Я весь как открытая книга.

— Твоя корона здесь, — продолжает заманивать она. — Почему бы тебе не забрать её у меня?

Она откидывает волосы назад, открывая тонкую шею, так и манящую поцеловать.

Нет. Это плохо, очень плохо.

Она не хочет меня. Я повторяю себе это снова и снова… но получается неубедительно.

— Настоящая корона сейчас у моего отца, — произношу я, напоминая скорее себе, чем ей. — В Сильфосе.

Она улыбается вновь. Дразняще, игриво. Только мне одному. На мгновение я будто бы снова оказался на дне той ямы-ловушки. У меня опять учащается сердцебиение, хотя знает, что не должно. Разве не проще поддаться? Взять её за руку… Но это же ложь? Для этого мне хватает своей собственной фантазии.

— Корона должна быть там, где принц.

Внутреннее чутьё предупреждает меня не принимать ничего из её рук.

Встряхиваю головой, и подозрения отпускают меня. Даже если это всего лишь сон, что с того? У меня тоже есть право на счастье, даже если для этого мне нужны всего лишь золотая безделушка на голове и желанная девушка в объятьях. Что в этом плохого? Никто не пострадает. Это же не как Мерлонский лес, где я размахивал мечом, рискуя кого-то убить.

Делаю шаг к ней. Улыбаюсь.

— И… ты мне её дашь?

Линн облизывает губы. Она сведёт меня с ума. Мне хочется, чтобы она так провела языком по моим губам. По всему моему телу. Хочу чувствовать её поцелуи, её желание, её страсть. Хочу, чтобы она впивалась ногтями в мою спину, выкрикивая моё имя. Хочу, чтобы укусила меня, разрушила.

Хочу её всю.

— Дам, если подойдёшь и возьмёшь её, — мурлычет она. У меня перехватывает дыхание. Она словно читает мои мысли. Словно знает обо мне всё. — Если подойдёшь и возьмёшь меня.

Нервно выдыхаю, подходя ближе. Достаточно протянуть руку, чтобы коснуться её.

— Я же вижу, как ты на меня смотришь, принц. Как ты желаешь меня, — запинаюсь, пытаясь что-то сказать, но она не даёт мне вставить слово. — Знаю, ты никогда в этом не признаешься, но это неважно. Ведь между нами нет никаких тайн, правда?

У меня учащается дыхание. Она стягивает рукава платья, и оно опускается до бёдер. На секунду она якобы смущённо прикрывается, но потом отводит руки, в одной из которых по-прежнему держит лампу, показывая всю себя. Она ждёт, что я к ней прикоснусь, что обхвачу ладонями её грудь. Интересно, какой будет её кожа наощупь. Каково это — провести пальцами по её животу вверх, к шее. Поцеловать эти белые плечи. Я помню то покалывание, что ощутил, когда наши руки случайно соприкоснулись… Что же будет, когда я её обниму? Мне хочется медленно снять с неё платье и полюбоваться обнажённой на свету.

Поднимаю руку. Бешеное сердцебиение не даёт мне ясно мыслить. Если в ней столько страсти в разговорах, то какая же она в постели? Она полностью отдаёт всю себя?

Останавливаюсь в сантиметре от её кожи.

Как она может предлагать всё это, когда её душа так изранена? Откуда ей знать об удовольствии, если никто для неё не старался? Сжимаю протянутую руку в кулак. Нет. Это не она. Она бы никогда не стала предлагать себя так. Она не стала бы… продавать себя. Она не хочет меня. Она хочет свободу. Ей причинили много боли, и она не ищет любви. Ей нужен не любовник, а кто-то, кто залечит её раны.

Не знаю, могу ли я. Но я точно не смогу ей помочь, если она сама этого не захочет.

Поднимаю глаза к небу. Корона… Всё должно быть не так, верно? Её так просто не получить. Я не хочу, чтобы мне просто вручили её.

