Глава третья

Ианта оказалась права насчет дивана. Фолк снял обувь и устроился поудобнее. Итак, говяжье жаркое для них редкое блюдо, сказал он себе. Неужели дела семьи Мирс находятся на такой мели? Без сомнения, старший брат Джима и глава семьи не бросили Ианту и ее детей. Он чувствовал, что здесь кроется что-то еще, чего он не знал, но его глаза уже закрывались.

Фолк спал недолго; его сон урывками стал знаменитым во всем флоте. Тем не менее, короткого — и глубокого — сна было достаточно, чтобы кто-то накрыл его легким одеялом и даже развязал шейный платок. У нее ловкие пальчики.

Он полностью проснулся, когда открыл глаза, но не собирался двигаться. Ни один офицер не нуждался в нем; никому не угрожала опасность. Показания барометра не имели значения, потому что война закончилась. Фолк мог лежать здесь, наслаждаясь комфортом, и слушать, как Ианта и ее дети поют на кухне. Боже мой, как приятно, подумал он. Бедняга Джим никогда не услышит этого. Будь проклят Наполеон.

Теперь они над чем-то смеялись. Он понятия не имел, в чем дело, но все равно улыбнулся, наслаждаясь звуками женского смеха. От них и пахло приятнее, чем от мужчин. Дом Ианты наполнял приятный запах роз, даже в декабре. Все еще лежа на удобном диване, Фолк оглядел гостиную в поисках какого-либо памятного знака о Джиме, но не увидел ни его портрета, ни даже миниатюры. Эта мысль привела его в уныние. После их брака Джим никогда не провел в порту достаточно времени, чтобы позировать. И какой лейтенант станет тратить на это время, когда ему нужно навестить жену и познакомиться с дочерью? Может быть, она держит миниатюру мужа рядом с кроватью.

Фолк поднялся, снова обулся и пытался затянуть шейный платок, глядя в зеркало над камином, когда Ианта вошла в гостиную. Она встала рядом с ним, так что капитан мог видеть ее отражение в зеркале. Как случилось, что она не постарела? снова спросил он себя. И я даже не осознавал, что Ианта так мала ростом.

— Я помню, что раньше ты была выше, — проговорил Фолк. Это заявление было настолько глупым, но Ианта только рассмеялась.

— Ты был самым высоким, — ответила она, глядя на его лицо в зеркале.

— Ничего подобного! Я ненамного выше среднего роста, — запротестовал он.

— Что ж, тогда ты всегда вел себя так, как будто выше всех. — Она повернулась, чтобы смотреть на него, а не на его отражение. — Таков секрет лидерства во флоте?

Джеремия знал, что она поддразнивает его.

— Так точно. Никогда не рассказывай этого никому, Ианта, потому что я буду отрицать это, но помогает еще и то, что ты любишь их, и бранишь их, когда им нужно это, и хоронишь их, когда они умирают. — Он готов был ударить себя за эти слова. — Прости. Я не хотел говорить этого.

Ианту, кажется, это нисколько не взволновало.

— Не извиняйся. Я ни на мгновение не сомневаюсь в том, что это правда. Но скажи мне, имели ли твои грубые моряки хоть малейшее понятие о том, что ты любишь их?

— Господи, нет, — ответил Фолк, вздохнув с облегчением от того, что не причинил ей боль. — Есть некоторые вещи, о которых ты не смеешь сказать людям.

— Из страха, что они сочтут тебя мягким?

Он никогда прежде не задумывался над этим. Никто не станет рассказывать толпе загрубевших мужчин — из которых некоторые были преступниками — о своей любви к ним. Однако Фолк знал, что они знали, и понятия не имел, каким образом объяснить это женщине, которая вела тихую жизнь в мирном месте.

— Может быть, это происходило вот так, Ианта. Все мы — от пороховых обезьянок[15] до моего первого помощника, первого лейтенанта, — были собратьями по оружию. Я делал все, чтобы даже эта пороховая обезьянка знала, что ее действия крайне важны для нашего успеха в Европе.

— Каким же образом?

Теперь он понял это, даже если никогда прежде не разглашал эту тайну, даже в своем дневнике.

— После каждого сражения, а иногда и вовсе без всякой причины, я бродил по своему — по нашему — кораблю и благодарил их за службу. — Он коснулся плеча Ианты. — Спасибо, что спросила об этом. Я никогда прежде не высказывал это вслух.

— Или не писал об этом?

— Я должен был, не так ли? Откуда ты знаешь, что я пишу?

— Джим рассказывал мне, что ты вел дневник вдобавок к судовому журналу. — Ианта рассмеялась. — Джим писал, что он едва справлялся с записями в судовом журнале, а ты все скрипел и скрипел пером, пока все остальные спали.

Фолк улыбнулся этому воспоминанию.

— Раз или два, когда мы служили вместе, я давал ему копировать записи из своего журнала. — Он не знал, как это случилось, но сейчас он находился рядом с Иантой, вероятно, даже слегка опираясь на нее, его рука, а не только ладонь, лежала на ее плече. — Всегда перед тем, как мы заканчивали плавание. Ведение вахтенного журнала — такова наша обязанность. Знаешь, именно по этим записям нам и платили.

— Нет, на самом деле, не знаю.

