ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

ЛОРЕН

Я открываю жалюзи, чтобы выглянуть в окно, кажется, в сотый раз.

— Я официально сталкер, — говорю я Уиллоу по телефону.

Значит ли это, что у меня все еще есть чувства к Гейджу?

Я даже не должна задавать себе этот вопрос. У меня всегда будут неразрешенные чувства к нему.

Ревность съела меня, когда я застала его на свидании. Он был не так нарядно одет, как на свидании в рамках операции «Заставь Лорен ревновать и сорви званый ужин», но он все равно старался выглядеть хорошо для нее.

Это снова была Фиби?

Уф. Хватит думать о свидании.

Хуже всего было с сумкой на ночь. Я остановила себя, чтобы не предложить ему потусоваться со мной. Чтобы отвлечься от мыслей о нем, я пошла на ужин с родителями, Хадсоном и Стеллой и надеялась, что машина Гейджа будет здесь, когда я вернусь.

Но его не было.

С тех пор я нахожусь в невменяемом состоянии.

— Я не буду с этим спорить, — отвечает она, смеясь. Мы проговорили по телефону почти час, пока я вводила ее в курс дела относительно ситуации с Гейджем. — Хотя мне нравится видеть тебя в таком виде.

— В каком виде? — Я на цыпочках отхожу от окна и падаю обратно на диван.

Я танцевала это весь вечер.

— Чертовой дурой с поехавшей крышей?

— Вся на взводе из-за мужчины. Ты всегда казалась такой ответственной за свои чувства. Это приятный сюрприз.

Я сажусь.

— Стоп, стоп. Я не накручиваю себя из-за Гейджа. Назови это любопытством.

— Любопытство, да? Любопытство, когда он глубоко в вагине другой цыпочки.

— Ты говоришь так, будто я бы предпочла, чтобы он был глубоко во мне.

— Эй, это ты так говоришь, а не я. К тому же, я не верю твоей лживой заднице.

— Похоже, ты не знаешь меня так хорошо, как тебе кажется.

— Тогда объясни мне. Зачем ты тогда переехала к своему бывшему парню? Жить в комнате со своим врагом – не самая обычная практика для большинства людей. Я бы никогда этого не сделала, опасаясь, что меня ударят во сне или еще что. Так почему ты это сделала?

Я застонала.

— В миллионный раз отвечаю, мне нужно было где-то остановиться.

— Хм... Помнится, я предлагала тебе комнату здесь. У меня есть кабельное, мужчина, который знает, как свалить на кухню – а это бесплатная еда – и падчерица, которая любит делать бесплатный педикюр. Не скажу, что это хороший педикюр, но это сэкономит тебе несколько долларов.

— В вашем доме слишком тесно. Мне нужно личное пространство.

— Личное пространство, черт возьми. Ты бы отказалась, даже если бы я предложила тебе дом в твое полное распоряжение. Ты там, потому что хочешь быть рядом с ним.

Неужели я настолько прозрачна?

Я фыркнула.

— Ты очень ошибаешься.

— Девушка, которая смотрит в окно, надеясь, что он вернется домой и не проведет ночь со своей спутницей, с которой он, скорее всего, трахается в данный момент, говорит мне, что я не права.

— Ну и дела конечно, как ты меня успокаиваешь. Почему я с тобой дружу?

— Я говорила тебе, что подружиться со мной – ужасная идея и что я катастрофически испорчена, но ты продолжала появляться без приглашения в моей квартире, выпытывая и выпытывая подробности моей жизни.

— Ты залетела от моего старшего брата. Мне было необходимо убедиться, что ты не какая-то чудачка. Хотя это еще предстоит выяснить.

— Это я-то чудачка? Ты ешь соленые огурцы на своих бутербродах с арахисовым маслом.

— В некоторых местах это деликатес, знаешь ли.

— Где? В тюрьме?

— В общежитиях для бедных студентов-медсестер.

— Давай оставим разговор о соленых огурцах и дружбе для другого случая, потому что мое время почти истекло, и мне нужна более интересная история о том, почему ты его бросила, лучше, чем книжка про Винни-Пуха, которую я собираюсь читать Мэйвен.

— Не надейся, что это случится.

— Ты переехала его кота или что-то в этом роде и не можешь смотреть на него без чувства вины?

— Нет. Что с тобой не так? Я никогда не убивала животных.

— Мой бывший убил мою песчанку. Случайно, но это должно было стать первым признаком того, что встречаться с ним – плохая идея. А теперь выкладывай. У меня в запасе всего несколько минут, прежде чем начнутся постельные праздники.

— Нет никакой истории. Все было к лучшему. Нам нужно было найти себя.

— Чушь, — кашляет она в трубку.

— Я уезжала в колледж. Его единственным планом после окончания школы было последовать за мной и разобраться в своей жизни оттуда. Ему нужно было понять, чего он хочет в жизни, не вращаясь вокруг меня. Я сделала выбор за него.

На заднем плане раздается плач.

— Это неправда, но пока я согласна, учитывая, что мой ребенок требует внимания. Подожди секунду.

Я зеваю.

— Позаботься о моих племяннице и племяннике и позвони мне завтра. Я должна проснуться с рассветом.

Она прощается и кладет трубку, а я прислоняюсь спиной к дивану, оглядывая чердак. Это была ошибка – оставаться здесь.

Я провожу рукой по диванной подушке и улыбаюсь, когда на меня накатывает воспоминание.

