37

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА СТЕКЛО

— Я УДИВЛЕНА, ЧТО мы встретились на проселке, учитывая, что ты направляешься во дворец Шерзал. — Стекло наблюдала за молодым бойцом, не обращая внимания на свой хлеб. У инквизиторов, даже у стражников по обе стороны от нее, на тарелках была гораздо более изысканная еда. Город Хуртил приютился среди предгорий Грэмпейнов и, как последний цивилизованный перевалочный пункт для путешественников, посещающих дворец или пробирающихся через Великий Перевал в Скифроул, мог похвастаться несколькими ресторанами сносного качества.

— Эти платные дороги обескровят человека. — Регол взял вилкой кусок говядины со своей тарелки. Несмотря на его уверенность, что-то в этом действии говорило о том, что он нерегулярно пользуется столовыми приборами.

— Я думала, что ринг-бойцам хорошо платят. Особенно успешным. И, конечно, ты должен быть успешным, чтобы о тебе знали так далеко от Истины?

— Я выигрываю больше, чем проигрываю. — Регол пожал плечами, прожевал и проглотил. — И я бережно отношусь к своим деньгам. Их должно хватить на всю жизнь. Никто не задерживается на ринге слишком долго. Всегда есть кто-то, кто становится лучше, в то время как ты становишься хуже. И, когда приходит время уходить, многие оставляют ринг непригодными для другой работы. — Он отрезал еще мяса от лежащего перед ним куска. От его запаха у Стекла потекли слюнки. — Кроме того. Я хотел посмотреть империю, а не то, что можно увидеть, грохоча по платной дороге. — Он помолчал, размышляя. — Та деревня, Бру? Я пришел почти оттуда. Родился в сарае. Мои родители продали меня похитителю детей.

Инквизиторы подняли на него глаза. Церковь Предка относилась весьма неодобрительно к любому, кто готов был разорвать семейные узы всего лишь за деньги. С другой стороны, плоды, срезанные таким образом с дерева, были бесценны для церкви. Детей, отданных родителями в монастыри, мужские и женские, можно было забрать обратно; детей, проданных из своих семей и позже переступивших порог церкви, — нет.

— Ты их видел? — спросила Стекло.

— Их? — Регол оторвался от еды и бросил на нее мрачный взгляд из-под бровей. Стекло ничего не ответила. Они оба знали, что она имела в виду. Регол снова перевел взгляд на нож и вилку, разрезая мясо все мельче. — Мой отец умер несколько лет назад. Я увидел свою мать в толпе, которая собралась, когда я въехал. Она меня не узнала.

Стекло откинулась на спинку стула и позволила молодому бойцу сделать вид, что он сосредоточился на еде. По правилам Реголу нельзя было позволять обращаться к пленнице, но Брат Пелтер нуждался в нем. Инквизитор нанял Регола в качестве дополнительной охраны, пообещав благодарность Шерзал, а также красивый кошелек. Стекло приветствовала компанию. Регол, со своей стороны, как только понял, что Стекло была настоятельницей Сладкого Милосердия, охотно заговорил о тренировках на мечах, затем о ковке Калтесса и постепенно, как художник, раскрывающий свою тему из путаницы линий... о Ноне Грей.

Учитывая, что за ней наблюдают ее судьи, Стекло знала, что ей следует держать язык за зубами, когда речь идет о Ноне и ее побеге. Она знала, что Брат Пелтер позволял Реголу говорить с ней для того, чтобы Регол был счастлив и продолжал их защищать. Но более сильным мотивом для брата Пелтера, несомненно, было желание дать ей достаточно веревки, чтобы повеситься. Тем не менее, она сказала ринг-бойцу столько правды, сколько осмелилась.

Брат Пелтер, возможно, никогда не знал эмоций, которые правят молодыми. Он мог бы утверждать, что достаточно стар, чтобы забыть такие страсти, но Стекло было столько же лет, сколько и Пелтеру, и первые любовные увлечения все еще ярко горели в пыльных архивах ее памяти. Они ждали за забытыми углами, ожидая, чтобы удивить ее в самое странное время. Стекло увидела в осторожном танце Регола вокруг пропавшей девушки интерес, который она узнала. Она увидела стоящую костяшку домино, за ней выстроились другие. Она увидела, что пришло время ее толкнуть.

— Мы всегда надеемся, что другие люди увидят сквозь кожу и кости, которые мы носим, Регол. Сквозь маски, которые мы носим. Мы надеемся, что они увидят нас, настоящих. Какую-то искру, какое-то пламя, что-то особенное, что-то сто́ящее. Некоторые люди рождаются без этого зрения. Некоторые матери обнаруживают, что им этого не хватает, даже когда они смотрят на своих детей. Они такие же калеки, как слепые. Может быть, даже хуже. Твоя мать не увидела тебя, когда ты вернулся, потому что она никогда не видела тебя. Я бы узнала своего Эйбла, если бы не видела его больше пятидесяти лет и он сам был бы стар и сед. — Ее пальцы все еще помнили волосы ее ребенка. Чистый запах его младенчества все еще преследовал ее в неожиданные моменты, заставляя ее дыхание перехватывать, а сердце болеть.

Стекло наблюдала за Реголом. Ей он казался еще мальчиком. Да, его следовало бы называть молодым человеком, но она все еще видела черты ребенка, которого Партнис Рив купил для Калтесса. Она наблюдала за ним, наблюдала за его сарказмом, слегка насмешливой улыбкой, сардоническим видом и напускной ennui[4]. Она узнала броню, когда увидела ее. А кто носит такие тяжелые доспехи, если без них они не уязвимы?