— Все судовые журналы отправляются в Адмиралтейство, а затем выходят письменные распоряжения об оплате. — После этих слов Фолк обнял ее, едва сознавая это. — Будем молиться, чтобы Адмиралтейство никогда не проверяло журналы лейтенантов Фолка и Мирса одновременно!

Позже он подумал, что мог бы стоять так часами, но кто-то постучал в дверь, и Ианта грациозно проскользнула под его рукой.

— Наш гость, приглашенный к обеду. Не стоит тебе задирать нос и думать, что ты единственный.

Только бы это не был ее поклонник, внезапно подумал капитан, словно это имело значение. Вероятно, никому в Торки не был нужен поклонник больше Ианты, если она переживает трудные времена. После нескольких слов, произнесенных шепотом в маленькой прихожей, она ввела в гостиную знакомого человека.

— Капитан Фолк, вы помните мистера Эверли?

Когда Ианта назвала имя, он вспомнил. Фолк шагнул вперед, желая поклониться, но был встречен рукопожатием. Он осторожно взял руку пожилого джентльмена, заметив, что его суставы скручены артритом.

— Мой викарий и наставник, сэр! Я никогда не был лучшим учеником, а?

Глаза джентльмена подернулись пленкой, но морщинки вокруг них выдавали добродушный характер.

— Думаю, что вы могли бы быть им, Джеремия, если бы только вашему отцу не так часто требовалась помощь в поместье.

— Это тот мир, для которого я был рожден, мистер Эверли. — Держа за руку викария, он ощущал себя так, словно ему снова десять лет.

— Мир, из которого вы, кажется, сбежали, сэр! Вы — капитан корабля. Добились большого успеха.

— Благодарствую, сэр, — ответил Фолк, приложив костяшки ко лбу в совершенной имитации членов собственной команды. Если он верно припомнил, то среди прихожан мистера Эверли было много простых моряков из Торки.

— Вы все еще можете смеяться над собой, капитан, — проговорил викарий. — Замечательное качество! Возможно, вы даже прислушались к некоторым из моих проповедей.

— Так точно, сэр.

Диана, должно быть, вовремя перевернула жаркое, потому что обед оказался восхитительным. Фолк не знал, как это случилось — позже он сможет обвинить в этом Ианту — но его соседи по столу, кажется, хотели узнать все о его подвигах на море. Легко было обойти молчанием самые худшие моменты. Им нет необходимости знать об ужасах войны. Даже Диана, которая была далеко не так заинтересована, как Джим, рассмеялась, когда он рассказал о чайках, что иногда приземляются на голову морякам, выхватывают еду из рук ничего не подозревающего человека, а затем улетают.

— Такое произошло однажды и со мной в южной части Тихого океана, — добавил он. — Назойливые твари.

Ианта, идеальная хозяйка, позволила всем принять участие в разговоре. Мистер Эверли рассказал о других мальчиках, которых учил.

— Как вам хорошо известно, капитан, у меня не было прихода во владениях Мирсов, — напомнил он Фолку. — Вот почему мне приходилось с трудом зарабатывать на жизнь, обучая таких хулиганов как вы!

— Я никогда не думал, что вы возражали против этого.

— Никогда не имел ничего против, парень, — проговорил викарий, ласково посмотрев на него. — Это тот мир, для которого я был рожден.

Я знаю этот скромный мир, сказал себе Фолк. Я тоже был рожден для него. Он оглядел дом Ианты. Со временем мне бы здесь понравилось, сказал себе капитан, если бы только пол время от времени покачивался. Он посмотрел на Джема — тот просто горел желанием задать больше вопросов — а затем перевел взгляд на викария.

— Мистер Эвери, простите мне этот вопрос, но ваша жена…

— Умерла четыре года назад, парень. Мне ее не хватает, — просто ответил он.

— Кажется, я помню самые лучшие булочки с корицей, не важно, заслуживали мы их или нет.

Судя по выражению подлинного удовольствия на лице викария, Фолк был прав, упомянув покойную миссис Эверли. Вопросы Джема могут подождать до завтра. Может быть, Ианта позволит ему взять сына и провести с ним беседу на тему мореплавания.

— Капитан. Миссис Мирс. Я помню кое-что, что моя добрая жена однажды сказала о вас троих, — заявил викарий.

Нас было трое, не так ли? подумал Фолк, посмотрев на Ианту, которая как раз в этот момент смотрела на него. Вы читаете мои мысли, прелестная леди.

— Знаете, у нее был дар, или она думала, что был, — продолжал мистер Эверли. — Ясновидение, парень, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Джема. — Я припоминаю, как один раз она посмотрела на вашу троицу и сказала мне: «Джим уйдет, но Ианта и Миа останутся».

— Мы оба ушли, я и Джим, — проговорил Фолк. — В конце концов, мы были на войне.

— Я никогда не говорил, что моя дражайшая половина выражалась точно.

— Мама тоже могла однажды уйти, — внезапно вмешался Джем.

— Что ты имеешь в виду, милый? — спросила совершенно озадаченная Ианта.

Джем посмотрел на сестру.

— Когда я был еще очень маленьким, Диана говорила, что был какой-то адвокат из Пейнтона.

— Слишком далеко ехать, Ианта, — пошутил Фолк, удивляясь, почему она не приняла, по всей очевидности, предложение руки и сердца. Адвокаты достаточно респектабельны, даже те, что проживают в трех милях к западу, в Пейнтоне.