— Т-ты можешь оставить его себе.

— Хорошо.

— Хорошо?

Его большой палец двигается вперед и назад по моему соску. — Он не совсем в . . . первозданное состояние.

Я смеюсь, задыхаясь. — Почему? Ты им пользовался?

Он не отвечает. Вместо этого он поднимает меня так, что мои ноги обхватывают его бедра, прижимая к стене рядом с дверью, хотя всего в нескольких футах от меня есть кровать, диван, дюжина предметов мебели, — а затем резко останавливается. — Ты… ты чувствуешь себя в ловушке? Это…

— Нет, всё хорошо. Идеально. Пожалуйста, просто…

Он цепляется пальцами за промежность моих трусиков, бессистемно отталкивает их в сторону, и он пробует один, два угла, которые не могут сработать, но затем он подгоняет меня, наклоняет меня, как будто я не больше куклы, и на третьей попытке он просто...

Проскальзывает внутрь. Давление колоссальное, растягивающее и жгучее, знакомое, неумолимое и прекрасное, и всё, о чем я могу думать, это то, как сильно я скучала по этому, острое ощущение чего-то слишком большого, что каким-то образом должно было поместиться внутри меня, по тому как он бормочет: «прости, пожалуйста, ещё, почти близко».

— Я скучал по тебе, — выдыхает он мне в висок, когда полностью насаживается, и звучит так, будто он сильно напряжен. — Я знал тебя всего двадцать четыре часа, но я никогда ни по кому так не скучал.

Я стону. Смущающий, хныкающий звук, который никак не может исходить из моего рта. — Для протокола. - Я чувствую себя такой полной, что едва могу говорить. — Я думаю, что секс был хорош. - Это преуменьшение. Это всё, что я физически могу сказать прямо сейчас.

— Да? - Он кусает меня за плоть между шеей и плечом — не настолько сильно, чтобы прорвать мне кожу, но достаточно, чтобы предположить, что он не полностью контролирует ситуацию. Это напоминает мне нашу совместную ночь, то, как он удерживал меня неподвижно для своих толчков, как он заставлял меня чувствовать себя одновременно сильной и бессильной. — Это хорошо. Потому что я не могу думать ни о чем другом. - Он движется внутри меня. Раз, два. Ещё раз, немного слишком сильно, но идеально. Мой лоб прислоняется к его, и он тяжело дышит мне в рот. — Три недели, и я мог думать только о тебе.

Это длится меньше десятка толчков. Его рот возле моего уха, когда он говорит мне, как я прекрасна, как он хочет почувствовать всю меня, как он мог бы трахать меня каждую секунду каждого часа каждого дня. Судороги расцветают во мне, сводят меня с ума, и я цепляюсь за его плечи, когда мой оргазм взрывается в моё

м теле, стирая мой разум начисто. Эрик, я прижимаюсь губами к его волосам. Эрик, Эрик, Эрик. Он стоит неподвижно, пока я выжидаю, из его горла вырывается почти беззвучное рычание, напряжение в его руках почти вибрирует. Затем, когда я почти закончил, он спрашивает:

— Должен ли я… Черт, должен ли я вытащить?

— Нет, — выдыхаю я. — Я… у нас всё хорошо. Таблетка.

Он кончает в меня прежде, чем я успеваю договорить, зарывая звуки своего удовольствия в кожу моего горла.

Мы остаемся такими, после. Он держит меня, как будто знает, что я буду шататься на ногах, если он отпустит меня, и целует меня долгие мгновения. Целомудренные поцелуи везде, куда может дотянуться, долго облизывает мою потную шею, мягкие засосы, от которых я извиваюсь и хихикаю в его объятиях. Я никогда, никогда не хочу, чтобы этот момент заканчивался. Я хочу нарисовать его, вставить в рамку, повесить на стену — на эту стену — и дорожить им, и сделать ещё миллион, и…

— Сэди? - Голос Эрика ещё ниже, чем обычно. Я счастлива, податлива и расслаблена.

— Да?

— У тебя всё ещё есть твой хомяк?

— Морская свинка.

— То же самое. Он у тебя ещё есть?

— Ага. - Я делаю паузу. — А что?

— Просто убеждаюсь, что гигантская крыса не пытается съесть мои джинсы.

Я смотрю через его плечо и разражаюсь смехом впервые за несколько недель.