Глава 23

Через пять дней после того, как Шин выпустил дракона в мир, Харуто покинул Небесную Лощину во второй раз в жизни. Оба раза он уходил в худшем состоянии, чем был, когда пришёл. Гуан, Янмей и Кира шли за ним, как он и ожидал. Порой он гадал, какого бога так оскорбил, что люди так сильно к нему липли. Он попытался отогнать их, но Гуан остановил это. Мужчина был как сыпь, от которой Харуто уже перестал пытаться избавиться, а потом Гуан был рядом, цитировал плохую поэзию и тратил его деньги.

Выжившие шинтеи Небесной Лощины дали им припасы и попросили посетить город Гушон на востоке. Люди Гушона хотели бы знать, что случилось, они отправят помощь. Солнце поднялось над горизонтом, Харуто пошел вниз по горе по главной тропе. Ветер дул легче на этой стороне горы, но снег падал сильнее. Он сыпался большими ленивыми снежинками, быстро покрывал все. Харуто хорошо помнил дорогу. Он делал это сотни раз, часто нес мешок с камнями для тренировки выносливости.

Гуан был в хорошем настроении, несмотря на снег. Он смеялся и шутил, ругался разными овощами, когда спотыкался и получал снегом в лицо. Он не бился против Шина, но Харуто не винил его. Харуто знал, какие клятвы дал Гуан, и по каким причинам. Харуто не давил на друга, не требовал нарушить клятвы. Кроме четвертой, насчет которой он радостно шутил над старым поэтом.

Кира была подавлена после боя. Харуто подозревал, что она поняла, что была слабее других онрё. Она хотела биться, помочь, и он уважал это, но она только мешалась. Шин чуть не убил ее, и он сделал бы это с легкостью. Харуто замечал, как девушка порой сосредотачивалась на точке неподалеку. А потом слышался звук бьющегося стекла вокруг них, и сияющие осколки зеркала падали с нее. У нее не получалось то, что она пыталась сделать. Гуан, казалось, мог ее приободрить, и она всегда смеялась над его шутками, какими бы ужасными они ни были.

Харуто переживал за Янмей. Ей был тяжело поспевать, хоть она не жаловалась. Она была ранена в бою с Шином, и у нее не было бессмертия Харуто и юности и духовной энергии Киры, чтобы восстановиться. Ее раны будут заживать дольше, если вообще заживут. Но она шла с редкой решимостью, поддерживала Киру и давала советы, когда девушка не справлялась.

Они спали в палатках, которые дали им шинтеи, в первую ночь. Палатки были достаточно крепкими, чтобы выстоять сильные ветры, они быстро согрелись от пары тел в них. Хотя Харуто было сложно спать с храпом Гуана, он признал, что не храп друга мешал ему. Он всегда мало спал. Уже сотни лет. Он встал и сменил Янмей на посту стража, чтобы она поспала.

К середине утра следующего дня небо чуть прояснилось, солнце сияло сквозь дыры в облаках. Харуто привел их к хребту и указал на долину внизу. Гушон тянулся, как пролитое масло, пятная мир темным дымом, и даже на расстоянии запах задевал его нос. Снег тут был не таким плотным, огни в городе отгоняли холод и снег, и поселение сильнее выделялось среди пейзажа.

— Мы идем туда? — спросила в восторге Кира. — Он такой большой. Я не знала, что города могут быть такими большими. Сколько людей там живет?

Харуто пожал плечами.

— Тысячи. Или десятки тысяч. Город вырос с прошлого раза, когда я его видел.

— Контраст дыма и снега, — сказал Гуан. — Всегда в борьбе, но схожи. Все созданные маски будут сняты.

Харуто вздохнул.

— Думаешь, можешь лучше, старик?

Харуто закатил глаза.

— Дым серый, снег белый. Схожи, но разные. Что под ними?

Гуан в ужасе смотрел на него, а потом покачал головой.

— Может, тебе стоит оставить…

— Поэзию тебе, — сказал Харуто. — Да.

— Дыма много, — сказала Янмей. — Город горит?

— Это город шахт, — сказал Харуто. Он повернулся к тропе и стал снова двигаться. Если повезет, они доберутся до Гушона к следующему дню. Хотя удача редко была на его стороне. — Они снабжают половину Ипии углем, и они постоянно сжигают его, чтобы отогнать худшую зиму. Видишь темные участки? Некоторые — кучи угля, другие — пепел. Снег пытается их покрыть, но…

— Это я и говорил, — буркнул Гуан. — У вас нет поэзии в душах.

Кира подпрыгивала рядом со старым поэтом.

— Такой темный свет. Такой холодный огонь. Пепел летает лепестками на ветру. Стараниями любви мы исцеляем сердца, но ущерб уже нанесен.

— О, — Гуан улыбнулся Кире. — Может, тут есть юный поэт.

— Она лучше тебя, — сказал Харуто. У Гуана было много навыков, но не поэзия. Хотя Харуто не считал себя лучшим судьей.

— Редиска! — возмутился Гуан. — Как ты это придумала, Кира?

Кира взглянула на Харуто и пожала плечами, подражая ему.

— Думаю, я это где-то слышала. Может… Нет, не помню. Редиска — это новое. Какие у тебя другие клятвы?

Янмей кашлянула.

— Клятвы — личное дело, Кира. Невежливо спрашивать про них.

Гуан рассмеялся.

— Нет, все хорошо, — он развернул сумку, отвязал ее от ритуальных посохов Харуто и вытащил маленький свиток бумаги. Он крепко сжал его, а потом развернул и показал Кире. — Моя четвертая клятва: никогда не ругаться.

