Глава 16

Проходит еще месяц, и ничего не меняется. Он продолжает таскаться по кругу от врача к врачу, пытаясь справиться с симптомами, но, похоже, ничего не помогает. Его посылают к неврологам, психиатрам, спортивному терапевту. Пробуют отправить к психотерапевту, но он наотрез отказывается. «Все в твоей голове» — технически верно, учитывая его гребаный мозг, но для этого и существуют неврологи и психиатры. Разговоры по душам ни хрена не помогут, иначе он был бы сейчас в полном здравии.

Лиам все время пытается помочь, но каждый раз делает только хуже. Он выглядит уже не таким воодушевленным. Черт, Лиам подавлен, его настроение и работоспособность падают. Майк не может смотреть игры, но он слушает радио и знает, что Лиам играет спустя рукава. Играет плохо и нянчится с Майком, как будто с помощью куриного супа и дополнительного одеяла он чудесным образом поправится, словно Майк, блядь, просто подхватил простуду или что-то в этом роде.

Даже просто лежать хреново. Чувствовать боль, от которой он не может избавиться, слушать, что никогда больше не будет играть, может быть, никогда не преодолеет эти симптомы, но именно Лиам заставляет его чувствовать себя беспомощным, а Майк никогда не будет слабым ни для кого.

Когда у Майка случается очередной приступ мигрени, не потрудившись позвонить заранее, приходит Лиам. Сам Майк уже ощущает начало приступа, оно накатывает волнами — предметы скачут перед глазами, а кожа словно натягивается. За все время Майк так и не дал Лиаму увидеть худшее, хотя Лиам уже больше года частенько ночует у него. Но это не его квартира, и Майк не его долбанная возлюбленная, которая чуть приболела.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Майк. Не поднимая глаз, держа голову между ладонями, как будто давление пальцев на виски поможет предотвратить боль. Понимает, что это ничего не даст, но все равно держит голову в ладонях.

— Мы вернулись сегодня, — отвечает Лиам, с глухим стуком роняя сумку на пол в прихожей, как всегда, хотя Майк велел ему воспользоваться прачечной, если он так хочет держать свое барахло на полу. Звук падения не громкий, но пронзает Майка соизмеримо физическому удару.

— Почему ты здесь? — рявкает Майк, давит сильнее, как будто может сдержать то, что надвигается. Он не может. Теперь он это знает. — Кто тебе сказал, что я хочу видеть тебя?

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает Лиам, подойдя ближе. — Хочешь, я тебе что-нибудь принесу?

— Я хочу, чтобы ты перестал все время путаться под ногами, — тихо говорит Майк просто потому, что это больно, а он хочет чувствовать другую боль кроме долбанной головной. — Из тебя получилась дерьмовая медсестра. Ты, гребаный утробный плод, иди поиграй со своими маленькими дружками. Уходи.

Лиам молчит нехарактерно долго.

— Хочешь обезболивающее? — наконец, спрашивает он.

— Я хочу, чтобы ты хоть раз уловил намек, — огрызается Майк. — Господи, неужели тебе нужно, чтобы я объяснил более подробно? Хочешь, я буду говорить короткими фразами, чтобы ты смог понять их значение?

— Хорошо, — коротко отвечает Лиам. — Оставайся убогим и жалким, какая разница. Мне все равно.

Его голос прерывается на полуслове. Он говорит как ребенок, потому что, по сути, он и есть ребенок. Может, он уже и не подросток, но достаточно близок к этому возрасту — играет в дом, няньку, симпатичный маленький трофей. В этом году он получит статус ограниченно-свободного агента²⁵, и он реально хорош, чтобы получить достойное место, а не играть с кучкой «вышедших в тираж» или потенциально «вышедших в тираж». Не бегать, таскать шайбы и путаться под ногами ветерана, который больше не может даже смотреть хоккей, не говоря уже о том, чтобы играть в него. Лиам единственный человек в мире, который верит, что Майк когда-нибудь вернется на лед.

У Лиама есть то, чего никогда не было у Майка, чего нет у Роджерса, чего нет у младшего Морриса. У него есть искра, и в правильной ситуации он сможет стать звездой. С правильной пятеркой, с правильным тренером он взорвет все к чертовой матери. Он, может, и не видит этого, но руководство-то не слепое, и высокое начальство других команд это тоже замечает. Жаркие торги ожидают Лиама после окончания сезона, за него будут биться, если он не облажается и не переподпишет контракт с «Ойлерз», который вряд ли сможет позволить себе дать ему то, чего он заслуживает. И он переподпишет, просто чтобы быть с Роджерсом, с Моррисом. С Майком.

Парень влюблен в него, Майк и не станет убеждать себя в обратном. Это ясно по тому, что он до сих пор торчит рядом, хотя Майк уже более чем ясно дал понять, что он далеко не приз. Парень влюблен в него, и он позволил этой любви загнать свою карьеру в грязь. Майк утащит его за собой, и Лиам позволит Майку утянуть себя на дно. Вот только Майк этого не позволит. Он и так уже достаточно напортачил и не хочет добавлять разрушенную карьеру Лиама в свой список грехов.

Когда на следующий день Лиам звонит, осторожно интересуясь, можно ли зайти после тренировки (можно подумать он когда-либо спрашивал разрешения на что-либо в своей жизни), Майк сглатывает камень в горле.

— Да, нам, наверное, надо поговорить.

