Глава 2

Я: Привет. У меня вопрос: как бы ты описал меня?

Эд: Раньше ты тревожилась по пустякам и зацикливалась на деталях.

Я: Звучит ужасно.

Зацикленность на деталях я еще могу понять - раньше я работала в банке и должна была уделять внимание даже мало-мальским деталям. Но в моем нынешнем состоянии шансы пройти переподготовку и вернуться туда, невелики. Доктор Патель предупреждал, что первые два года будут самыми тяжелыми: «возможны когнитивные, поведенческие проблемы и длинный список побочных эффектов». Травма головы – штука сложная. Так что мне нужно решить, что делать дальше. Сбережения, которые у меня есть, рано или поздно закончатся, а дом Френсис, куда я переехала, после расставания с Эдом, был лишь временным пристанищем.

Эд: Возможно я не тот человек, которого нужно спрашивать. Когда-то это казалось милым. Понятия не имею, какая ты теперь.

Я: Я тоже.

Раньше Эд считал меня милой. Я почти завидую себе прежней.

Я: Чем я обычно занималась

Эд: Читала, смотрела телевизор, в выходные мы гуляли или приглашали друзей.

Я: Где мы жили?

Эд: Квартира рядом с тату-салоном. Я все еще живу там. Воспоминания отстой, но это удобно.

Дом Френсис в пригороде, в двадцати минутах езды от города. Иногда тишина действует мне на нервы. Но сейчас я чувствую умиротворение.

Я: Френсис сказала, что мы купили ее вместе.

Эд: Да. Ты дала мне шесть месяцев, чтобы я вернул твою долю. Это изменилось? Я бы предпочел не продавать квартиру.

Я: Не изменилось.

Эд: Хорошо.

Я: Какой у меня был любимый цвет?

Эд: Разве ты не должна сама определить? Выйди на улицу. Посмотри на цветы. Найди радугу. И выбери.

Я: Просто интересно. Выйду позже, когда пройдет головная боль.

Эд: У тебя болит голова? Это нормально? Головные боли?

Я: Ничего страшного.

Эд: Фиолетовый был твоим любимым цветом. Отсюда и твоя татуировка.

Теперь понятно, почему в моем шкафу столько одежды в фиолетовых тонах. Может выбрать другой любимый цвет? Надо посмотреть.

Я: Что насчет еды?

Эд: Итальянская. Сходи в «У Вито» в Старом порту.

Значит, прежняя я хотя бы поела с удовольствием, прежде чем исчезла и появилась я теперешняя.

Кстати, если бы на нее не напали, меня бы вообще не было.

Все это так странно. Если есть неправильные способы борьбы с амнезией, то, скорее всего, именно этим я и занимаюсь.

Я: Какая твоя любимая еда?

Эд: Тебе ни к чему это знать. Что-нибудь еще?

Я: Нет. Спасибо.

Вот и поговорили.

На самом деле мне не особо интересно, какую кухню он любит. Я просто пыталась представить нашу совместную жизнь. К примеру: мы сидим в ресторане, разговариваем, смеемся и Эд смотрит на меня без злости и отчужденности… Больше всего мне хотелось спросить, любил ли он меня, любили ли мы друг друга. Но если он не желает говорить даже о любимой еде, то это точно запретная тема. Вдруг он разозлится и заблокирует мой номер? Это слишком большой риск.

Я кладу телефон на прикроватную тумбочку, закрываю глаза и пытаюсь вздремнуть.

Не знаю, откуда взялся эротический сон об Эде, но это очень приятно. Но потом я теряюсь в темноте с теплой липкой кровью в волосах, и становится жутко.

*** *** ***

Прошло три дня с тех пор, как я переписывалась с Эдом. За это время я много чего сделала. Во-первых, тщательно прошерстила свой гардероб. Рабочая одежда, летняя, зимняя – вся в основном светлых пастельных тонов, иногда с цветочным принтом. Кое-что мне понравилось, остальное я забраковала.

В гараже я нашла восемь коробок. Одна со старыми бумагами и семейными фотографиями. Их я уже видела – Френсис приносила в больницу, чтобы посмотреть, не узнаю ли что-нибудь. Не сработало. Остальные семь - с книгами. Очевидно, Эд был прав насчет чтения. Я забрала в свою комнату те, что, похоже, часто перечитывались: «Энн из Зеленых крыш» Л. М. Монтгомери, «Красавица» Робина Мак-Кинли, «Гордость и предубеждение» Джейн Остин и «Противостояние» Стивена Кинга. Довольно эклектичная смесь, судя по аннотациям.

И, наконец, я восстановила доступ к электронной почте и другим аккаунтам. Ничего интересного ни в письмах, ни в сообщениях, и никаких упоминаний или фотографий, связанных с Эдом. Прежняя я, похоже, удалила все.

Список ее контактов короток: коллега из банка, симпатичная одногруппница и сосед по квартире (романтикой там и не пахло, судя по всему). Ни близких родственников, ни друзей. Если верить журналу звонков и текстовых сообщений, она не связывалась ни с кем из них уже несколько месяцев. Она была не только плохим другом, но и фиговым источником информации. Я ничего не узнала о моей/нашей прошлой жизни. Хотя, возможно, я слишком строга к ней, учитывая разрыв с Эдом и все такое. Трое друзей – это тоже неплохо. Достаточно, чтобы иногда сходить в кино или выпить чашечку кофе.

