20

Кэрри

Напевая «I Found» Amber Run, которая играет с телефона, прикрепляю мобиль на детскую кроватку.

Он восхитительный. Я заказала его в интернет-магазине. С него свисают облака и звезды. А посередине — полумесяц, и на нем спит слон.

Когда я вернулась домой, коробка с доставкой ждала меня на пороге, так что, естественно, я просто обязана была сразу же прикрепить мобиль к кроватке.

Детская почти готова. Стены выкрашены в выбранный мной цвет. На стене, над кроваткой, висит черно-золотистая наклейка с надписью: «Мечтай о большем, крошка», со звездами и полумесяцем вокруг. Кроватка Олив из коричневого дерева с боковыми решетчатыми стенками. Матрас застелен кремовым постельным бельем с крохотными золотистыми звездочками. Мягкие бортики соответствуют цвету кроватки. Такой же комод и пеленальный столик прекрасно дополняют интерьер комнаты. Детская одежда развешена в шкафу и сложена в ящиках. У окна стоит кресло-качалка, чтобы я могла кормить Олив ночью.

Ривер убрал старый ковер, отшлифовал и покрыл лаком половицы. Выглядит потрясающе. Я постелила белый пушистый ковер, на котором Бадди любит спать.

За последние несколько недель Ривер очень помог мне с подготовкой комнаты. Не думаю, что смогла бы справиться без него. Но я этого, конечно, не признаю.

Теперь я независимая женщина.

Ривер стал невероятно важен для меня.

Он мой друг. Вероятно, мой лучший друг.

Но мне также кажется, что между нами что-то изменилось. Появилось некое слабое, мерцающее притяжение. Я его чувствую. Полагаю, он тоже. Или, может, это всего лишь мое воображение, и эти чувства лишь с моей стороны.

В любом случае, я ничего не собираюсь предпринимать по этому поводу.

Я бы никогда не рискнула нашей дружбой.

Но я бы сказала, что дружба у нас уникальная.

Словно мы знаем друг о друге одновременно все и ничего.

Основные факты нам знакомы. Симпатии и антипатии.

Но мы не знаем всего главного.

Он ничего не знает о Ниле. Или моей жизни до Кэрри. Когда я еще была Энни Кумбс.

Я совершенно ничего не знаю о его прошлом.

История о его маме мне известна. И что он жил с бабушкой в доме, в котором живет и по сей день.

Но также знаю, что о многом из его прошлого я не имею ни малейшего понятия.

Его глаза — глаза выжившего.

Он видел и испытал то, чего никогда не должен был испытать.

И я имею в виду не только убийство отчима.

А причину его убийства.

Причину, по которой мама Ривера застрелила своего мужа в тот день. И что-то подсказывает мне, что этой причиной был Ривер.

Или я могу быть далека в своей догадке.

Но не собираюсь его спрашивать. И он не станет расспрашивать меня о моем прошлом.

Негласная договоренность между нами. Потому что никто из нас не хочет обсуждать свое прошлое, вспоминая прошлое другого.

Мы хотим оставить его там, где оно есть. Позади.

— Рыжая?

Звук голоса Ривера заставляет меня повернуть голову.

— В детской, — откликаюсь я.

Прислушиваюсь к топоту ботинок по полу, когда он направляется ко мне.

Затянув последнее пластмассовое крепление на кроватке, отступаю назад, чтобы полюбоваться мобилем.

— Мобиль прислали, — говорит он, входя в комнату. — Выглядит неплохо.

— Правда ведь? — Я с улыбкой поворачиваюсь к нему.

В руках у него коробка, а на крышке лежит маленький коричневый бумажный пакет.

— Что в коробке? — спрашиваю я.

В содержимом бумажного пакета я почти уверена. Ривер стал приносить мне фрукты каждую неделю в день, когда ребенок достигал соответствующего размера. На этой неделе — большое манго.

— Подарок. — Он пересекает комнату и ставит коробку на пеленальный столик.

Последовав за ним, встаю рядом. Гляжу на коробку. Сердце сбивается с ритма, как всегда, когда я физически нахожусь близко от него.

Он протягивает мне бумажный пакет. Сунув руку внутрь, вытаскиваю манго.

Улыбаюсь ему.

— Хочешь? — спрашиваю, зная, каким будет ответ.

Он морщит нос.

— Нет. До сих пор не могу поверить, что ты ешь фруктовых детей, которых я тебе приношу. Рыжая, это охрененно мерзко.

Я громко смеюсь, поднимая кусочек фрукта.

— Это манго. Не настоящий ребенок. И я не позволю прекрасному фрукту пропасть даром.

— На прошлой неделе ты выкинула тыкву-спагетти.

— Да, но она была мерзкой. — Честно говоря, я ем фрукты только для того, чтобы свести его с ума. Мне кажется восхитительным, как его это пугает. — Ты милый. Ты знаешь это? — говорю я, пихая его бедро своим.

— Ни хрена я не милый, — ворчит он. — Кролики — милые. Щенки и котята — очень милые. Я — определенно нет.

«Нет. Ты прекрасен. Внутри и снаружи».

— Верно. Ты больше похож на медведя. Но милого, пушистого медведя, который оторвет кому-нибудь голову, если он подойдет к тебе слишком близко.

— Уже лучше. Ненамного, — бормочет он, хмуря брови. — Так ты собираешься, наконец, открыть этот чертов подарок?

— А я должна? Ты ведь не сказал, что он для меня. Только, что это подарок, — я мило улыбаюсь ему.

