– Хорошему художнику не нужно долго позировать, – сказала Лида. – Главное для него – понять характер, суть человека, а для остального делаются несколько эскизов. Муж у меня позировал час. Правда, портрет я рисую уже месяц. Фактически закончила, остались детали.

– Покажете? – неожиданно для себя спросила Светлана.

– Пойдёмте, – поднялась со скамейки Лида. – Для меня общение с новым человеком – это подарок судьбы. Сижу на этой даче уже полтора месяца и не общаюсь ни с кем, кроме мужа и Лаврентия. Охранники не в счёт: мне не о чём с ними говорить.

– А как вы относитесь к Берии? – заинтересовалась Светлана.

– Мужу он неприятен, – засмеялась Лида, – но это и понятно: кому понравится влюблённый в твою жену мужчина! А мне его жалко. Рядом со Сталиным нет ангелов, но Лаврентий сохранил остатки порядочности. Правда, он их запрятал поглубже, потому что так проще жить. А я не из тех дур, которым нравится пленять мужчин и разбивать им сердца. Красота должна дарить радость, а не причинять страдания. Пойдёмте, пока не разлетались комары, покажу картину, и будем ужинать.

Светлане понравился портрет Алексея. Самохин был на нём как живой и смотрел с такой любовью и нежностью, с какой на неё саму не взглянул ни один мужчина. Внезапно стало так тоскливо, что на глаза навернулись слёзы.

– Это он так смотрит на вас? – дрогнувшим голосом спросила она. – Вы счастливая! А у меня ничего такого не было. Один раз влюбилась, когда училась в десятом классе, в еврея лет на двадцать старше. Отец вообще не любит евреев, а здесь прямо взбесился. Схватил меня за руку, подтащил к зеркалу и кричит, мол, смотри, дура, нужна ты ему такая, когда вокруг него вьются артистки? Ему не ты, ему я нужен! Конечно же, он был прав. Позже вышла замуж за другого, родила сына и разошлась. Вот и вся личная жизнь.

– Всё ещё у вас будет! – обняла её Лида. – Вам ведь немногим больше двадцати. Разве это возраст? Ладно, уже семь, пора ужинать.

– Отец в это время только обедает. Совершенно ненормальный образ жизни. И бесполезно что-то говорить. Я обещала поесть с ним, но поужинаю с вами. Вас кормят в малой столовой?

– Да, в малой, – ответил подошедший к женщинам Алексей. – Мы сами себя обслуживаем. Когда Берия в первый раз пришёл вместе с нами с подносом к поварихам, у них чуть не случился удар.

– Представляю, – засмеялась Светлана. – С его замашками и стать с подносом на раздачу! Крепко же вы его зацепили, не думала, что он на такое способен.

 

– И что ты думаешь делать? – спросил Маленков Молотова.

Они не были друзьями, но общались и помимо работы, так как жили в одном подъезде дома на улице Грановского, только на разных этажах. Вот и сейчас Маленков, вернувшись из Кремля и поужинав, спустился на этаж поговорить с Вячеславом. Обычно домой возвращались поздно, сегодня их отвезли на два часа раньше.

– А есть выбор? – вопросом ответил Молотов. – Коба уже за нас решил. Собрать пленум не получится, а на съезд, который будет после чистки, приедут новые люди. Догадываешься, какие решения будут приняты? Сам-то что думаешь?

– Я не против чистки, – начал Маленков, – особенно если пустить кровь тем, кто сам в ней замаран с головы до ног. Я узнал у Берии, кого взяли. На каждом тысячи смертей. Коба припомнит им, как его припёрли к стене и заставляли подписывать списки. Но ведь это только начало! Таких наберётся немало, только у них покороче хвосты. И он этим не ограничится! А если начнём чистить тех, у кого есть упущения в работе или подпорчен моральный облик... Под это дело можно подвести любого! Он потому нас и успокоил, мол, к вам нет претензий, работайте спокойно. Сейчас нет, потом могут появиться. Нас с тобой он поставил перед фактом, но удивлены были не все. Некоторых предупредили, и я знаю, чья это работа.

