— Вы меня выгоняете, а я все равно вернусь. — Мок неестественно улыбнулся. — За искусственной челюстью. Мне нужно чем-то покусать моих четырех юных любовниц. Им это нравится.

— Скучные эти ваши шутки, — пробормотала она и медленно успокоилась.

— Меня не интересует, откуда вы знаете об обрезании Бреслерa, — сказал Мок очень мягко. — Наверное, вы увидели его в купальне в Садков, правда? Играли летом на берегу пруда, а он купался голышом, думая, что его никто не видит. Так было, правда, панна Потемпа?

— Так было, — ответила Эльза без улыбки.

— Бреслер когда-либо говорил о своем обрезании? Или его оправдывал? Например, тогда в Садков, когда его вы увидели. Или как-то это объяснял?

— Да. Он объяснил это операцией фимоза, которую перенес в детстве.

— Благодарю вас за это объяснение. — Мок положил на стол еще одну пару чулок. — Я знаю, как трудно было вам признаться. А теперь еще один вопрос. Почему ваша мать ненавидела Бреслерa?

— Это очень странно, знаете. — Эльза задумчиво засунула в ящик подарок. — Когда я спрашивала об этом маму, она всегда реагировала гневом и никогда не отвечала ясно. Только один раз она сказала что-то глупое.

— Что она сказала? — в голосе Мока было напряжение. — Это очень важно, даже если это что-то глупое.

— Знаете, что? Моя мама часто мне что-то запрещала. Так глупо запрещала. Например, не разрешала мне купаться в Садков, страшила меня, что там плавает кусачий карп. Или, когда я хотела играть в сарае, запрещала, говоря, что это великан, который меня проглотит. Или…

— И что-то подобное сказала она, когда вы ее спросили, почему она ненавидит Бреслерa? Так это?

— Да. — Эльза переворочала в памяти листы своего журнала, который погиб во время пожара отеля сестринского ухода при госпитале св. Агнессы, в котором она жила.

— Именно так и было. Я спросила ее, почему она так сильно ненавидит Ганса. А она мне ответила, что Ганс дурной, потому что бьет госпожу.

— Какую госпожу? — По закрытому лицу Мока пробежала дрожь.

— Как это какую? — Эльза снова была расстроена этим разговором. — Нашу госпожу. Графиню Гертруду фон Могмиц. Таков был ее ответ. Я думала, что это так же реально, как сказка о плотоядных карпах и великане в сарае. Вам не кажется, что это так?

— Думаю, да. — Мок поднялся из-за стола и положил свою руку на руку молодой женщины с темными, жирными волосами и прыщавой кожей. Ее рука дрогнула от отвращения. — Спасибо вам за все. До свидания.

Панна Эльза Потемпа не ответила. В ее голове открывались теперь открытки с Кантен: чистые пруды, влажные леса и поля, над которыми неподвижно стояли дымы очагов и паутина тумана. Почувствовала слезы под веками. Кухонные двери щелкнули сильно.

Он ушел, подумала она и подняла глаза. Ошиблась. Мок не вышел. Он стоял в дверях и поворачивал свою шляпу, проводя пальцами равномерно по полям. Казалось ей, что видит в его глазах какую-то неопределенную печаль.

— Последний вопрос, панна Потемпа, — сказал он. — Действительно последний. Можно?

— Да, пожалуйста, — ответила она машинально.

— Перед входом в комнату, где лежала больная госпожа Потемпа, я сказал вам, что Берта Флогнер была изнасилована и убита. Приняли это вы равнодушно. Так же вела себя ваша мать. Ни одна из вас не расстроилась и не спросила про обстоятельства смерти панны Флогнер. Мы часто задаем только куртуазные вопросы, когда нам кто-то сообщит о чьей-то смерти: как это случилось, когда это произошло и так далее. Ведь вы ее знали! Ни вы, ни ваша мать не имели ни слова сочувствия. Почему? Это мой вопрос.

Эльза Потемпа встала так резко, что стул закачался и рухнул с грохотом на пол, вызвав небольшое вибрации грязной посуды на кухне. Она подошла к Моку и обдала его своим гнилым и насыщенном табаком дыханием.

— Это была маленькая шлюха, понимаешь? Поэтому. А теперь убирайся отсюда, в конце концов!

Мок без слова выполнил повеление.