Бреслау, пятница 16 марта 1945 года, семь утра

Мок выпил последний глоток кофе и разгрыз последнюю конфетку карамельной продукции Марти Гозолл. Они сидели с женой в гостиной и смотрели друг на друга без слов. Мок держал в двух пальцах фарфоровую чашку, в то время как Карен побитую эмалированную кружку, которая была более подходящей в этих обстоятельствах. Оба уставились в купленную сегодня на черном рынке банку кофе «Machwitz», на которой улыбались трое негров в юбочках.

Сосуды из которой господа Мок пили бурую жидкость, имела символическое значение. Чашка Эберхарда говорила: ничего не меняется, бомбардировка Бреслау имеет эпизодический характер и скоро все вернется в норму, поэтому сохраним преемственность и пьем кофе, как прежде, из чашек; чашка Карен стонала: это война, Бреслау падает и скоро капитулирует, будущее неопределенно, а все вокруг временно, поэтому нельзя пить кофе из чашки, нужно пить из кружек, как во время бивака и похода, где конец неопределен и неизвестен.

Сосуды вели между собой какую-то ожесточенную дискуссию в отличие от господ Моков, которые уставились в банку и молчали тяжело, с сжатыми челюстями.

Тишину прервал звонок в дверь. С кухни донеслись шаги служанки Марты.

Щелчок замка. Приглушенные голоса. Стук в дверь гостиной.

— Войдите! — крикнул Мок.

Марта вошла в комнату и подала ему визитную карточку на серебряном подносе.

Мок прочел «Проф. Dr. hab.[14] Dr. h.c.[15] Рудольф Брендел» и сказал Марте:

— Пожалуйста, пригласите господина профессора за некоторое время в мой кабинет.

Марта вышла, вышел и Мок, а Карен сидела за столом, пригвоздив гневный взгляд к подносу, который лишь вчера велела спрятать в одной из картонных коробок.