Глава 11

Между неофициальной санкционированной ночной попойкой «Ойлерз» и следующим официально санкционированным обязательством команды — выходом на лед — выпадает один выходной день, но Майк все равно является на тренировку с похмельем и полным горечи от обиды-разочарования. Вернувшись домой от Лиама, он выключил телефон, проигнорировав еще два сообщения, и сразу же перешел к крепкому алкоголю. Его телефон до сих пор еще выключен. Если возникнет чрезвычайная ситуация, кому-то чертовски не повезет. Ему нужен был еще один день.

И он у него был. Это все, что Майк получил. Сегодня, в процессе подготовки начала предсезонки, предстоит еще больше кривляния на камеру, и Майку повезло, что он излучает похмелье и горечь, иначе бы СМИ приклеились бы и к его заднице. Лиам ведет себя странно. Майк не уверен насчет похмелья, но Лиам ни разу с начала интервью не улыбнулся, и представители СМИ начали обмениваться тревожными взглядами, не говоря уже о беспокойстве команды.

Когда у Майка, наконец, выдается свободная минута, он уходит, но нарывается на препятствие в виде руки Роджерса, которая охватывает его бицепс мертвой хваткой. Майк смотрит на эту руку, затем на застывшее выражение озабоченности на лице.

— Ты мне нравишься, — произносит Майк, — но клянусь богом, если ты сейчас скажешь мне хоть слово о нем, я дам тебе по морде.

Роджерс пристально смотрит, как будто оценивая искренность слов и отпускает Майка. Майк выходит из здания, затем направляется прямо к толпе сотрудников арены, которые стоят на требуемом девятиметровом расстоянии от входа, чтобы покурить. Что-то в выражении его лица заставляет одного молча протянуть сигарету и зажигалку. Майк чертовски нуждается в передышке, поэтому задерживается на улице, немного замерзший в футболке с короткими рукавами, но не желающий возвращаться внутрь.

Никто не пытается с ним заговорить, у Майка есть своеобразная репутация — пара кулаков и все такое — поэтому, когда от сигареты остается только пепел и фильтр, он так же молча заходит внутрь. Лиам пару раз пытается зацепиться за его взгляд, пробует еще раз, но… он молод и талантлив, а будущее — это почти все, что представляет «Ойлерз», так что ему не удалось скрыться от прессы.

Майк не может избегать Лиама вечно, но надеется, что сможет проделывать это достаточно долго, чтобы понять, что может сказать, кроме: «Ты, гребаный мальчишка, что, черт возьми, можешь знать о любви?» Он уверен, что вопрос ни к чему не приведет. Черт возьми, у Лиама, вероятно, найдется чертовски заумный ответ.

Остается лишь пережить этот день. Вот удача: он умудряется пережить его, не разговаривая с Лиамом и не поддаваясь пульсирующей боли в висках, с которой проснулся и которую не могло заглушить никакое количество аспирина. Майк идет домой, где стоит полный еды холодильник, полный алкоголя шкаф, выключенный телефон и дверь, которая запирается. Он не видит вреда в том, чтобы провести еще одну ночь с этой нечистью. Алкоголь не совсем повседневность для него, просто режим до следующего выхода на лед.

Майк наполовину допивает вторую бутылку, погрузившись в марафон кулинарного шоу «Беспощадная кухня», когда раздается стук в дверь. Майк игнорирует. Стук продолжается. Майк увеличивает звук на телевизоре, потому что все еще не знает, что, черт возьми, нужно сказать. Гребаный трус. Он знает, что это так. И принял это.

Майк выключает звук телевизора, когда стук превращается в скрежет, а когда становится зловещим, идет в прихожую и распахивает дверь. На пороге у замочной скважины согнувшийся Лиам с гребаной скрепкой в руках.

— Ты серьезно пытаешься вломиться в мой дом? — спрашивает Майк.

Лиам хмурится и встает.

— Ты всегда говорил, что мне пора уже найти способ.

— Я не имел в виду, что ты должен это делать.

— Ну а как еще мне с тобой поговорить? Ты выключил телефон. Даже Родж попытался.

Ну, конечно, Лиам пошел за подкреплением. И естественно, сказал Роджерсу. И теперь Майк будет видеть озабоченное лицо Роджерса каждый раз, когда тот будет входить в раздевалку. К черту все это.

— Одна минута, — произносит Майк. — Даю тебе одну минуту.

— Я люблю тебя, — выпаливает Лиам.

— Ну да, — вздыхает Майк, — ты это говорил уже. И я уверен, что ответил.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне это в лицо, — настаивает Лиам, стиснув зубы.

