ЧЕТЫРЕ
ДЖОРДАН
По шкале от неудобства до вещей, из которых сделаны кошмары, я бы оценила свой первый опыт в уборной как зашкаливающий и прямиком из ада. Писая в черный водоворот зловещей замерзшей пустоши, я дрожала в сосновом ящике, представляя себе всевозможных адских демонов, которые корчатся под моими самыми уязвимыми частями тела.
Как только закончила, я не могла выбраться оттуда достаточно быстро. Как будто идти назад, беспокоясь о том, что на меня нападет медведь или Слендермен3, было недостаточно плохо, в спешке к двери я поскользнулась и упала задницей в лужу ледяной грязи. Благодаря приливу адреналина и моей проклятой гордости, я преодолела боль в ребрах и поднялась на ноги, только чтобы споткнуться о камень, почти упав лицом вниз всего в нескольких метрах от двери.
И вот я здесь, с пустым мочевым пузырем и в термобелье, пропитанном лесным дерьмом.
Моя единственная спасительная благодать заключается в том, что Гризли Адамс вернулся на свою кровать, оставив меня дуться в одиночестве.
Звук скрипящих ступенек лестницы отвлекает меня от созерцания огня, только чтобы увидеть, как он возвращается. Как и раньше, на нем нет ничего, кроме поношенных джинсов и носков, на голове все еще шапочка, но торс пугающе голый. Его кожа блестит от пота, а темные волосы, покрывающие широкую грудь, блестят. Наверное, здесь жарче, чем я себя чувствую, учитывая, что я промокла до нитки в грязи.
Мужчина стоит передо мной, его напряженные карие глаза так пристально смотрят на меня, что я с трудом выдерживаю его взгляд. Его челюсть работает под бородой, как будто он пережевывает правильные слова.
— Что?
Он тычет в меня большим куском ткани.
— Сухие штаны.
Я осторожно протягиваю руку, чтобы взять его подношение, чувствуя, что на самом деле мужчина не хочет отдавать его мне. Я вытаскиваю толстые спортивные штаны из его хватки.
— Спасибо.
Гризли избегает моего взгляда, и его кулаки сжимаются по бокам.
— Я могу переодеться без твоей помощи, — говорю я, отвечая на его невысказанный вопрос.
Его страдальческий взгляд задерживается на одолженных штанах еще на секунду, прежде чем мужчина один раз кивает, поворачивается и исчезает обратно в своей кровати.
Я жду, когда затихнет шорох спального мешка, прежде чем решаюсь переодеться. В тусклом свете разглядываю дыру в пальто, которая идеально сочетается с моими больными ребрами. Тихо выругавшись, отбрасываю его в сторону. Верхняя часть термобелья мокрая по подолу, а левая сторона покрыта запекшейся кровью. Я замечаю фланель, свисающую с крючка возле дровяной печи. Осторожно, мне удается снять верх и надеть фланель. Поддержка эластичных бинтов помогает мне маневрировать, и, хотя это отнимает всю мою энергию и долгие, болезненные минуты, мне удается снять ботинки, нижнее белье и термоштаны. Спортивные штаны тяжелые, и, кажется, будто я окунулась в горячую ванну. Я закатываю их на талии, чтобы не упали, и расслабляюсь в ощущении мягкого хлопка на моей голой коже.
Прижимаюсь носом к воротнику фланели, и чувствую запах свежести с оттенком душистого перца. Сочетание опьяняет.
С большим количеством вздохов и перерывов, чтобы справиться с болью, мне удается вернуться в свою импровизированную кровать на полу, и с жаром огня на моем лице, усталость тянет меня в сон.
АЛЕКСАНДР
В хижине тихо, если не считать ветра снаружи и тихого дыхания женщины, спящей внизу.
Дровяная печь горела на полную мощность, и прошедшая ночь была именно такой, как я и предсказывал — бессонной и мокрой от пота. Несколько часов спустя, когда температура, наконец, упала, мне удалось немного вздремнуть, но я проснулся, чувствуя беспокойство, зуд и нуждаясь в отдушине.
Натягиваю рубашку и свитер и решаю, что прогулка до завтрака может помочь немного спустить пар. Осторожно двигаюсь в темноте. Печь едва горит, я добавляю дров, и огонь проливает свет на спящую женщину. Какого черта…
На ней моя рубашка!
Мой первый инстинкт, когда я вижу, как она свернулась калачиком в моей сине-черной фланели — сорвать её с ее тела и заорать: «Это мое!»
Мой детский терапевт назвал бы это спусковым крючком. Сказал бы, что я должен осознавать свои повышенные эмоции и реагировать конструктивно, а не разрушительно.
Я никогда не умел делиться.
Когда я скитался между приемными семьями и детскими домами, меня постоянно дразнили и мучили за то, что я не такой, как все. Все, что у меня было — мои скудные пожитки, — я мог унести в рюкзаке. Когда другие дети пытались украсть то немногое, что у меня было, я избивал их до потери сознания. Меня выпроваживали из большего количества приемных семей, чем я могу сосчитать, за то, что заставлял детей истекать кровью.
Мои вещи были единственной постоянной частью моей жизни — до тех пор, пока мой биологический отец не решил, наконец, заявить на меня права. Один из моих новых братьев однажды попытался дотронуться до моих вещей. Я сломал ему нос. Никто из них больше не прикасался к моим вещам.
Тянусь за винтовкой и сжимаю холодный стальной ствол. Я стараюсь избегать ее, но мой взгляд возвращается к спящей девушке. Ее губы приоткрыты, грудь поднимается и опускается. Затем я хватаю нож и засовываю его в задний карман. Веки девушки трепещут во сне, и я задаюсь вопросом, чувствует ли она угрозу, даже находясь в безопасности своих снов. Отвожу взгляд, хватаю куртку и вылетаю из хижины.
Гром грохочет за темными тучами, которые скрывают восходящее солнце. Стараясь как можно больше дистанцироваться от этой женщины, я бегу трусцой по сырому лесу, дыхание вырывается клубами белого пара.
Эта женщина забрала гораздо больше, чем мои основные ресурсы, время и энергию. Ее присутствие мешает всему, ради чего я прихожу сюда. Вся моя жизнь, средства к существованию и будущее зависят от моего побега, и ее вмешательство может иметь разрушительные последствия.
Она не может быть здесь.
И должна уйти.
Мне нужно избавиться от нее.