ГЛАВА 9

У нас с мамой существовал установившийся распорядок дня, наша жизнь была хорошо смазанной машиной, работающей, как отлаженный механизм. По вечерам я готовила ужин, она мыла посуду и убирала. По выходным мы готовили вместе. Бо́льшая часть нашей общественной жизни вращалась вокруг приготовления, выращивания или употребления пищи. Такова жизнь, особенно для женщины на Юге. Некоторые могли бы посчитать это оскорбительным, но мне нравилось готовить. И я любила поесть. И ничто не могло сравниться с тем, что выращено в твоём огороде и приготовлено на твоей кухне.

Я понимала, что жить с мамой было не самой сексуальной идеей. Некоторые люди находили это странным. Но мы всегда хорошо ладили, и, учитывая наши ограниченные доходы, нуждались в финансовой помощи друг друга.

Мама присмирела с тех пор, как я получила работу у Бена. Я ещё не сообщила ей о деньгах, но чувствовала, как крылья моей свободы расправляются и давят на плечи.

Мне нужно было рассказать ей о деньгах.

Нужно было рассказать о своём плане, который ещё не до конца был сформулирован.

Мне нужно было сказать ей, что я собираюсь уехать.

Ей необходимо было знать, что скоро она останется одна.

Я слышала, как она ходила по комнате, слышала скрежет вешалки о штангу в шкафу, скрип пола. Самое подходящее время, чтобы ей сказать, как, собственно, и любое другое время. Я согнула уголок страницы, которую читала, закрыла книгу и положила на стол.

Дверь в мамину комнату была открыта, и я, прислонившись к косяку, наблюдала за ней: влажные волосы и бигуди, ночная рубашка, прилипшая к ногам, бледные ступни, пальцы ног, ногти которых никто, кроме меня, и никогда не видел накрашенными в тёмно-красный цвет. Она взглянула на меня, когда повернулась к кровати, её руки копались в куче наполовину разобранного белья и вытащили носок.

— Это съёмки фильма, — начала я. — Ну… моя работа с Беном.

— Да? — она нашла пару к носку, быстро и умело их свернула.

— Он заплатит мне много денег. Достаточно, чтобы…

— Уехать из города, — она положила свёрнутые носки и посмотрела на меня.

— Да, — уехать и оставить её. В действительности, именно в этом был весь корень проблемы, и я попыталась найти слова, чтобы объяснить…

— Не беспокойся обо мне, — она обошла кровать и подошла ко мне. — Ты чувствуешь вину, я права?

— Ты могла бы тоже уехать, — предложила я. — Здесь нет ничего…

— Саммер, — остановила она меня, решительно положив руку мне на плечо. — Пойдём, посидим на крыльце.

Мы выключили свет на крыльце, чтобы не привлекать москитов, луна освещала нас и сотни рядов аккуратно высаженного хлопчатника. Я буду скучать по нашему крыльцу. Мне это пришло в голову, когда я села в одно из кресел-качалок. Напряжение покинуло мои плечи при первом же толчке ногой по перилам. Снаружи стояла жара, как в преисподней, с москитами велась постоянная борьба, но всё же. Было что-то такое в абсолютном одиночестве, что мне очень нравилось. Давало опору, успокаивало все тревоги в душе.

— Куинси – прекрасное место для жизни, Саммер, — донеслись до меня её слова с кресла-качалки, которое со скрипом качалось, и тень от него двигалась рядом со мной вперёд и назад. — И люди здесь хорошие. Знаю, иногда в это трудно поверить, учитывая то, как с тобой обошлись, но…

— Понимаю, — тихо проговорила я, с трудом выдавливая из себя слова. Потом откашлялась и заговорила громче: — Так и есть. — Я не шутила. В действительности я и не знала никакого другого места, но глубоко внутри осознавала красоту города и людей, которые здесь жили. Даже несмотря на ненависть ко мне, презрение, которое я чувствовала в их взглядах, этот город всё равно любил меня, потому что я была одной из них. Незаконнорождённый ребёнок, да. Понятно, что неродной. Но в окру́ге не было ни одного человека, который не остановился бы помочь, увидев на обочине дороги мою сломанную машину. И ни одной души, которая не помолилась бы за меня в церкви, если бы я заболела. Если мама завтра вдруг потеряет работу, наш холодильник будет забит кастрюлями, а почтовый ящик завален пожертвованиями. Вряд ли в стране много похожих мест. Думаю, такое возможно только в маленьких городках с определённой ментальностью.

— Здесь прекрасное место, чтобы растить детей, — повторила она. — Но теперь ты женщина. И тебе нужно найти своё собственное место. Прекрасно это понимаю. Я не была бы хорошей матерью, если бы попыталась тебя удержать. Просто мне жаль, что я не смогла финансово дать тебе такую возможность раньше.

— Я могла уехать и раньше, мама. Много раз. — Правда, могла бы. Могла бы найти работу в Таллахасси. Или воспользоваться университетской стипендиальной программой и отправиться в «Валдоста Стейт» или в «Джорджия Сазерн»7. Получила бы студенческий кредит и – счастливого пути! Я действительно не знаю, почему этого не сделала. Просто такой путь никогда не казался мне правильным. Да и желание покинуть Куинси никогда не было достаточно сильным, чтобы что-то предпринять. Потом я начала встречаться со Скоттом, и все мысли об отъезде были выброшены из головы. Забавно, как любовь может повернуть жизнь в совершенно другом направлении, прежде чем ты даже поймёшь, что произошло. А когда поймёшь, тебе будет всё равно, потому что любовь больше, чем ты и твои желания.

Наша любовь значила очень много. Вот почему её крушение стало для меня таким разрушительным.

— Куда ты поедешь? — голос мамы был спокоен, как будто я не разбила только что её мир на части.

— Не знаю, — это была правда. Я понятия не имела, куда отправлюсь. — Хочешь, поедем со мной?

Я почувствовала, как её рука нашла мою и сжала с силой и любовью.

— Нет, милая. Но у тебя здесь навсегда останется дом и я. Пусть это придаст тебе уверенность, чтобы пойти на риск.

Стало так легко. Наши кресла синхронно раскачивались, и я, продолжая держать её за руку, пыталась подсчитать, сколько из двадцати тысяч я могу выделить и как надолго этой небольшой суммы ей хватит.