ГЛАВА 103

На ферме случалось всякое. Больниц поблизости нет, а Талахасси, если возникала какая-то проблема, был слишком далеко. Так что у нас могли произойти разные вещи. И одной из таких вещей был сироп ипекакуаны. Если ребёнок или бестолковый взрослый, или животное съедали что-то, что не должны были, ипекакуана вызывала приступ неукротимой рвоты, которая избавляла организм от всякой гадости. И ипекакуана была тем, что легло в основу Моего Плана.

Устроить это было легче лёгкого. В ресторане на десерт подавали крем-брюле, украшенное разными ягодами. Я налила сироп во фляжку и спрятала её под платьем, закрепив на бедре. После первых тостов, извинилась и направилась в ванную комнату, но прошла мимо неё на кухню. Там обняла Риту, шеф-повара, и вытащила фляжку.

— Не возражаешь, если я придам главному столу немного дополнительного вкуса? — это оказалось очень просто сделать. Мы жили в «сухом» графстве, где продажа спиртного ограничена, и его можно найти разве что в частных домах.

— Я просто притворюсь, — улыбнулась она, — что не видела тебя. Блюда пронумерованы, ваш стол под номером один.

Мне хотелось бы сказать, что я колебалась, когда мои пальцы сжимали серебристое горлышко фляжки, но это было бы ложью. Два дня сдерживаемого гнева, час вежливой беседы за ужином с фальшивыми друзьями – всё это подтолкнуло меня к действиям, и через минуту я вышла из кухни, подпортив все двенадцать десертов.

После этого только и оставалось, что сидеть, потягивать шампанское и наблюдать.

Ипекакуана шандарахнула неожиданно. Подобно взрыву. Большая доза могла причинить вред. Я не дала своим жертвам слишком много; каждому десерту досталось около половины крышечки от фляжки. Скотт оказался, что было просто идеально, первой жертвой. Увидев, как он откусил свой первый кусочек, я поднялась, отошла на несколько шагов и прислонилась к стене, покачивая бокал шампанского в руки с недавно наманикюренными (профессионально!) ногтями. Бриджит заметила мои передвижения и бросила на меня странный взгляд, её локоть дёрнулся по привычке, чтобы предупредить Коррин. Та оглянулась, пожала плечами и откусила первый кусочек десерта. Я смотрела на Бриджит в упор, пока она не отвела взгляд, сосредоточившись на десерте, как будто это было самой важной вещью в её жизни. Что в данный момент именно так и было. Наш длинный стол стоял впереди и делил комнату пополам, с каждой стороны сидели по три пары, меня со Скоттом втиснули в центр, потому что свадьбы имеют навязчивую идею посадить жениха и невесту на самом видном месте, наплевав на необходимость свободно двигать локтями, чтобы иметь возможность разрезать стейк.

Прислонившись плечом к стене, оклеенной розовыми обоями, я смотрела на большие серебряные часы, которые выглядели так, словно были здесь со времён Гражданской войны. Светопреставление началось через четыре минуты после того, как Скотт засунул первый кусочек в свой лживый рот. В этот момент он разговаривал с Бобби Джо, она сидела слева от него. Не было никаких предупреждающих знаков: Скот не схватился за живот, не зажал рот, не побежал в ванную. Он просто открыл рот, и его вырвало прямо на лиловый кардиган Бобби с низким вырезом, только подчёркивающим практически отсутствующий бюст, её крик был достаточно громким, чтобы заставить каждую голову в комнате повернуться. Я хихикнула, наблюдая за парнем Бобби Джо, её кузеном Фрэнком, когда он попытался отстраниться, отчаянно уперевшись руками в стол, но Скотт ещё не закончил, второй приступ произошёл, когда он попытался встать. Скотт отодвинул стул, подобрал под себя ноги, схватился за край стола, и тут всё опять повторилось. На ужин мы ели жареные зелёные помидоры. Кусок плохо прожёванного помидора попал в ухо шаферу Скотта, Буббе, и на мгновение там повис. Здоровяк размахивал руками, стремясь смахнуть ошмёток, но сам стал следующей жертвой и вывалил на Тару и Скотта содержимое своего желудка.

Дальше события разворачивались ужасающе быстро, в течение трёх минут лекарство подействовало на всех, все головы в комнате повернулись к нашему столу, рты открылись, шёпот становился громче по мере того, как всё становилось хуже и хуже. Первой упала на пол Стейси. Громко стуча каблуками, она бежала вдоль нашего стола, прикрыв рукой испачканные блевотиной губы и подбородок, но попала в зловонную кучу и поскользнулась. Я услышала шлепок, когда Стейси в платье от Calvin Klein, которым она так хвасталась, шлёпнулась в лужу. Её крик слился с валом других, тощие ноги болтались, скользили, неоднократные попытки встать терпели неудачу. Трудно встать, если не упираться руками в пол. Но ещё труднее опустить руки на пол, когда он был покрыт содержимым желудка.

Один из очевидцев рассказал журналу Variety, что это было «почти как в цирке, где происходит столько много вещей, что не знаешь, куда смотреть». Я полностью согласна с этим утверждением. Через неделю после катастрофы видеооператор спросила напряжённым от брезгливости голосом, нужно ли мне видео с места событий. В конце концов, за него ведь уже заплачено. Я взяла видеокассету, села на пол в гостиной, вставила её в DVD-плеер и начала смотреть. И вот тогда впервые почувствовала себя виноватой. Мне стало дурно. Я очень чётко увидела момент, когда согнулся бедный милый парень Тары. Увидела, как моя учительница в первом классе, старая миссис Мэддокс, пыталась, прихрамывая, пробраться сквозь толпу к выходу, как один за другим подхватывают крик пока ещё чистые гости, как фонтаном блюют подружки невесты, как жмутся невинные жертвы, пойманные в узком месте у единственного выхода.

