— Вряд ли это что-то изменит, — сказал он.

Он взял нож, который кто-то положил на стол, вероятно, чтобы разрезать выпечку пополам, хотя вряд ли уважающий себя оборотень съел бы только половину такого треугольничка. Он начал переворачивать прибор то лезвием вверх, то лезвием вниз. Снова и снова.

— Значит, нам теперь будут доставлять завтрак каждое утро? Если это так, то я хотела бы сделать парочку заказов.

Он взглянул на меня из-под своих тёмных ресниц и что-то тихонько хмыкнул. Я уже начала думать, что ворчание — это образ жизни Августа Ватта.

— Дай-ка угадаю, — он поднял вверх один палец. — Морковные маффины, желательно глазированные, — он поднял вверх ещё один палец. — Шоколадно-кабачковый кекс, — он поднял третий палец. — Свежий хлеб с солёным маслом, — вверх поднялся ещё один палец. — Булочки с корицей и толстым слоем глазури, — наконец вверх подпрыгнул его мизинец. — Бекон, порезанный толстыми ломтиками, с яичницей.

Я заморгала, так как была поражена тому, что он всё это помнил. Он только что перечислил все мои любимые блюда на завтрак. Не то чтобы я была самым придирчивым человеком, но я действительно питала слабость к корице и жирной пище. Обсуждение моих любимых блюд вернуло меня к разговору о еде, который состоялся у нас с Лиамом на его кухне, когда он спросил, что я люблю есть. Август уже знал обо всём этом. По какой-то причине меня это взбудоражило. Я встала и заковыляла на кухню, чтобы налить себе кружку кофе.

Повернувшись к нему спиной, я сказала:

— Кофе. Просто кофе. На самом деле я больше не ем ничего из этого.

Я не знала, почему я соврала Августу. Может быть, потому, что я не хотела, чтобы он думал, что всё про меня знает. Хотя это было именно так.

Я повернулась и прислонилась к ламинированной кухонной столешнице. Её край впился в полоску кожи, выглядывающую между моим укороченным топом и шортами для сна. И я снова подумала о том, что надо было надеть что-то ещё, только вот я жила среди волков. Они, вероятно, даже не замечали обнажённых участков тела.

Август нахмурился, глядя на меня, а затем нахмурился ещё сильнее, глядя на белую керамическую кружку, зажатую между моими пальцами. Я подула на пар и понаблюдала за тем, как он рассеивается и тает в воздухе.

Почувствовав себя полнейшей стервой, я сказала:

— Если у тебя действительно есть время, я была бы признательна за помощь в подготовке к экзамену.

Его взгляд вернулся к моему лицу. На мгновение я задумалась над тем, чтобы признаться в том, что я солгала, и что он был прав, и что это всё ещё была моя любимая еда, но я не смогла произнести ни слова. Я чувствовала себя совершенно обезоруженной, когда кто-то знал меня так близко. Я уже несколько месяцев не ела булочек с корицей или морковных маффинов, но при одном упоминании о них у меня потекли слюнки. Это также вызвало у меня множество воспоминаний. Я вспомнила себя сидящей за столом с людьми, большинство из которых больше не были частью этого мира.

Моя мама пекла самые лучшие булочки с корицей.

А обычным воскресным занятием моего отца, помимо вальсирования с женой по дому под песню Роберты Флэк, было натирание на тёрке нескольких фунтов моркови для маминой выпечки.

— Конечно, — сказал, наконец, Август. — У тебя есть брошюра?

— Нет.

Я снова подула на кофе. В этот раз пара уже не было.

— Ты не мог бы поискать вопросы на своём телефоне?

Он кивнул. Когда он опрашивал меня, его тон был таким жёстким, что я поняла, что задела его, но всё же я так и не смогла признаться ему в своём обмане. Возможно, я и была до крайности преданным человеком, но ещё я была чертовски упрямым лжецом.