Кира смотрела мгновение на клятву. Харуто не нужно было смотреть, чтобы видеть, что там было. Запись рукой Гуана, его подпись кровью и ци, и все это произошло на глазах священника Чампы, бога смеха.

— Какие еще у тебя клятвы? — спросила она.

— Я дал четыре клятвы. Каждая была дана свободно вместе с частью меня, чтобы показать мое желание измениться, оставить прошлое позади. Первая — никогда не держать оружие. Ни мечи, ни топоры, ни копья. Даже ножи.

— Никогда? — спросила Кира.

Гуан кивнул.

— Почему? Разве так не сложнее? А как резать еду? Нужен нож. Как бриться?

Гуан почесал свою неровную бороду.

— Хороши вопросы.

Кира поджала губы и шагала, подпрыгивая, рядом с Гуаном.

— Почему не дать клятву, что ты не можешь использовать оружие, чтобы навредить кому-то?

— Потому что он — старый дурак, — сказал Харуто.

Гуан хмыкнул.

— Не старее тебя, — он повернулся к Кире. — Это выбор. Чтобы показать свою решимость.

— Потому ты всегда хлебаешь еду из миски? — спросила Кира.

Гуан кивнул.

— Я не против. Так быстрее есть. И, как бандит, я умею есть быстро, чтобы другой не съел за тебя.

— Что будет, если ты нарушишь клятву? — Кира тряхнула запястье, зеркальный кинжал появился в ее ладони. Она бросила его Гуану, и он отскочил. Кинжал упал в снег и разбился на сотню мерцающих осколков.

— Кира! — закричала Янмей.

Девушка застыла с огромными глазами.

— Простите. Это было плохо, да? Плохо? — она посмотрела на Гуана, потом на Янмей. Харуто понял, что она не просто извинялась, но и просила ответ. Она не знала, что сделала не так.

— Да, — спокойно сказала Янмей. — Гуан сделал выбор. Неправильно заставлять его брать оружие, ели он отказался. Неправильно заставлять его делать то, чего он не хочет. Он — друг, он заслуживает уважения.

— Ты слышишь это, старик? — сказал Гуан. — Заслуживаю уважения!

Харуто пожал плечами.

Кира поклонилась.

— Мне очень жаль, Гуан! Прошу, прости меня.

Гуан только рассмеялся.

— Ха, я не обижаюсь. Ты не смогла бы меня заставить. Только я могу нарушить свои клятвы. Никто другой не может нарушить их за меня. Тут не за что просить прощения.

Кира не поднимала головы.

— Ох, ты прощена, — сказал Гуан.

Она подпрыгнула, хлопнув в ладоши, и обняла старого поэта.

— Какие у тебя еще клятвы? — спросила она, они пошли дальше.

— Не использовать никогда свою старую технику, — сказал Гуан. — И никогда не убивать.

— Хм, — Кира подпрыгивала рядом с Гуаном, потирая подбородок, как делал поэт, когда думал, хотя у нее не было бороды, чтобы чесать ее. Ей нравилось копировать людей. — Из-за этой клятвы ты не можешь использовать технику?

Гуан покачал головой.

— Даже если бы я хотел, я не стал бы. А я не хочу. Та старая техника принесла только боль и смерть. Лучше ее забыть.

Кира повернулась к Янмей.

— Ты можешь дать такую же клятву?

Янмей улыбнулась.

— Все не так просто, Кира. Клятвы — серьезное дело. В них нужно верить сердцем и душой. Кровавый Танцор…

Гуан зарычал.

— Прости, — сказала Янмей. — Клятвы Гуана показывают его желание измениться. Они уникальны для него, потому что он в них верит.

Кира нахмурилась, сжала кулаки.

— Но твоя техника убивает тебя. Почему бы тебе не поверить в такую клятву, если она может спасти твою жизнь?

Янмей молчала какое-то время. Харуто быстро понял, что она говорила, обдумав все. Она во всем действовала размеренно.

— Моя техника вредит мне, да, — сказала она сухо. — Но я должна платить эту цену, — она споткнулась в снегу и удержалась на ногах с помощью нагинаты. — Правда в том, Кира, что Гуан и я делали то, что нельзя простить. Мы искупаем грехи по-своему. Он — воздержанием, клятвами быть лучше, запечатав ту часть себя, которая принесла такой вред. Я — страдая за свои поступки. Боль, причиненная моей техникой, постоянное напоминание о том, что я сделала. Постоянное напоминание, что нужно быть лучше.

— Мне тоже нужно искупить грехи? — спросила Кира. — Я причиняла людям боль. Когда я была в зеркале, я была ёкаем. Я…

— Нет! — рявкнула Янмей. — Кира, ты была ужасным ёкаем. Я знаю это, потому что ты была все еще ёкаем, когда я нашла тебя. Если бы ты убила кого-то, пока была в зеркале, ты уже была бы свободна. Но ты была заточена. Ты только напугала несколько человек. Я тебя выпустила. Я убила, чтобы выпустить тебя. Тебе нечего искупать.

— Но ты могла бы перестать постоянно пугать меня отражениями, — сказал Гуан, но старый поэт улыбался.

Кира вздохнула.

— Быть хорошей так сложно.

Харуто рассмеялся.

— И не говори.

* * *

Гушон был нынче больше, чем сто лет назад, но остальное был таким, как помнил Харуто. Так что людей было много, как в борделе, и пахло так же неприятно. Дым висел в воздухе, резко контрастировал с чистым и свежим воздухом Небесной Лощины. Огонь горел, дым развевался. Куда ни смотрел Харуто, катились телеги с камнем и углем, мужчины в пыли плелись за ними. Он гадал, как глубоко теперь тянулись туннели в постоянном поиске угля.