Он выглядит несчастным, подавленным. Майк никогда не видел его таким, и на минуту хочется поверить. На минуту он почти верит.

— Тебе девятнадцать, — начинает Майк. — У тебя объем внимания как у гребаной золотой рыбки. Ты не можешь прожить и четырех месяцев без того, чтобы не засунуть свой член кому-нибудь в рот. И ты решил, что любишь меня, потому что что? Я первый, кто засунул член в тебя? И теперь, твою мать, не могу от тебя избавиться?

— Ты не хотел, чтобы между нами что-то было, — тихо отвечает Лиам. — Ты не хотел быть со мной, а теперь злишься, потому что я нашел того, кто захотел?

— По-моему, ты ни хрена не понимаешь, о чем говоришь, — злится Майк. — Минута закончилась.

— Нет, — говорит Лиам.

Майк закатывает глаза и тянется к двери.

— Ты продолжаешь называть меня незрелым, но сам единственный, кто не может вести проклятый диалог, не убегая.

Птичка певчая права, и ее речь подействовала на Майка. Майк опускает руку и ждет. Надеясь, по его лицу видно, как мало у него времени на эту херню.

— Ты хочешь меня? — тихо спрашивает Лиам.

— Не будь тупицей, — огрызается Майк.

— Ты хочешь быть со мной? — спрашивает Лиам.

Майк закрывает глаза.

— Не все в жизни черное или белое, Лиам.

— Ты единственный, кто все усложняет! — кричит Лиам.

Господи Иисусе, черт возьми, Майк говно-сосед. Он бы завел Лиама внутрь, но не доверяет себе. Он не знает, ударить Лиама или поцеловать, и оба чувства одинаково разрушительны.

— Ты хочешь быть со мной? — давит Лиам.

— Слушай. Твоя маленькая влюбленность в меня — это прекрасно, это здорово. Ты отличный трахаешься, ты хороший парень, и ты будешь хорошим парнем для кого-то. Ты перерастешь эту мысль о влюбленности в меня, и мы оба продолжим жить дальше, и, возможно, оба станем счастливее. Но сейчас тебе нужно просто пережить. И ты должен позволить пережить это мне.

Лиам смотрит на него снизу вверх, взгляд суровый, губы сжаты в тонкую линию. Господи, он весь дрожит. Он дрожит как осиновый лист, как будто боится, и Майк понимает это, потому что его собственное сердце бьется где-то в горле. Он никогда не хотел бегать от прямой конфронтации больше, чем сейчас, но Лиам обвинил его в трусости, и он не может доказать, что Лиам не прав. Но и не может быть трусом.

— Ты мне не ответил, — напоминает Лиам, и выражение его лица говорит, что он не уйдет, пока не получит ответа. Если Майк закроет дверь, то Лиам сломает ее или попытается, пока не появятся чертовы копы.

— Мой ответ не имеет значения, — вздыхает Майк.

— Ты не можешь сказать это мне прямо в лицо, да? — спрашивает Лиам с горьким смешком, звучит неуместно. — Ты, блядь, даже произнести этого не можешь. Ты такой гребаный трус.

Майк прикусывает язык.

— Ты звонил мне, — говорит Лиам. — Наверное, был пьян. Ты позвонил мне в четыре утра и сказал, что все время думаешь о том, чтобы навестить меня. Что не можешь перестать думать об этом. Что ты думаешь об этом все гребаное время. Ты ведь этого не помнишь, правда?

Ох, черт.

— И после этого ты мне ни разу не позвонил, — продолжает Лиам. — И не приехал. А я все ждал. Но ты не приехал.

— Лиам… — начинает Майк.

— Пожалуйста, ты можешь просто сказать мне это? Только один раз?

— Может быть, ты и хочешь меня сейчас… — начинает Майк.

— Ты даже не дал мне шанса, — перебивает Лиам.

Майк беспомощно смотрит на него.

Лиам делает шаг вперед и обхватывает пальцами запястье Майка.

— Пожалуйста.

— Не проси меня об этом, — отвечает Майк, но, когда Лиам делает еще один шаг вперед, прижимаясь лицом к его груди, его рука поднимается, автоматически обхватывая затылок.

— Не буду, — говорит Лиам. — Обещаю. Я останусь с тобой навсегда.

— Ты не можешь этого обещать, — возражает Майк.

— И все же попробую, — уткнувшись Майку в грудь, произносит Лиам.

— Я тебе не верю, — говорит Майк, но не может заставить себя отпустить пацана.