— Открой глаза, flamma.

Низкое, гортанное требование, а затем прикосновение к щеке заставило ее снова открыть глаза. Он посмотрел ей в глаза, проверяя осталось ли там еще хоть что-то живое, а потом положил руку ей на шею и прорычал:

— Черт!

Она почувствовала, как что-то ущипнуло ее в области шеи, но решила не придавать этому значение. Она думала о нем, и в последние минуты жизни воображение решила сделать ей такой подарок. Это было спасением. Ее бред сжалился над ней, а ей это нравилось.

— Ты, — ее голос был едва слышен, ее тело обмякло, когда он подхватил ее на руки. —Скажи мне... скажи мне, где он...

— Живи для меня, и я скажу тебе, — как всегда, уговаривал он, прижимая ее тело к своему торсу. Он одновременно был и холодным, и горячим, а ещё таким твердым.

Как бы она хотела, вот так прижиматься к нему во все эти ужасные ночи.

Слезы катились по ее лицу, и она уткнулась носом в его шею, вдыхая его особый запах.

— Пожалуйста. Это мое последнее желание, — тихо произнесла она и почувствовала, как его руки сжались вокруг нее.

Иллюзия — он тоже был хорошим, почти заставил ее поверить, что он заботиться о ней.

— У тебя еще будет много желаний, flamma, и я положу все до единого к твоим ногам. Просто продолжай, блядь, дышать, поняла?

Темные, гортанные нотки его голоса обрушились на нее одновременно с новой волной жара. Она заскулила и прижалась к нему еще ближе, благодарная своему разуму за то, что он явился ей, чтобы она не чувствовала себя одинокой в свои последние минуты.

Они двигались в быстром темпе. Звуки и виды расплывались, и она чувствовала, что ее конечности становятся все тяжелее и тяжелее, а сердце внезапно замедлилось, заставляя ее голову кружиться.

— Ты был... с кем-то еще? — Спросила она с заминкой, озвучивая свой худший страх, ее пальцы сжались на его куртке, когда он укладывал ее куда-то, пристегивая ремнями. Что делал ее разум? Почему оно заставляло его пристегивать ее где-то?

Он закончил затягивать ремни, чтобы она не могла двигаться, и схватил ее за лицо, заставив ее на секунду сфокусироваться на его мерзких не одинаковых глазах.

— Ты была, есть и всегда будешь моим единственным наваждением, Луна Кейн.

Она вскрикнула от того, что он назвал имя другой девушки, острая боль пронзила ее сердце, прежде чем все вокруг стало черным.