— Хм, — сказала Наоми. — А я думала, кинсе́ начали отмечать астеры.
— И ты тоже танцевала?
— Да, мы танцевали. И пили.
— Пили в пятнадцать лет? — удивился Алекс.
— Пятнадцать — это возраст, когда родители теряют налоговые вычеты и начинают платить по полной. Так что в этом возрасте у нас обычно устраиваются на первую работу. По крайней мере, так было до Транспортного профсоюза. Тогда Мичо Па продлила налоговые вычеты до семнадцати. Но вечеринки все равно устраивали.
— Значит, ты ушла от родителей в пятнадцать? — спросила Тереза.
— Еще раньше, — ответила Наоми. — Отца я не знала, а у мамы был долгосрочный контракт на грузовом судне, куда не брали детей. Я в основном жила у теть. С некоторыми я и правда была в родстве, но с большинством — нет.
— А я не помню матери, — призналась Тереза. — Она умерла, когда я была еще маленькой.
— Это тяжело, — сказала Наоми, как будто с чем-то соглашаясь.
Тереза ждала следующего вопроса. Как она умерла? Теперь Тереза уже пожалела, что начала эту тему. Но никто не стал развивать ее дальше.
— Ничего такого не знаю, — продолжил Алекс. — В долине Маринер с размахом празднуют шестнадцатилетие. Или тринадцатилетие. Такое тоже бывает.
— Так вот почему ты так бесился, когда мы пропустили шестнадцатилетие Кита? — спросил Амос.
Алекс опустил взгляд, и болезненная гримаса почти мгновенно сменилась легкой грустью.
— Мы с Гизеллой тогда переживали худший момент. Лучше всего было держаться подальше. Но мне все равно жаль было это пропустить.
Тереза затолкала в рот последний кусок торта, к явному разочарованию Ондатры. Почти целый год Тереза провела с этой четверкой. А после грандиозного провала, которым обернулась попытка спихнуть ее к кузине на Новом Египте, возможно, проведет и весь следующий год. Другие люди приходили и уходили, но костяк команды оставался неизменным. Их разговоры сейчас звучали как болтовня на семейных посиделках. Только это была не ее семья. Отчасти это объяснялось большой разницей в возрасте. Когда они говорили о временах до появления врат, это напоминало просмотр старого развлекательного канала. Мысль о том, что все человечество заперто в одной системе, вызывала почти клаустрофобию. Для них это означало нечто другое, и Тереза примерно представляла, что именно. Однако ее понимание никогда не совпадет с их пониманием.
Она посмотрела на Амоса. Тот не говорил о днях рождениях или родителях. Из всей четверки он больше всех был похож на нее — находился где-то на периферии этого разговора. Но чувствовал себя уютно в этой компании. Хотя ему-то везде хорошо.
А у нее никогда этого не будет. Ее опыт уникален. Никто больше не жил так, как она, и все ее близкие остались на Лаконии или мертвы. Другие люди могут связывать свои истории в одну с помощью аналогий и моделей, например, похожих дней рождения в детстве, но ее жизнь слишком сильно отличается. Нигде во вселенной не найти стола, за которым сидят люди, чьи отцы готовили их направлять судьбу человечества, которым предложили бессмертие, а они его отвергли; чья личная жизнь — синоним функционирования раскинувшегося по всей галактике государства.
Единственная надежда — найти свое место и начать строить там жизнь, если не нормальную, то хотя бы понятную. А потом дождаться, пока все окажется в прошлом, и она тоже сможет рассказывать об этом теплые истории в дружеском кругу.
Сама мысль об этом вызывала нервное истощение.
Вежливо тренькнуло оповещение. Корабль сообщал, что праздник окончен, их ждет работа. Они убрали остатки завтрака с тортом, и Алекс неуклюже и по-быстрому приобнял Терезу, а потом увел Джима и Наоми к лифту. Тереза и Ондатра последовали за Амосом вниз, в машинное отделение.
— Они старались, — сказала Тереза.
— Угу.
В машинном отделении Амос дал Ондатре лакомство и отвел к собачьему креслу, а Тереза уже пристегивалась. Пахло силиконовой смазкой с легкой, но резкой примесью озона от принтеров керамики. Похоже на запах дождя, но без мятных тонов, и это успокаивало. Как же странно — она здесь уже так долго, что даже запах корабля кажется таким домашним. А может, не казался бы таким, если бы ее чуть не бросили с кучкой пресвитериан.
Переход из Нового Египта во Фригольд был быстрым. В теории, любая пара врат соединяется по прямой, и можно установить такой угол вхождения корабля в первые врата, что не понадобится тормозить на тяге. На практике, корабли в основном входили во врата медленно и часто корректировали курс уже в пространстве колец, в пределах видимости конечной цели. Почему-то на полет вслепую через врата, которых не разглядеть, когда малейшая ошибка означает немедленную аннигиляцию, лимбическая система большинства пилотов реагировала неадекватно. Этот же переход был легким — не слишком далеко, не слишком крутой угол. Если что-то пойдет не так, у «Роси» будет время изменить траекторию и выйти через какие-нибудь другие врата.
На текущей скорости дистанцию между вратами они пройдут быстро, а сам переход даже не заметят — в одну секунду они будут в загадочном пространстве врат, а в следующее мгновение уже вылетят в сторону далекой звезды, в знакомой вселенной. Амос пристегнулся напротив Терезы, лениво почесывая грудь в том месте, где ее разворотил выстрел.
— Болит? — спросила Тереза.
Он с невинным видом распахнул темные глаза, похожие на глаза плюшевой игрушки. Тереза показала на его грудь, и в это мгновение начался отсчет времени до перехода. Голос Алекса звучал размеренно, как у опытного пилота, лишь с легким намеком на беспокойство.
— Даже не знаю, — ответил Амос. — Вообще-то нет. Мне не нравится умирать, так что... — Он повел плечами. — Как-то все не так.
Алекс досчитал до нуля, и Терезе показалось, что у нее закружилась голова, но это, скорее всего, была чистая психосоматика. Амос снова заговорил — спокойно и дружелюбно. Вот что ей нравилось в Амосе — он никогда не говорил снисходительно, как заботливый взрослый.
— Думаешь об отце?
— Ты не выбрал это по своей воле. Перемены, которые с тобой произошли. А он сделал выбор. Даже не знаю, на кого из вас я больше похожа. Я решила сбежать. Сюда. Но я не могу столько всего...
— У нас проблема, — раздался голос Наоми по корабельной связи. — Ждите и не отстегивайтесь.
— Понял, — отозвался Амос, и тут же вывел на настенный экран панель управления тактическим дисплеем. На экране появилась система Фригольд, графически упрощенная до понятных символов. Солнце. Планета Фригольд и еще одна внутренняя. Три газовых гиганта. С десяток кораблей-горнодобытчиков, в основном в поясе астероидов или на спутниках газовых гигантов. Тереза выискивала, что так насторожило Наоми, и через мгновение нашла.
«Близкий шторм» — лаконийский эсминец, украденный Робертой Драпер. Флагман тайного флота подполья, острие копья во время осады Лаконии, когда Терезе удалось сбежать. Для адмирала Трехо и остатков лаконийского флота это было унижение и заноза в заднице. Напоминание о веренице потерь. Для подполья корабль был символом уязвимости империи. Корабль, который может пройти через любые врата в любое время и сокрушить любой корабль поменьше. Пожалуй, в качестве напоминания он оказывал не менее мощное воздействие, чем в качестве боевого корабля.
Однако на низкой орбите вокруг Фригольда висел не «Близкий шторм», а другой лаконийский эсминец.