— Я знаю только, что мама меня не увидела. Только одежды и лошадь...

— Это не твоя вина, мальчик. — Стекло отщипнула хлеб кающегося грешника. — Возможно, ей не хватает этого зрения. Но пламя горит в твоих глазах. И ты видел его в других. В ком-то. В ком-то, кто мог бы быть тебе дорог.

Позже Стекло снова заговорит о Ноне Грей. О том, как она бежала от инквизиции, и о том, как лорд Таксис пообещал, что ее жизнь закончится. Позже, но не сейчас.

• • •

ПОД ЗАЩИТОЙ РЕГОЛА удача повернулась ним лицом в течение дня, и третий старший инквизитор, Брат Даймеон, был обнаружен и вызван на бой. Брату Пелтеру не составило труда одержать победу и убедить его. Все знали, с какой неприязнью относится Брат Даймеон к настоятельнице. Во время своего пребывания в должности Стекло держала его в ежовых рукавицах и никогда не повышала. После ее ухода звезда Даймеона быстро взошла.

Собрав полный состав суда, Пелтер приказал вернуться на платные дороги, и карета быстро двинулась вперед. Кучер обещал доставить их во дворец к вечеру.

— Пойдем. — Пелтер положил на стол серебряную монету и встал, собираясь уходить. — Нам пора идти.

Стекло медленно поднялась. Она отломила кусочек от лежащего перед ней кирпичика хлеба и принялась жевать.

• • •

ВЕЛИКИЙ ПЕРЕВАЛ ОКАЗАЛСЯ менее величественным, чем его название. Хотя в этой стороне Коридора Грэмпейны не могли похвастаться более глубоким или более широким проходом, Великий Перевал не был ни глубоким, ни широким. Дорога становилась все уже и, набирая высоту, петляла вверх по склонам пугающей крутизны, ветер становился все свирепее и холоднее. Лед цеплялся за скалу и скапливался в любой впадине. Темный камень Грэмпейнов стал белым, экипаж покрылся ледяными волосами. Сначала они оставили позади деревья, потом траву, и, наконец, все вокруг стало бледным, как смерть, без малейших признаков растительности.

Небольшие форты усеивали перевал через равные промежутки. Не для того, чтобы препятствовать проходу — Кулак Бленаи служил этой цели на восточных склонах, — но для размещения солдат, которые совершали регулярные вылазки в горы, патрулируя в поисках шпионов Скифроула, рейдеров или предвестников любого массового вторжения. Из-за зубчатых стен поднимался дым, сквозь ставни просачивался свет каминов, но они все равно выглядели мрачными и одинокими среди бескрайних гор — просто точки тепла и света, рассеянные по несказанной массе холодного камня. Ветер перестал стонать и вместо этого принялся завывать, пробегая зубами по закрытым ставнями окнам кареты. Осколки льда сыпались на крышу, от сильных порывов ветра весь экипаж качало то в одну сторону, то в другую. Хотя впереди Стекло ждали всевозможные опасности, она поймала себя на том, что в этот момент испытывает жалость к Реголу, который ехал впереди на своей пятнистой кобыле, жалость к кучеру Хебу, сгорбившемуся на своем сиденье, и даже укол сочувствия к Сэре на крыше экипажа, чья работа состояла в том, чтобы сбить Стекло с ног, если она попытается сбежать.

Небо над головой было темно-бордовым, переходящим в черное, усеянное темными лентами облаков, которые выглядели как рваные раны там, где зубчатые пики разрывали небеса.

• • •

НЕСМОТРЯ НА ИЗВИЛИСТОСТЬ и узкость, дорога, по которой они ехали, не была безлюдной. Тусклые огоньки экипажей, повозок и фургонов подчеркивали протяженность перевала, змеясь к самой верхней его точке и длинному спуску за ней. А там, бережно и почти целиком скрытое склонами распадка, поднималось, намекая на целый городок, сияние огней уединенного дворца Шерзал.

— Я бы сказала, что любой, кто скрывается так высоко в таком отдаленном месте, должен что-то замышлять. — Стекло продолжала смотреть сквозь щели в створках, ни к кому конкретно не обращаясь. — Но с таким же успехом это можно сказать о монастыре на вершине скалы или об инквизиторе в высокой башне.

Трое старших инквизиторов, дремавших на сидении напротив, ничего не ответили. Брат Пелтер только скривил губы, но Мелкир, хотя и заставил лицо застыть в маску стража, не мог не дернуть уголком рта в сторону улыбки.

• • •

ОНИ ПРОДВИГАЛИСЬ ВПЕРЕД рывками, останавливаясь, казалось, каждую секунду в одном из сотен и более мест разъезда, чтобы пропустить фургоны и повозки, идущие в противоположном направлении. Торговля процветала, почти через все границы Коридора шел непрерывный поток товаров. Любая закрытая граница отделяла мир на востоке от всех народов на западе. Давление, которое затем усилилось, чтобы вновь открыть такую границу, быстро росло, и его оказывало все большее число наций, изголодавшихся по любым деликатесам или местным редкостям, которых жаждал их народ. И, по мере того, как угроза конфликта все больше мешала процветанию торговли, приходил момент, когда торговцы, отчаявшись, складировали товар, в результате чего тот мог быть недоступен долгие и кровавые месяцы, а то и годами. У Стекло не было реальной основы для сравнения, но, учитывая, сколько тяжело нагруженных фургонов им пришлось пропустить, она предположила, что это может быть бум.