы к нам привело что-то.

Иду обратно и замечаю Михаила, проверяющего подключение за большим телевизором.

— Ты что, проверяешь, сможешь ли ты здесь посмотреть игру? Думаешь, в центре управления видно не будет?

Он глубоко и неспешно смеётся. Женщины в обществе редко слышат этот звук, но, тем не менее, стремятся его услышать.

— Конечно, нет, но я не смогу смотреть игру в белье со всеми вами ублюдками.

Михаил упирает руки в бёдра, и я понимаю, что он собирается сказать что-то такое, из-за чего парни тянут соломинку, потому что боятся моей реакции.

— Говори уже, что бы за хрень там ни была, — устало бормочу я.

— Если ты признаешься, они вынесут тебе смертный приговор.

Втягиваю воздух и задерживаю дыхание на мгновение, чтобы преодолеть гнев и необходимость заключить Вэл в свои объятия.

— Ты думаешь, я, блядь, этого не знаю?

Он пожимает плечами.

— Просто хотел напомнить тебе.

Придвигаюсь ближе, и Михаил даже не вздрагивает.

— Кто думает, что я нуждаюсь в напоминании?

Вопрос несущественен, поскольку мы оба знаем, что Кай вновь пытается вмешиваться туда, где это не нужно. Направляюсь на кухню и проверяю шкафы, чтобы занять руки.

— Ну, ты можешь сказать ему, что я ни хрена не собираюсь ни в чём признаваться.

— Что, если они будут угрожать Валентине?

Не успевает он даже пошевелиться, как я огибаю столешницу и обхватываю его шею руками. Михаил замирает в моих руках, его карие глаза темнеют из-за моей тени. Но он не дёргается и не начинает тяжело дышать. Наклоняюсь, и моё лицо оказывается в дюйме от его лица.

— Если они будут угрожать Валентине, тогда привычному для нас обществу придёт конец. Я, наконец, предприму те шаги, на которые из страха не пошёл мой отец, и отлучу каждого из этих ублюдков от власти. Одного за другим, пока они не решат, что не хотят больше терять людей и не сдадутся мне. — Чуть крепче сжимаю его шею. — Поэтому, думаю, остальным лучше даже не упоминать Валентину в присутствии кого-то, кто может приблизиться к совету или их лакеям.

Михаил ничего не говорит, глядя мне в глаза и ожидая, пока я отпущу его. В силу своего положения он может говорить мне всё, что захочет, все мои солдаты могут, но это не значит, что у этого не будет последствий, как на горьком опыте убедился Кай.

Мои холодные руки дрожат, когда я убираю их с его кожи. Михаил до сих пор не дрожит, и я понимаю, что это не бравада. Это доверие. Наказание – это одно, но Михаил полагается на то, что я не зайду слишком далеко, пока он этого не заслужит.

Блядь. Вновь отворачиваюсь, не найдя в себе сил смотреть на Михаила. Неужели я был слишком жесток с Каем? Особенно учитывая всё, что я требовал от него в последнее время. Когда это касается безопасности Валентины, на меня словно опускается своего рода занавес, и по умолчанию я впадаю в ярость. Словно убедиться, что она останется со мной, можно лишь позаботившись о том, чтобы никто не посмел к ней приблизиться.

Опираюсь руками на столешницу и выгибаю шею. За этим не последует извинения, этого никогда не происходит, но я могу дать понять себя, свои мысли и рассказать несколько больше, если одному из них вновь приспичит завязать со мной конфликт.

— Она – мой смысл жизни, Михаил. Понимаешь? Если с ней что-то произойдёт, то больше ничего не останется.

— Ты для неё значишь то же самое? — спрашивает он.

Поворачиваюсь, чтобы смерить его взглядом.

— Почему ты это спрашиваешь? Она что-то говорила на этот счет?

Михаил скрещивает руки на груди и качает головой.

— Просто хочу знать, что женщина, за которую я должен принять пулю, ради которой ты пожертвуешь всем, сделает для тебя то же самое.

Стискиваю зубы.

— Ты определенно меня не слышишь. Я не хочу, чтобы она принимала за меня грёбаную пулю. На её теле не должно быть ни единой царапины. Никто не прикоснётся к ней. Никто не увидит её. Никто даже близко к ней не подберётся. Если они смогут добраться до Валентины и навредить ей, значит, мы с тобой потерпели поражение. Понятно?

Если он ещё хоть на секунду затянет с ответом, я вырублю его. Наконец, Михаил кивает, чуть опустив подбородок.

— Понял. Ей ничего не угрожает рядом со мной, обещаю.

На мгновение мы замираем и пробегаемся друг по другу взглядами. Затем я говорю:

— Ладно, давай выбираться отсюда. Я хочу вернуться к ней.

Запираю дом и иду к машине. Михаил идёт за мной, его лёгкие шаги едва слышны на асфальте.

Машина издает сигнал о разблокировке, и я забираюсь внутрь, помяв пиджак, который забыл, что там оставил.

Мы отъезжаем и возвращаемся в город.

— По дороге заедем к Вельвет. Хочу купить что-нибудь для Валентины.

Он наклоняется и ухмыляется.

— К Вельвет? Серьезно?

Пожимаю плечами, отвечая на его улыбку своей.

— У меня никогда раньше не было жены. Хочу немного побаловать её.

Михаил прыскает, не отрывая глаз от дороги.

— Немного? В Вельвет ничего дешевле первого взноса за «теслу» не купить.

В этот час магазин уже закрыт, но после одного моего сообщения владелица прибегает, чтобы открыть его для нас. Рассматриваю ассортимент и выбираю колье. Бриллианты идут по всей длине до двух россыпей камней, которые выглядят как крылья ангела и обрамляют крупный канареечно-жёлтый бриллиант.

Выглядит великолепно, и мой ангел будет так красива нагишом в моей постели, пока колье будет сверкать в свете люстры.