Таковы вкратце итоги участия войск армии в Маньчжурской стратегической наступательной операции. Общие цифры и факты, характеризующие боевую деятельность всех советских фронтов и армий в этой операции, известны по многим публикациям, поэтому не буду их повторять. Отмечу лишь, что в истории второй мировой войны трудно подобрать аналогию к Маньчжурской операции и по ее пространственному размаху, и по стремительности развития событий, и по конечным результатам.

 

В городе Харбине

Итоги наступательной операции 1-й Краснознаменной армии, оформленные в отчетные документы, мы отправили в штаб 1-го Дальневосточного фронта, а затем доложили и лично командующему фронтом Маршалу Советского Союза К. А. Мерецкову. Кирилл Афанасьевич приехал к нам в Харбин вместе с членом Военного совета фронта генерал-полковником Т. Ф. Штыковым и первым секретарем Приморского крайкома партии Н. М. Пеговым. С Терентием Фомичом и Николаем Михайловичем у нас состоялась беседа по очень серьезному вопросу - о санитарном состоянии Харбина и других маньчжурских городов и населенных пунктов. В период японской оккупации бюджет марионеточной "Великой Маньчжурской империи" был полностью подчинен военным расходам. О здравоохранении, о необходимых санитарных мероприятиях маньчжурские чиновники и не вспоминали. Окрестности городов превратились в клоаки гниющих отбросов, питьевая вода почти не очищалась. Холера, тиф и другие эпидемические болезни косили людей. Теперь, когда между Маньчжурией и советским Дальним Востоком было восстановлено железнодорожное сообщение и с каждым днем оно становилось все более интенсивным, возникла опасность, что эти эпидемии могут распространиться и на нашу территорию. Требовались срочные меры для того, чтобы обезопасить советские войска в Маньчжурии. О том, как это сделать, одновременно оказав и помощь местным властям в улучшении санитарного состояния населенных пунктов и системы их водоснабжения, и шел наш разговор. Я доложил соображения, подсказанные нашими медиками, перечислил, что именно мы уже предприняли и что планируем предпринять в ближайшее время. Член Военного совета и первый секретарь крайкома, в целом одобрили наш план и внесли в него ряд своих предложений.

Санитарная проблема была лишь одной из многих, с которыми мы столкнулись в Маньчжурии вообще и в Харбине в частности. Когда днем 21 августа я проехал по центральным его улицам, то будто вернулся в далекое прошлое, когда мне, деревенскому парнишке, впервые довелось попасть в Иркутск, еще хранивший облик губернского города. Те же двух-трехэтажные особняки с лепными украшениями, те же высокие серые, с зеркальным парадным входом и широкими окнами, дома для богатых съемщиков, те же замызганные деревянные и кирпичные здания, так называемые доходные дома для бедняков, где во дворах-колодцах среди сушившегося белья и помойных ящиков играли в "крестики-нолики." бледные, худые ребятишки. По улицам катили пролетки с извозчиками в поддевках и высоких цилиндрах, пробегали стайки девочек-гимназисток, степенно шагали бородатые студенты в мундирах и фуражках со значками политехнического института. Это была русская часть Харбина, заселять которую еще в начале века начали служащие только что построенной Китайско-Восточной железной дороги. Во время русско-японской войны, когда Харбин стал тыловой базой русской армии, его население сильно возросло. Но особенно оно увеличилось в начале двадцатых годов. Остатки колчаковских разгромленных войск и разного рода штатская публика хлынули из Сибири и с Дальнего Востока в Маньчжурию и осели главным образом в Харбине. Впоследствии часть русского населения Харбина - в основном рабочие и служащие Китайско-Восточной железной дороги - приняла советское гражданство, другие - китайское, третьи - матерые белогвардейцы - продолжали считать себя подданными Российской империи. Они были непременными участниками провокаций, которые устраивали на советско-китайской границе сначала китайские генералы, а потом и японская военщина. Но время шло, надежды на то, что иностранная интервенция и белогвардейское подполье в России свергнут Советскую власть, становились все более эфемерными, и мало-помалу настроение и этой, наиболее агрессивной и антисоветской прослойки русской эмиграции заметно изменилось. И хотя японцы всячески подогревали ее воспоминаниями о российской монархии, хотя и не жалели средств для финансирования разного рода шпионских и полушпионских организаций, вроде Русско-японского института или фашистской группы Радзиевского, ощутимых результатов они не добились. А когда началась Великая Отечественная война, когда битвы под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге разнесли по всему миру весть о славе русского оружия, когда советские армии, громя немецко-фашистские войска, двинулись к границам Германии, в среде эмигрантов произошел перелом. Исключение составила лишь наиболее реакционная ее часть во главе с атаманом Семеновым и его ближайшими приспешниками, которые запятнали себя кровавыми злодеяниями на Дальнем Востоке еще со времен гражданской войны и активно сотрудничали с японским империализмом. Большинство же харбинцев тайно по радио слушали передачи из Читы и Хабаровска, и каждая сводка Советского информбюро, переходя из уст в уста, мгновенно облетала город. Еще до нашего вступления в Харбин здесь была создана организация, назвавшая себя "штабом советской молодежи", гимназисты на своем собрании переименовали гимназию в "Советскую" и так далее. У меня сохранился номер харбинской газеты "Время" за 22 августа 1945 года. Позволю себе процитировать статью, в которой автор рассказывал о судьбе детей русских эмигрантов в годы японской оккупации.

