От автора

В основу своей работы о шведском нашествии я положил прежде всего и больше всего, конечно, русские, материалы: как неизданные архивные данные, так и опубликованные источники. А затем, ставя одной из целей своего исследования опровержение фактами старых, новых и новейших враждебных России измышлений западноевропейской историографии о Северной войне и, в частности, о нашествии 1708–1709 гг., я должен был, разумеется, привлечь и почти вовсе игнорируемые нашей старой, дореволюционной историографией и особенно старательно замалчиваемые западными историками шведские, английские, французские, немецкие свидетельства. Эти документальные показания современников, часто совершенно помимо воли и вразрез с намерениями авторов, знакомят со многими ценными фактами, вполне подтверждающими ряд существенных данных, почерпнутых из русских источников. Именно секретнейшие донесения иностранных послов своим правительствам с очевидностью выявляют порой многое, что могут дать только такие строго засекреченные признания этих сидевших в Москве соглядатаев, которые делятся с начальством своими наблюдениями и своей тревогой, своими опасениями, советами и сообщениями о дипломатических минах и контрминах в борьбе против крепнущей не по дням, а по часам мощи Русского государства. Они подтверждают, например, такие факты, что: 1) Петр в деле организации и оснащения русской армии и в деле создания флота нуждался в иностранцах несравненно меньше, чем писали позднейшие западные историки, а за ними долго повторяли охотно верившие им русские дворянские и буржуазные историки и публицисты; 2) последствия народной войны против шведского вторжения в Белоруссии и на Украине были даже в самые первые времена нашествия гораздо губительнее для шведской армии, чем это обыкновенно думали. Выявить этот факт в подробностях могли, конечно, показания, идущие и из русского, и из шведского лагеря; 3) вся энергия английского дипломатического вредительства, направленного в ущерб России (и до, и после Полтавы), характеризуется именно секретными английскими документами, где английские послы беседуют вполне откровенно со своим начальством о всех интригах и, говоря языком XVIII в., обо всех "каверзах и подвохах" против России; характерно, что эти документы опубликованы в России, но отнюдь не в Англии; 4) наконец, французские и немецкие показания как служебно-дипломатические, так и литературного происхождения дают некоторые характерные детали о высокой степени реального могущества на суше и на море, достигнутого русским народом уже в последние годы Северной войны. Они же дают понятие о том, с каким восхищением военные теоретики XVIII в. говорили о громадных новаторских достижениях петровской стратегии.

Вообще же вся предлагаемая работа основана от начала до конца на чисто русском материале, который лишь дополнен в подкреплен материалами иностранными там, где эти материалы являются по сути дела заслуживающими внимания, критического изучения и использования.

Читатель из дальнейшего поймет и увидит, почему именно эти цитируемые мною иностранные источники так умышленно и старательно замалчивались и продолжают замалчиваться исторической литературой в Западной Европе и Америке и почему подавляющая масса именно этих иностранных свидетельств, переписанных иностранных архивов, была издана не в Англии, не во Франции, не в Швеции, а именно у нас, в России, русскими учеными обществами и другими русскими организациями.

Предлагаемая работа состоит из шести глав.

Первая глава дает сжатое изложение событий Северной войны, предшествовавших вторжению Карла XII в пределы Русского государства. Здесь рассматриваются те мотивы, которые заставили Россию продолжать и в начале XVIII в. добиваться подступа к морю, как она безуспешно, но упорно добивалась этого и в XVI и в XVII вв., а также те условия, которые, несмотря на все трудности и первоначальные тяжелые военные-неудачи, позволили Русскому государству уже в первые семь лет военной борьбы (1700–1707) прочно утвердиться в Ингрии, Эстляндии (Эстонии) и отчасти в Ливонии.