Он долбанное клише, и этим не гордится.

***

Майк, собирая барахло Лиама, подпитывает отвращение к себе. Он думал, что одной коробки хватит, но нет. Рубашки Лиама смешались с его собственными, потому что мелкий паршивец обожает утаскивать рубашки Майка и оставлять свои, а Майк слишком неравнодушен к виду своих рубашек на Лиаме. Видеоигры Лиама рядом с консолью Майка: спорт и гонки, и какая-то программа для создания других программ, которой Лиам был одержим в течение последнего месяца. Отчетливо представляется прекрасная задница прямо перед телевизором, и как Майк даже не мог сосредоточиться на ней с другого конца комнаты.

На кухне Майка еда парня: сладкие хлопья, от которых Майка тошнит, цельнозерновой хлеб, говно-пиво, его кейл. Майк предпочитает шпинат, но все равно за компанию употребляет и то и другое, потому что вопреки всякой логике, Лиам испытывает странное отвращение к шпинату, но не к кейлу. Бананы для его коктейлей. Айпод, который он уже неделю как потерял, а Майк нашел под одной из своих книг, которую начал читать, а затем бросил. Майк теперь ложиться спать в девять, как будто ему восемьдесят, а не тридцать два. Фруктовый шампунь в душе, нижнее белье на полу в ванной. Да, одной коробки не хватило. Майку приходится использовать две багажные сумки, и даже тогда он не уверен, что собрал все.

Когда Лиам подходит, он стучит — знак того, что наступил конец света — и когда Майк впускает его, взгляд парня сразу же падает на сумки.

— Нам нужно поговорить, — сразу с порога сообщает Майк. Наверное, сейчас это уже излишне. Сумки на полу делают некоторые вещи довольно очевидными.

Лиам сглатывает. Майк наблюдает за скольжением его кадыка, за тем, как он бессознательно облизывает губы, за тем нервным тиком, перед которым Майк всегда ощущал беспомощность.

— Если ты хочешь покончить с нами, так и скажи, черт возьми, — говорит Лиам, включая браваду.

— Я заканчиваю с нами, — произносит приговор Майк, и бравада исчезает. Выражение лица Лиама становится беззащитным и обиженным. Все, что Лиам чувствует, отражается в его глазах, и Майк ненавидит это, потому что не может притворяться, что не понимает, когда причиняет Лиаму боль.

— Если это потому, что я нянчусь с тобой, ухаживаю или чего-то еще… — начинает Лиам, — я могу….

— Это не обсуждается. Я не спрашиваю твоего мнения.

Лиама морщится я еще больше, и Майк отворачивается, не в состоянии на это смотреть.

— Твои вещи здесь, — констатирует Майк очевидное, потому что не знает, как правильно сделать, не знает, что сказать.

— Ты можешь ответить, что я сделал не так? — спрашивает Лиам, и это самый большой признак того, что он еще совсем ребенок: он думает, что должен был что-то сделать. Он думает, что в чем-то виноват.

— А еще я бы хотел получить свой ключ обратно, — говорит Майк, уставившись на дырку в стене, хер знает откуда появившуюся. Наверное, Лиам.

— Пошел ты, — наконец, выдыхает Лиам, и теперь до него доходит. Это к лучшему, что он злится. Гнев очищает, как лесной пожар. Наичистейшее чувство, Майк знает по себе.

Он слышит, как Лиам теребит свой брелок. Слишком долго — трясущиеся руки, затуманенное зрение или еще что-то, о чем Майк не хочет думать, о чем Майк не может думать.

Итог — ключ валяется на полу, сумки висят на плечах Лиама, и Майк, наконец, смотрит ему в глаза. Лучше бы он этого не делал.

— С тобой что-то не так, — почти стонет Лиам, задыхаясь, и мягко, словно признание в любви: — Что-то сломано.

Майк сглатывает, смотрит на ключ на полу.

— Иди домой, пацан, — со вздохом говорит он, и Лиам слушается. Майк запирает за ним дверь.

***

Майку не становится лучше.

Бывает, целая неделя проходит без мигрени. В такие моменты он может сфокусироваться на чтении пары глав, энергии для целого дня на ногах достаточно, и нет желания свернуться в клубочек на ближайшей горизонтальной поверхности. Бывают просветления, когда он думает, что ему лучше и тогда он слишком сильно напрягается: смотрит телевизор, идет на пробежку. Обычно после таких «подвигов» он оказывается в том самом месте, откуда начал.

Врачи перестают толкать обнадеживающие речи и начинают использовать такие слова, как «хронический» и «постоянный», говорят об управлении симптомами, о возможности их облегчения, но не об их полном исчезновении. Они говорят о жизни, которой он живет, как будто это все, что у него есть. Как будто это лучшее, что он теперь получит, и отныне нет другого направления, кроме как вниз.

Внезапно Майк понимает, почему ему выписывают антидепрессанты, понимает, почему как бы между делом часто звучит «психотерапевт». Ну, как бы невзначай: неожиданное вмешательство со стороны врачей клуба, хотя он больше не их проблема, практически умоляющих его пойти к психиатру, просто чтобы успокоить их души. В конце концов, он уступает эмоциональному шантажу и по рекомендации идет к одному. После первого сеанса доктор не в ужасе и не сбегает в попытках спасти свою жизнь, просто, кажется, принимает необщительную задницу Майка как должное, поэтому он решает, что она справится.