– Понятно, что всё подготовил Лаврентий, – согласился Молотов. – Кажется, Коба определился с преемником, а нас с тобой уже списали.

– Для тех, кого будут вычищать, мы с тобой люди Сталина, – сказал Маленков, – поэтому при победе его противников разговор с нами будет короткий. И открыто противиться мы не можем. Он всё точно рассчитал. Зачем нас убирать, если можно заставить работать? Молодые у него есть, но когда ещё у них прорежутся зубы! Я вижу только один выход – помогать Лаврентию, доказав тем самым свою преданность. Иначе разделим судьбу Никиты.

– Думаешь, его убрали? – спросил Молотов.

– Почти уверен. Да ты сам его вспомни! У него из всех проблем со здоровьем была одна лысина! Какая там сердечная недостаточность! В МГБ хватает спецов, которые и нам с тобой организуют такую же недостаточность. Коба хорошо подстраховался. Почти все арестованные – это дружки Никиты. ЦК сейчас ополовинят, съезд отложат, а армия в руках Василевского, который получил власть от Сталина и не выйдет из его воли. И ещё это обращение. Думаю, реакция на него будет повсеместно восторженная! Понятное дело, что восторгаться будут не все, но такие постараются не выделяться. Надо завтра походить по улицам и послушать, что будут говорить люди. В газетах и так ясно, что напишут.

– В России всё должно получиться, – согласился Молотов. – Разве что с Кобой что-то случится, да и то не факт, что Лаврентий не доведёт начатого до конца. В национальных компартиях будут проблемы.

– Пока в союзных республиках нет национальных армий, на эти проблемы можно плевать! – махнул рукой Маленков. – И чистить их не все сразу, а по одной. Если где-нибудь поднимут бучу, им же будет хуже.

На следующий день Кузнецов сформировал два десятка групп из работников Секретариата, членов Комиссии партийного контроля и привлечённых коммунистов, присланных Поповым. К концу дня часть набранных для этих комиссий работников по разным причинам отсеяли и к каждой прикрепили по одному следователю МГБ, а в Москву доставили ещё трёх задержанных членов ЦК. На следующее утро все группы начали работу с партийными архивами и документами, переданными им Поскрёбышевым.

– Они уже вышли за рамки ЦК, – сказал Маленков Молотову в перерыве, – а следствие передаёт первые дела в суд. Там всё прозрачно, поэтому не будут долго канителиться. Первые приговоры должны вынести уже через неделю. Умно сделали, пустив первыми этих: после них ни у кого не будет сомнений в справедливости суда.

– К тебе не подходил Берия? – спросил Молотов. – Значит, подойдёт. Коба хочет, чтобы в «Правде» время от времени появлялись публикации видных деятелей партии в поддержку принимаемых мер. Мы с тобой пока ещё видные, нам и писать. Меня он попросил сделать это завтра.

– Я сегодня его не видел. Если обратится, напишу.

– А Коба хитёр, – сказал Молотов, оглянувшись перед этим посмотреть, нет ли кого поблизости. – Всем накрутил хвосты и уехал в Кунцево.

– Если дело не выгорит, он может и выкрутится, сдав Лаврентия, – тихо отозвался Маленков. – Хотя, если всё так пойдёт и дальше, ему не простят.

– Никому из нас не простят, – вздохнул Молотов. – А этими статьями мы привязываем себя к Кобе. Теперь уже, хочешь не хочешь, придётся идти до конца. Да и не верю я в то, что всё ограничится статьями. Смотри, Лаврентий.

– Здравствуй, Егор! – поздоровался подошедший Берия. – Тебя я сегодня не видел. Вот что, товарищи, есть мнение, что все члены Политбюро с сегодняшнего дня должны быть обеспечены надёжной охраной. Это же касается и работников комиссий. Не исключена возможность терактов. На работу и домой вас будет отвозить не только служебный автомобиль, но и машина с охраной. И вам пока нечего разгуливать просто так. Позвоните – и приедет охрана. И это не шутки и не перестраховка. За одну статью можете получить пулю. Будут задеты интересы слишком многих, а у партийных работников на руках много оружия.