— Это было мерзко, — тихо сказала я. — То, что там творилось. На глазах у всех. Особенно в городе, где так важны внешние приличия и благопристойность.

Трудно уважать человека, когда видишь, как его рвёт на твою бабулю, а потом он бежит к выходу. Это была Коррин. Девяностодвухлетняя Грэмми выбрала неудачный момент, чтобы подойти и поздороваться с ней, её хрупкие руки вцепились в кресло Коррин, и в этот момент случилась катастрофа.

— А разве не для этого ты всё это сделала? Чтобы их наказать?

— Да, но… я зашла слишком далеко.

Я не переживала из-за свадьбы. Только о тех, чей вечер был испорчен. Мистер и миссис Томпсон. Я умирала от стыда, вспоминая их лица, как много их денег потрачено впустую, и что разрушен идеальный вечер их идеального сына …

Все сразу поняли, что это моих рук дело. Может быть, из-за моего маниакального смеха, когда я стояла в передней части комнаты и наблюдала за паническим бегством. И определённо это подтвердила Рита, которая указала покрытым мукой пальцем прямо на меня. Мне ничего не оставалось, как пожать плечами, принимая вину на себя. Я даже не думала о благоразумии. Я хотела, чтобы они узнали. Мне было необходимо, чтобы они поняли, что причина в них, что причина в Бобби Джо и Скотте. Я хотела, чтобы все знали, что нельзя пытаться обмануть Саммер Дженкинс и остаться безнаказанным.

Я была молода, строптива и эгоистична. И в результате город заставил меня за это заплатить. Час моей славы был последним мгновением под горячим солнцем Куинси. После этого холод элиты Куинси превратился в твёрдый и неподдающийся слой непроницаемой мерзлоты.

— Они тебе не нужны, — Коул поднял мою руку и поцеловал.

— Знаю, — повернулась к нему я. — Просто хотела, чтобы ты знал. Знал… — какая я на самом деле. Вот что я хотела сказать. Мне нужно, чтобы он прекратил то, что делал всю ночь – смотрел на меня, как будто я сделана из волшебной пыли. Но я не закончила предложение. Наверное, потому что мне нравилось, как он на меня смотрел. И мне не хотелось, чтобы всё разбилось вдребезги. Я рассказала ему, что сделала. В журнале написали правду, хотя читать это было жутко. Но мне необходимо было рассказать ему о своих мотивах. С этого момента он мог принимать собственные решения.

— Просто я никогда не буду тебе изменять, — Коул повернулся ко мне и похлопал себя по ноге. — Иди сюда.

Я не стала его дальше расспрашивать, просто поползла к нему, пока моя задница не оказалась на его бедре, и ноги не вытянулись у него на коленях.

— Ни один мужчина в здравом уме не станет тебе изменять, — продолжил Коул, одной рукой удерживая меня, а другой заправляя прядь моих волос за ухо.

Если бы вы спросили меня до этого момента, сомневалась ли я в себе из-за романа Скотта, я бы ответила: «Нет». Я бы сказала, что он идиот, а Бобби Джо – шлюха, и что это не имеет ко мне никакого отношения. Но простая фраза, произнесённая им с такой решимостью… нащупала во мне трещину, о существовании которой я и не подозревала, глубокую трещину, которая проникла до самых костей.

Он раскрыл эту трещину, и наружу хлынула тёмная волна уязвимости и тоски, срывая маску притворства.

Когда я лгала самой себе, что мне всё равно, любит ли меня Куинси.

Что не хочу белый штакетник, ребёнка на бедре и фамилию Томпсон после своего имени.

Что все эти девчонки – сучки, а у меня были настоящие друзья, но они просто выросли и уехали и у них теперь своя жизнь, и это прекрасно, потому что со мной оставались мои книги и мама, и ленивые летние дни под сияющим солнцем.

Целый ворох притворства, игнорирования и чувств был втиснут в тёмный мозг моих костей, а Коул Мастен вытащил всё одной только фразой и этим взглядом, и рукой, тянущейся к моей шее, и его поцелуем, мягким и сладким на моих губах.

Ни один мужчина в здравом уме не станет тебе изменять.

Но мужчина в здравом уме изменил мне, и это причинило острую боль.

— Ты невероятная, Саммер. Мне кажется, ты напугала его своей красотой, своей силой и этим грёбаным невероятным ртом. Думаю, он чувствовал себя неуверенно и поэтому нашёл женщину, с которой мог упиваться своим превосходством, — Коул снова поцеловал меня, на этот раз сильнее, и я потянула его за волосы, схватила за руку и ощутила, как часть меня, часть этой трещины закрылась, и вся грязь вытекла наружу. Захотелось узнать, серьёзно ли он, было ли это голливудской чушью или его настоящими мыслями, но когда я отстранилась, чтобы спросить, когда оторвалась от губ Коула и разглядела выражение его лица, то поняла. Поняла, что он не кривит душой. И в этот момент, в этом взгляде, я поняла, что все чувства, которые я сдерживала… мой внутренний конфликт самозащиты – разжигание ненависти, желание понравиться, быть понятой – в нём тоже присутствуют. В его глазах, ищущих мои, в эмоциях на его лице я увидела намного больше. Больше, чем просто очарование волшебной пылью. Что-то более глубокое, всеобъемлющее и живое.