— Умничаешь. — Он улыбается мне глазами. — Конечно, он для тебя. А теперь, может, просто уже откроешь его? О, и к твоему сведению, Рыжая, он не съедобный.

— Обхохочешься. — Открываю крышку коробки и заглядываю внутрь.

«Ох, боже мой».

— Это сделал ты? — спрашиваю, хоть и знаю, что он. В этом произведении искусства чувствуется его рука.

— Это светильник, — говорит он, будто мне требуется пояснение. — Для ребенка. Но если тебе не нравится, все в порядке. Я не обижусь.

— Не нравится? — Оторвав взгляд от светильника, смотрю на него. — Мне нравится, Ривер. Очень. Спасибо.

Кончики ушей у него краснеют. Так бывает, когда он нервничает или смущается.

— Хочешь, чтобы я его сейчас повесил?

— Да, — отвечаю с готовностью.

Жду, пока Ривер достанет отвертку. Наблюдаю, как он снимает старый подвесной светильник, а затем осторожно достает из коробки свой и присоединяет его к проводам, прежде чем прикрутить к потолку.

— Может, мне его включить? — спрашивает он.

Киваю, глядя на него.

Он щелкает выключателем, и светильник оживает. Не то чтобы он уже не был живым от смешения цветов. В нем, должно быть, сорок разных стеклянных шаров, всевозможных размеров, висящих на тонких, металлических проводках, и там, где на них падает свет, они переливаются множеством цветов. Мириадами оттенков красного, зеленого, желтого, оранжевого и синего.

Это самое удивительное, что я когда-либо видела.

Он делает шаг ко мне.

— Пойдет? — спрашивает он с неуверенностью, которая, как я узнала, ему присуща.

При всей своей дерзости и браваде Ривер также невероятно не уверен в себе и застенчив.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

— Он прекрасен. Олив будет в восторге. Мне нравится. — Я прижимаю руку к груди.

Он улыбается, и это ослепляет. Сердцу становится тесно в груди, такое чувство, что оно увеличилось втрое.

Мы с Ривером редко прикасаемся друг к другу. Не знаю, сознательно ли это с каждой из наших сторон, но мы попросту так не поступаем.

Ни один из нас не фанат проявления чувств через касание. Но я хочу, чтобы он знал, как много это для меня значит. Что он нашел время сделать это для Олив.

Поэтому приподнимаюсь на цыпочки и, поцеловав его в щеку, обнимаю за плечи.

— Большое спасибо, Ривер, — шепчу я ему на ухо. — Это лучший подарок, который я когда-либо получала.

Он не обнимает меня в ответ. Чувствую, как по его телу пробегает дрожь. Не зная, что это значит, я отпускаю его и делаю шаг назад.

— Извини, я просто...

— Нет, — тихо говорит он.

Потянувшись ко мне, он ловит меня за руку.

Наши взгляды встречаются. На этот раз глаза у него беззащитные. Я вижу их насквозь, и они говорят мне все, в чем я не была уверена.

Ощущаю дрожь его руки, когда он поднимает мою и кладет себе на грудь. На сердце.

Я распрямляю ладонь. Чувствую, как под твердой грудью колотится сердце.

— Ты заставляешь его биться сильнее, — хрипло говорит Ривер.

Мой желудок трепещет, и я не могу сказать, это из-за ребенка или него. Но, определенно, из-за него мое сердце пускается вскачь, устремляясь за его ритмом.

Он отпускает мою руку. Нежно проводит костяшками пальцев по моей щеке. Большим пальцем прокладывает дорожку по моим губам. У меня перехватывает дыхание.

Я сглатываю.

Нежность его прикосновения... Напряженность момента почти ошеломляет.

Почти.

— Рыжая, — шепчет он, наклоняясь ко мне.

Поцелуй в лоб. Едва заметный. Его щетина касается моей кожи. Она мягче, чем я думала.

Я закрываю глаза.

Губы нежно прижимаются к моему виску.

К щеке.

Челюсти.

Его нос задевает мой.

Чувствую на губах его теплое дыхание.

— Кэрри.

Я открываю глаза. Он смотрит прямо в них. Темные глубины широко распахнуты навстречу мне, как никогда раньше.

Затем он их закрывает.

И прижимается губами к моим губам.

Нежнейшим из прикосновений.

Касается моих губ.

Раз. Другой.

Я вздыхаю, приоткрывая губы.

Его язык скользит по ним.

Я впиваюсь пальцами в его рубашку.

— Господи, Кэрри, — стонет он.

Я чувствую этот стон повсюду.

Ривер обхватывает мое лицо своими большими искусными ладонями и вжимается в мои губы.

Пальцами ног я впиваюсь в ковер.

Он целует меня одновременно крепко и нежно.

Целует так, словно это все, чего ему когда-либо хотелось.

Прикасается ко мне с благоговением.

Словно это важно.

Словно я важна.

Затем Олив решает попинаться. И я имею в виду, как следует. Ривер это чувствует.

Он усмехается мне в губы.

— Дерзкая, как и ее мамочка.

— Дерзкая? — спрашиваю я.

— Определенно.

Рукой он скользит по моим волосам, отчего я опускаю голову ему на грудь. И обнимаю его за талию.

— Кэрри... — говорит он тихим голосом, наполненным чем-то, от чего мое хорошее настроение мгновенно сдувается.

— Не надо… — тихо отвечаю я. — Не порть момент.

Что он и делает.

Больше не произнося ни слова.