Кстати о кофе, сейчас я стою в очереди в местном кафе. Уютное популярное местечко с желтыми стенами и яркой алюминиевой мебелью. Оно примерно в пятнадцати минутах от дома Френсис, и я хожу сюда каждое утро. Совмещаю приятное с полезным – занимаюсь спортом, получаю ежедневную дозу кофеина и взаимодействую с людьми. Френсис предпочла бы, чтобы я не ходила одна, но чрезмерная опека меня напрягает. Ты не можешь прожить всю жизнь под присмотром, это просто…

Единственное предупреждение, что что-то не так – это странный привкус во рту. Потом у меня отнимается левая рука и все становится черным.

*** *** ***

Я слышу Эда раньше, чем вижу. По коридору гремят его тяжелые шаги и раскатистый голос:

– Где она?

– Сэр, просто…

Занавеска вокруг моей больничной койки с шумом отодвигается.

Глаза у Эда дикие, кожа блестит от пота. Похоже, он бежал всю дорогу. Конечно, даже потный и взвинченный он все еще привлекателен, в то время как я, наверное, выгляжу ужасно.

– Я не знала, что тебе позвонили.

– Твое лицо! Что, черт возьми, случилось?

– У меня был небольшой приступ. Все нормально. Такое иногда случается после травм головы.

– Приступ?

– Ты можешь идти домой, Клементина, – говорит доктор Патель спокойно поднимается на ноги. К счастью, он был в больнице, когда меня привезли. Даже медбрат Майк заходил меня навестить, как в старые добрые времена. – Увидимся на следующей встрече. Не забудь.

– Хорошо. – Я пытаюсь улыбнуться. Это наша с ним шутка, не особенно смешная. Но я в последнее время ценю юмор висельников.

Эд присаживается на край койки, который освободил доктор Патель, смотрит на меня, затем берет за подбородок и осторожно поворачивает голову туда-сюда. Я чувствую себя странно, когда он прикасается ко мне. Как будто он имеет право. Но это полная ерунда. Моя память о физических контактах с другими людьми ограничивается неловкими объятиями от Френсис, и прикосновениями врачей и медсестер во время медицинских процедур.

Я отталкиваю его руку и медленно сажусь.

– Не надо.

- Прости. Чем я могу помочь? С тобой все в порядке? Тебе можно двигаться?

- Я в порядке, правда.

- Клем, у тебя половина лица черно-синяя, – он неодобрительно качает головой. – Я бы не сказал, что ты в порядке.

- Могло быть и хуже. По крайней мере, я не ударилась травмированной стороной головы, когда потеряла сознание и упала.

- Так ты теперь Джессика Джонс и неуязвима?

Я начинаю хмуриться, но останавливаюсь. Больно.

- Не знаю, кто это.

Эд опускает голову и потирает затылок – это, вероятно, значит, что я его раздражаю. Ему не должны были звонить из больницы. Бог знает, чем он был занят. На нем джинсы и кроссовки, рубашка на пуговицах с закатанными рукавами. На макушке черные солнцезащитные очки. Может, он был на работе. Может, готовился к свиданию. Не знаю, беспокоит это меня или нет. Я не имею на него никаких прав. Но лучше об этом не думать.

По крайней мере, на этот раз я чувствую себя слишком дерьмово, чтобы возбуждаться от его присутствия.

- Почему они не позвонили Френсис? – спрашиваю я.

- Они позвонили, но Френсис не могла уйти с работы, поэтому позвонила мне, – не слишком терпеливо объясняет он. – Она оказалась в безвыходном положении. К тому же, я был, вероятно, ближе всех к больнице. Доктор разрешил тебе идти?

- Да. Встань, пожалуйста.

Эд встает, и я свешиваю ноги с кровати. В основном я чувствую себя хорошо. Все в рабочем состоянии.

- Тебе нужны лекарства? – спрашивает Эд и протягивает руку, чтобы меня поддержать, если понадобится.

- «Тайленол». Он есть у нас дома.

- Хорошо. – Эд тяжело вздыхает. – Ладно. Тебе лучше поехать ко мне.

- Что? Нет! – Я тяну вниз задравшуюся футболку. – Френсис не следовало звонить тебе. Прости за это. Со мной все в порядке, я смогу вернуться домой сама.

- Ты серьезно?

- Да.

- Ты получила сотрясение, когда ударилась головой?

- Легкое. – Я пожимаю плечами. – По крайней мере, на этот раз никто не пытался меня убить. Я вызову такси, а дома приму обезболивающее и положу пакет со льдом.

- Доктор велел тебе не быть одной, верно? Поэтому Френсис позвала меня сюда, – Эд наклоняется ближе. – Но вместо того, чтобы быть разумной, тебе просто надо быть занозой в заднице.

- Эд, зачем тебе это? Ты не хочешь, чтобы я была в твоей жизни.

- Знаешь, чего я хочу еще меньше? Уговаривать тебя. Словно, согласившись, ты окажешь мне большую услугу, – говорит он сквозь стиснутые зубы. – Это все равно, что царапать едва затянувшуюся рану.

- Ну, это драматично. Вот твой шанс уйти. Воспользуйся им.

- Не в этот раз. Не тогда, когда ты выглядишь, как будто бегала по небоскребу Накатоми и дралась с Гансом.

- Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Эд моргает.

- Это же был один из твоих любимых фильмов?

- Прости.

- Серьезно? Да уж… – Он наконец-то делает шаг назад. – Ты снова увидишь «Крепкий орешек» в первый раз. Я почти завидую.

На мгновение мы оба замолкаем.

- Итак, Клем, ты хочешь стоять здесь и спорить дальше?

- Нет.

- Отлично. Ты можешь лечь на диван со своим пакетом льда у меня дома. Если захочешь, я поставлю для тебя фильм.