— Мы не можем сделать это здесь, — сказал он. — Слишком много невинности.

Я удивлённо посмотрела на него.

— Мы не можем?

Он покачал головой.

— Просто ещё один трюк Уриэля. Либо у тебя вырастет стальная девственная плева, либо моя эрекция сразу исчезнет. Но я могу сделать это...

Он медленно погладил меня, и мне захотелось замурлыкать от восторга.

— Я люблю тебя, — радостно сказала я.

Я знала, что он оцепенеет от моих бесхитростных слов, но мне было всё равно.

Он склонился надо мной, ярко раскрашенное небо было у него за спиной.

— Я тоже тебя люблю, — прошептал он, прижимаясь губами к моим. — Но как только мы выберемся отсюда, я буду отрицать, что когда-либо говорил это.

— Всё в порядке, — спокойно сказала я. — Просто скажи мне сейчас, чтобы я могла насладиться.

Он снова рассмеялся, и в его смехе не было насмешливого оттенка.

— Я влюблён в тебя, Виктория Беллона, Богиня Войны, экстраординарная заноза в заднице, обладательница молний, истребительница добрых намерений и ангелов-хранителей. Я пытался бороться с этим, я не умею любить, но это слишком сильно. Как только мы уйдём отсюда, я скажу тебе, что тебе это показалось, но я устал бороться со всем, особенно с самим собой. Я люблю тебя, как бы ты меня ни раздражала.

Это было прекрасно, подумала я счастливо, а он тем временем продолжал рукой рисовать круговые узоры на моём животе. Конечно, это была эйфория. Ничего из этого он не имел в виду. Но я могла притворяться, и его предостережение делало это более правдоподобным. Внезапная мысль поразила меня.

— Ты говоришь мне это не потому, что я загнала тебя в угол?

— Нет.

— Это не потому, что я умру от какой-то трагической, прекрасной болезни, а ты хочешь сделать мои последние недели счастливыми? — он неловко дёрнулся, что показалось мне странным, но я продолжала: — Нет, это не Архангел Михаил. Если я умру, он будет практичен и пойдёт дальше. Он не станет тратить время на безнадёжное дело.

— Ты забываешь, — сказал он почти мечтательным голосом, следя глазами за своей рукой, поглаживая, лаская. — Моя работа и есть безнадёжные дела.

— Я думала, что это по части Святого Иуды.

— Не будь придирчивой, — он скользнул рукой по моему подбородку, и я подняла взгляд на его тёмные-тёмные глаза, а он медленно провёл большим пальцем по моим губам. — Нам нужно идти. Мы должны вернуться в Шеол. Терон, возможно, и солгал о битве, но в одном он был прав. Мы не знаем, сколько времени прошло, и, если Уриэль хочет что-то сказать по этому поводу, наше время истекает.

Я улыбнулась ему, готовая сделать всё, что он пожелает. Не имело значения, если какое-то далёкое, критическое "я" знало, что я веду себя как идиотка. Ничто не имело значения, кроме того, что сейчас эйфория шептала мне, что он любит меня. Я позволила ему поднять меня на ноги, не обращая внимания на слабость в коленях.

— Может ли здешняя магия сделать тебя милым? — спросила я, позволив себе лишь намёк на беспокойство.

Он криво усмехнулся.

— Это не магия. Это гнев Божий. Кроме того, я могу быть милым. Когда захочу, — он положил свою руку на мою, удерживая меня рядом с собой. — Мы должны продолжать двигаться.

— Я готова. Если ты будешь разговаривать со мной.

В его глазах бушевала битва, которую он уже проиграл.

— Я поговорю с тобой, — сказал он.

— Хорошо, — я прижалась к нему всем телом, наслаждаясь его теплом. — Тогда расскажи, что ты от меня скрываешь.