Вторая, третья, четвертая, пятая главы посвящены рассказу о нашествии шведов на русскую территорию, начавшемся весной 1708 г. и закончившемся отчасти физическим уничтожением, а отчасти пленением всей шведской армии 27 июня под Полтавой и 30 июня 1709 г. под Переволочной и бегством Карла XII в Турцию. Здесь дан анализ обстоятельств, приведших к этой блистательной победе русской армии над агрессором и к разгрому шведской армии, не только считавшейся непобедимой, но и на самом деле бывшей по своим боевым качествам первой во всем тогдашнем западноевропейском мире. Особое внимание посвящено тут русской народной войне против шведского агрессора, не только могущественно содействовавшей полнейшему, безнадежному провалу изменнического предприятия гетмана Мазепы, но и подготовившей, конечную шведскую катастрофу под Полтавой и Переволочной.

Наконец, в последней (шестой) главе рассматриваются ближайшие политические последствия Полтавской победы как для Швеции, так и для России. Эта глава является как бы послесловием и, подобно первой, вводной главе, выходит за точные хронологические пределы основной темы моей работы, но (тоже подобно первой главе) она совершенно необходима для полного понимания всего значения великой победы русского народа над вторгшимся в Россию агрессором.

Как в первой, вводной, главе, так и в шестой, заключительной, конечно, изложение событий далеко не так подробно, как в пяти главах, посвященных навеки памятной истории 1708–1709 гг. Автор ни на минуту не упускал из виду, что он пишет историю не всей Северной войны, но только героической борьбы, происходившей на русской территории, куда весной 1708 г. вторгся и где в июне 1709 г. нашел свою полную гибель агрессор.

Этот год непосредственной борьбы России за свое государственное самостоятельное существование бесповоротно определил счастливое для русского народа окончание всей Северной войны.

В долгой исторической эпопее сопротивления России всем агрессорам, периодически пытавшимся подчинить ее своей воле и своим интересам, катастрофическая гибель шведских захватчиков навеки заняла по праву одно из самых выдающихся мест.

Глава I. Северная война до вторжения шведской армии в пределы России. 1700–1708 гг

1

Первая четверть XVIII в. была тем периодом историй русского народа, когда на несколько поколений вперед решалась его историческая судьба. Прямые потребности его дальнейшего экономического развития, необходимость преодолеть хотя бы отчасти большую экономическую и техническую отсталость, повелительно дававшая себя чувствовать потребность покончить с многими обветшалыми и тормозящими пережитками старины в практике правительственной деятельности все это поставило еще в допетровском поколении перед сколько-нибудь прогрессивно и самостоятельно мыслившими людьми грозный вопрос о возможности дальнейшего сохранения государственной безопасности и даже о национальном самосохранении в широком смысле этого слова, если остаться при рутинном быте, политическом и общественном, при рутинной непримиримо консервативной идеологии, при отказе от сколько-нибудь активной внешней политики. Эта политика неминуемо должна была продолжить линию дипломатической и военной деятельности Ивана Грозного в непременно вывести Россию к морю. Требовалась ускоренная, трудная и, главное, одновременная работа в двух областях: нужно было торопиться проводить одну за другой хотя бы необходимейшие внутренние реформы и в то же время вести долгую войну против грозного, прекрасно вооруженного, озлобленного и беспощадного врага.

Русский народ нашел в себе могучие силы и неисчерпаемые средства, чтобы поднять на свои плечи и вынести на себе неимоверное бремя этой двойной внутренней и внешней работы. Русский народ создал Петербург, новую армию и первоклассный флот, не только отстоял свою самостоятельность от отчаянных нападений неприятеля, но и сделал Россию державой мирового значения. И одновременно стал на путь нового политического развития, которое при всех своих темных, отрицательных сторонах все же было явлением прогрессивным сравнительно со стариной. В этой гигантской работе русский народ выдвинул на руководящее место личность, исключительную по своим гениальным разнообразным дарованиям, по своей неукротимой энергии, по смелому дерзанию, по крайней мере в отношении методов, какие Петр пускал в ход. Эта черта и заставила некоторых авторов, писавших о нем, впасть в историческую ошибку, называя время Петра «революцией». До революции Россия должна была еще прожить двести лет, и незачем вносить методологические и терминологические неточности в изучение громадной реформаторской деятельности Петра. Энгельс сопоставил Петра с Фридрихом II, королем прусским. Он это сделал именно затем, чтобы сказать о Петре: "Этот действительно великий человек", а говоря о Фридрихе, поставить слово «великий» в иронические кавычки.[1]