ГЛАВА XXVIII

Возвращаясь наверх, я говорю себе, что, вероятно, есть крайне веская причина, по которой штаны Джо были в грязи. Он же сказал, что ходил в лес искать меня. Конечно, грязь только от этого. Но когда сопоставляешь это с тем, сколько времени ему потребовалось на мои поиски, возникает один ужасный, тошнотворный вопрос:

Не является ли причина, по которой дядя Джо так долго искал меня сегодня вечером, причина, по которой у него были грязные штаны, тем, что он один из последователей Варо?

Я останавливаюсь на лестнице и прислоняюсь лбом к стене. Я веду себя нелепо. Почему дядя Джо решил последовать за Варо? Зачем кому-то это нужно?

Подобные вещи не всегда таковы, какими кажутся.

Свет в ванной всё ещё горит, но душ больше не работает. Я спешу в свою комнату и ложусь на кровать, делая вид, что изучаю учебник по химии. Минутой позже Генри на цыпочках входит и закрывает за собой дверь, вода капает с его волос на плечи. Он кладет грязную одежду отца на мой комод. Мне придётся постирать её и вернуть обратно в мамин шкаф, прежде чем она заметит пропажу.

— Забудь всё, что я когда-либо говорил.

Генри опускается в моё рабочее кресло, вытягивает перед собой свои длинные ноги, а руки лениво опускает по бокам.

— Это было самое чудесное явление, которое я когда-либо испытывал.

Я заставляю себя улыбнуться.

— Лучше, чем штаны на завязках, да?

Он кивает.

— Лучше, чем телевизор?

— Намного.

Он откидывает голову на спинку стула и качает головой, закрыв глаза.

— Люди вашего времени — гении.

— Предполагаю, что ты имел в виду мужчин и женщин.

Он ухмыляется.

— Конечно. Приношу свои извинения.

— Твоё время тоже было не таким уж плохим.

— Да, но вода, которая льётся со стены, уже нагретая? Свет, который исходит от проводов вместо пламени? Ложа, в которой ты можешь посмотреть спектакль, не выходя из дома и не сидя в душном театре? Если откинуть плохой вкус в моде, я мог бы вполне привыкнуть к такой жизни.

Я сажусь.

— Генри, ты же знаешь, что не можешь никому рассказать о том, что ты здесь видел, верно? Ты не можешь пытаться изобрести всё это для себя, в своём времени, или рассказывать людям обо всём, что ты видел...

— Я уже говорил тебе раньше, Винтер.

— Я знаю, я просто... мне нужно это сказать, и мне нужно услышать, как ты говоришь, что понимаешь. Это моя работа.

Он кивает.

— Я понимаю. Когда я вернусь в своё время, я буду вести себя так, как будто понятия не имею о чудесах, которые ожидают будущие поколения.

— Хорошо.

Он не сводит с меня глаз. Взгляд тяжелый, давит на меня. У меня пересыхает в горле, а ладони чешутся, поэтому я взбиваю подушку позади себя, разрывая связь.

— Готов ко сну?

Я не понимаю, пока не становится слишком поздно, что мой комментарий был бы намного более невинным прошлой ночью, до того, как мы почти поцеловались. Теперь Генри продолжает наблюдать за мной, его расслабленное тело внезапно напрягается, и я знаю, что он тоже думает о нашем почти поцелуе.

— Потому что я могу выключить свет, — говорю я, — и я могу лечь в свою кровать, а ты можешь лечь в свою. И мы сможем поспать.

Здорово. Способ прояснить ситуацию, неудачница.

— Хорошо.

Он забирается в свой спальный мешок, и я выключаю свет. Я забираюсь под одеяло, ожидая, пока мои глаза привыкнут к темноте. Уже поздно, и лучи лунного света, льющиеся в моё окно, не золотят его, как прошлой ночью. Вместо этого они взбираются на стену, и с ним легче разговаривать, когда я не вижу его серебристых скул.

— Генри?

— Да?

— Мы найдём твоих родителей, — говорю я. — Я обещаю.

— Не обещай того, что может оказаться вне твоей досягаемости, Винтер. Это сделает из тебя лгунью. Вместо этого пообещай, что будешь усердно работать, чтобы помочь мне найти моих родителей, или пообещай, что не отправишь меня обратно, пока мы не исчерпаем наши ресурсы. Эти обещания ты могла бы сдержать.

Я ничего не говорю. Я лежу в темноте, обдумывая его слова и наблюдая, как тени ветвей деревьев дрожат в лунном свете.

— Генри?

— Да?

— Мы найдём твоих родителей.