"Печальна их судьба, - писал он. - Они были русскими, но не видели России, не соприкасались с русским народом. В школах они изучали географию России, разделенной еще на губернии, тогда как в течение уже более 20 лет Родина наша представляет собой Союз Советских Социалистических Республик. В тех же школах им преподавали государственную мораль, которая по существу своему была не чем иным, как японской аморальностью. Им прививали взгляд, что здесь они имеют свою вторую родину, и потому заставляли ежедневно кланяться флагам Маньчжоу-Го и Японии и совершать поклоны в сторону резиденции правителей обоих государств. В слякоть и непогоду, в трескучий мороз их строем гоняли из неотапливаемых школ, в изношенных пальтишках и рваных башмаках, к японскому храму и заставляли кланяться и там. Их обучали - не только юношей наших, но и девушек - военному строю. Спрашивается: с кем готовили сражаться? Их стремились разложить духовно и физически. Но не таковы сыновья народа русского, чтобы можно было их пригнуть к земле: чем тяжелее был гнет, тем неумолчнее звучали в сердце зовы Родины. Чем больше прилагалось сил к тому, чтобы сделать из наших детей духовных .уродов, тем дружнее они сплачивались и тайком около радиоприемников разучивали советские песни и приобщались к своему народу. Все это в прошлом. Стена разрушена. Будущее ясно: наши дети не видели Родины - они ее увидят; наши дети не знали родного им народа - они его узнают".

Могу добавить, что вскоре тысячи харбинцев получили советские паспорта и выехали на Родину с детьми и внуками.

В той же газете был опубликован приказ, который мне пришлось отдать через несколько часов после того, как я прибыл в Харбин и вступил в должность начальника гарнизона и военного коменданта города. Привожу его здесь с единственной целью - прокомментировать. Показать читателю, какие проблемы иногда очень сложные и серьезные - стояли за этими скупыми пунктами.

"Приказ No 1 Начальника гарнизона и военного коменданта города Харбина.

21 августа 1945 гада.

В целях поддержания нормальной жизни и порядка на территории города Харбина и в его окрестностях приказываю:

1) Всем гражданским властям продолжать исполнение своих обязанностей.

2) Всем владельцам торговых и промышленных предприятий продолжать свою деятельность. Цены на товары, продукты питания и т. д. остаются такими, какими они были до прихода советских войск. Продажа спиртных напитков воспрещается до особого распоряжения.