* * *

АРХАНГЕЛ МИХАИЛ ПОСМОТРЕЛ НА ЖЕНЩИНУ РЯДОМ С НИМ, так удобно устроившуюся в его руке, как будто она принадлежала ему. Самое ужасное, что она действительно принадлежала ему. Она идеально подходила, и ему захотелось заключить её в объятия и опуститься на зефирную траву. Он пошёл, таща её за собой, борясь с потребностью открыться ей, с ужасным желанием открыть свою душу всему, что она хотела знать.

Несмотря ни на что, он не скажет ей, что она умрёт. Ничто не заставит его пойти на это. Его пытали, он прошёл через все виды ада, какие только смогли придумать Уриэль и человечество, и он не сломался. Он не сломается ради неё.

Он поцеловал её в губы, моля Бога, чтобы они оказались в любом другом из коварных миров Уриэля. Мир, где его не одолевала бы потребность любить её, мир, где он мог просто прижать её к стене и раствориться в её плоти, пока она будет разлетаться вдребезги вокруг него. Но это была одна из игр Уриэля, и он должен был заставить её двигаться.

— Нет, — сказал он. — Мы ведь не хотим говорить о прошлом, правда?

— Ты прав, — сказала она радостно, и он бы упивался её послушанием, если бы не знал, что это не настоящая Виктория Беллона.

Тори будет спорить обо всём, сводить его с ума. Это была одна из тех черт, которые он любил в ней, даже когда хотел свернуть ей шею. За всю свою жизнь он не помнил никого, кто смог бы прорваться сквозь его контроль. Смог разозлить его, заставить почувствовать. Он ненавидел её за это. Он любил её за это. И будь проклят этот мир за то, что он заставил его любить.

— Нам обязательно уходить? — добавила она.

— Мы не можем заниматься сексом, пока мы здесь, — напомнил он ей.

Она посмотрела на него с озорным выражением на лице.

— Давай поторопимся, — в её глазах промелькнуло внезапное беспокойство. — Ты всё ещё будешь хотеть меня, когда мы уйдём отсюда, даже если не признаешь этого?

Он боролся со словами, но всё равно произнёс их. Это было единственное место, где он мог сделать это, под предлогом эйфории, срывающей его броню. Он опустил на неё глаза.

— Я всегда буду хотеть тебя. Во времени и пространстве я буду любить тебя.

Она улыбнулась ему.

— Это хорошо. Неразумно злить богиню войны.

Она была смешной, бесящей, очаровательной, и он наклонился, чтобы поцеловать её. Он обнял и притянул к себе. Он был твёрд, как скала, и размышлял, не был ли эдикт Уриэля против секса на этом уровне ада просто ещё одной ложью среди стольких других, когда внезапно почувствовал темноту. Он поднял голову и выругался.

Она проследила за его взглядом. Вокруг них начали сгущаться тени.

— Нам нужно поторопиться, — сказал он, схватил её за руку и бросился бежать.

— Там, дальше по тропинке, пряничный домик, — сказала она, но он покачал головой.

— Это ловушка.

Он видел, как Призраки начинают собираться в грязных очертаниях этого сказочного мира, мерцая, подобно фантомам, которыми они и были.

Как он мог быть таким глупцом, дать иллюзии безмятежности окутать его, позволить Уриэлю заставить его проглотить эту эйфорию? Если они не пройдут через этот мир, это будет его вина.

Но они пройдут. Он был полон решимости. Если Уриэль хочет сыграть в какую-то небесную игру, то Михаил будет играть и, в конце концов, одержит победу. Он был мастером вырывать победу из пасти поражения. И рядом с ним была Виктория Беллона.

Он снова посмотрел на неё, надеясь, что она не увидит Призраков. Но почти пьяное счастье было стерто с её лица, и она пристально смотрела на призрачные тени, двигающиеся им наперерез, преграждая им путь.

— Мы в полной жопе, да? — спросила она непринуждённым тоном.

Это заставило его рассмеяться. Вот она настоящая Тори, равнодушная ко всему. Она не сможет бороться с ними. Молнии пронзят их насквозь, одна лишь сила будет бесполезна. Они были в дерьме, и это не имело значения, потому что они были вместе.

— Да, — сказал он. — Так и есть.