Гейдж много лет умолял своих родителей переехать на мансарду, но они всегда отказывались. Они планировали сдавать её в аренду. Это решение изменилось, когда умерла его мать. Когда он попросил об этом через шесть месяцев, его отец Амос наконец согласился, хотя по его лицу я видела, что он хотел сказать «нет». Амос боялся остаться один и согласился только потому, что его сердце разрывалось из-за того, что его сын слишком рано потерял мать.

На этом чердаке мы проводили большую часть времени вместе. Кровать – та самая, на которой я потеряла девственность. На этом же диване я впервые сделала ему минет.

Воспоминания окружают меня.

Да, это определенно ошибка.

Чтобы отвлечься на что-то другое, я спрыгиваю с дивана, открываю шкаф и распаковываю пакет с продуктами, стоящий на прилавке. Я начинаю готовить единственное, что я умею делать с нуля. Пока я режу куриные грудки, я думаю о мудаке на свидании с другой женщиной. Мне интересно, куда он пригласил ее на ужин – да что там, ужинали ли они вообще, — когда я нарезаю кубиками перец, и я проклинаю их обоих, доставая голландскую печь.

***

Я ненавижу себя за то облегчение, которое испытываю, когда в окно светят фары машины Гейджа. Никаких ночных объятий и завтрака на следующее утро для его свидания. Я подаюсь вперед и медленно отдергиваю шторы, надеясь, что он не заметит меня в режиме преследования.

Он поднимает голову, встречает мой взгляд и ухмыляется.

Конечно, черт возьми.

Я отбегаю от окна, ставлю телевизор на паузу и выключаю лампу. Может, он подумает, что я иду спать. Слабый звук стука в дверь эхом разносится по комнате, и я раздумываю, стоит ли отвечать. Из моего горла вырывается стон, пока я подтягиваюсь и проверяю глазок, прежде чем ответить, на случай, если его спутница с ним, и он хочет ткнуть мне этим в лицо.

— Можно войти? — спрашивает он, когда я открываю дверь.

Я выглядываю, чтобы убедиться, что он один, а он ждет, пока я приглашу его войти, как вампир из фильма ужасов.

Все чисто.

Никакого свидания.

Никакого секса.

К сожалению, он выглядит как секс. И пахнет тоже как секс.

Мне следовало бы захлопнуть дверь перед его носом, но парень разрешает мне остаться в его лофте, поэтому я делаю шаг назад, молча соглашаясь. Я не признаюсь, что желание потусоваться и расспросить его о сегодняшнем свидании грызет меня.

— Ты нормально устроилась? — спрашивает он.

Да, если не считать моих приготовлений, вызванных тревогой, чтобы выбить из меня мысли о том, что ты с другой женщиной.

Он все еще хорошо выглядит, но его рубашка помята внизу, что свидетельствует о том, что за нее тянули руку. Его волосы взъерошены, беспорядочный вид, возможно, вызван другой женщиной.

— По большей части, — говорю я, включая свет и проходя на кухню. — Не то чтобы мне нужно было много устраиваться. Страховая компания не дает мне покоя, поскольку Ронни обвиняет меня в поджоге. Никаких денег для меня, пока не закончится расследование.

— Я посмотрю и постараюсь ускорить процесс. — Он оглядывает кухню, наклонив голову. — Это гамбо?

Дерьмо.

— Да.

Не напоминай. Не напоминай.

— Ты же знаешь, это мое любимое блюдо.

Сбитый и недоверчивый.

— Правда? Я понятия не имела.

Он поднимает недоверчиво бровь.

Я приготовила его не для него. Может быть, подсознательно я это сделала. Гамбо не является моим любимым блюдом. Черт, оно даже не входит в десятку моих любимых. Так почему же это единственное блюдо, которое я могу приготовить успешно и не обжечься? Это единственное блюдо, которое я умею готовить, потому что оно было любимым у моего парня.

Я пожимаю плечами.

— Есть лишняя порция, если хочешь.

Он так и делает, а я возвращаюсь на свое место на диване и включаю телевизор.

Он опускается на другую сторону дивана с полной миской.

— Это все еще единственное, что ты умеешь готовить? — спрашивает он.

— Да. По какой-то причине я не могу приготовить ничего другого, и не сжечь это.

Он усмехается.

— Возможно, тебе не стоит признаваться в подгорании дерьма кому-то еще какое-то время.

Я улыбаюсь.

— Хорошая идея.

Он откусывает кусочек и стонет, указывая ложкой на миску.

— Я ценю то, что ты позаботился о том, чтобы твой хозяин был сыт... его любимым блюдом.

Я закатываю глаза от смеха.

— О, заткнись. Я приготовила это для себя. Я уверена, что у тебя было много еды на свидании.

— Еда была отстойной. Это лучше. Все, что ты готовила, всегда было лучше, чем все, что я мог бы взять в ресторане.

— Да, точно. Ты же знаешь, что каждый кекс на удачу, который я делала до твоих игр, подгорал или был на вкус как дерьмо.

— Но я все равно ел их, не так ли?

— Чтобы быть милым и не заставлять меня чувствовать себя плохо.

— Да, чтобы быть милым, но также потому, что мне понравилось, что ты нашла время, чтобы сделать для меня что-то особенное. Ты не сдавалась. Ты продолжала пытаться сделать их лучше с каждой игрой, и мне это нравилось. Я скучал по этим горьким, подгоревшим кексам после твоего ухода.

— Я уверена, что ты встречал кого-то, кто не сжигает все, к чему прикасается.