Корона — не какая-то там побрякушка. Я не могу просто протянуть руку и взять её.

Линн — не вещь. Я не могу просто протянуть руку и взять её.

И поэтому я не стану этого делать.

— Нет.

У меня на глазах существо растворяется: то ли из-за моего твёрдого отказа, то ли потому что я просыпаюсь. Туман рассеивается, и от кошмара не остаётся и следа. Он уходит быстрее, чем появился, оставляя меня в смятении и с пустотой в груди, будто я только что своим отказом лишил себя чего-то раз и навсегда.

Возможно, я только что потерял единственный шанс получить то, чего хочу больше всего.

Ослабевший, словно пробуждение ото сна отняло у меня все силы, я падаю на колени на грязную землю. Закрываю глаза и пытаюсь убедить себя, что когда их открою, всё будет хорошо.

Но это не так. Возвращение в суровую реальность всегда даётся нелегко.

Хасан стоит справа от меня, в нескольких шагах, бледный, но целый и невредимый.

Линн лежит между нами, растянувшись на земле.

Её глаза закрыты, а кожа такая бледная, что кажется фарфоровой. Она протягивает руку вверх, намереваясь взять что-то, что ей предлагают. Ладонь, сомкнувшаяся в воздухе, начинает чернеть, будто гниёт.

— Линн!

Я реагирую первым. Подползаю к ней из последних сил и притягиваю её к себе. Не знаю, безопасно ли прикасаться к ней, не передастся ли это мне.

Какая разница? Главное, чтобы она открыла глаза.

— Линн! — кричу снова, и сам не верю, откуда столько силы в моём голосе, столько отчаяния. — Линн, очнись!

Приподнимаю её. Кладу руку ей на щеку. Такая холодная… Ищу на шее пульс и нахожу: слабый, едва ощутимый. Чернота на руке достигает запястья, мягкая наощупь, но обжигающе холодная. Не будь это похоже на бред, я бы сказал, что оно движется. Растёт.

Я задерживаю дыхание. Что происходит?

— Это были гулы, — поясняет Хасан откуда-то издалека, я поднимаю на него взгляд. Он смотрит на меня пустыми глазами. Я задал вопрос вслух или он просто решил рассказать, что знает? — Это… злые духи: они заманивают сладкими обещаниями тех, кто заходит на их территорию, чтобы заставить случайных путников прикоснуться к себе и отравить… Я снова перевожу взгляд на девушку, тихо лежащую у меня на руках. Каждый вдох даётся ей с трудом. Кажется, даже её сердце изо всех сил пытается биться, но слабеет. Неужели она не поняла, что это была ловушка? Почему?.. Или лучше спросить: ради чего?

— Её отравили? — пытаюсь справиться со своим дыханием. — И что теперь? Что с ней будет?

Волшебник медлит. Я поворачиваюсь к нему, но он просто смотрит на неё широко распахнутыми глазами.

Похоже, он не хочет говорить этого вслух. Словно ему не хватает духу произнести это вслух.

— Как только яд доберётся до сердца, она умрёт.

* * * Мы быстро мчимся через болото. Решили, что оставлять Линн там нельзя, да и не могли рисковать, что злым духам, как бы они там ни назывались, покажется мало, и они вернутся за новыми жертвами. Мы бережно подняли Линн на мою лошадь, и теперь едем на максимальной скорости, какую только позволяет ландшафт. Я придерживаю Линн, опасаясь, что она может упасть, но это создаёт новую проблему: за считанные минуты я замерзаю так, что стучат зубы просто потому, что прижимаю её к себе.

Добраться до какой-нибудь деревушки нам не удалось, но мы заметили заброшенную хижину на краю трясины, где земля вновь становится сухой, а запаха застоявшейся воды почти не чувствуется. Стараюсь не думать о том, куда делись жильцы (возможно, с ними случилось то же, что и с Линн), но дом выглядит давно опустевшим и нельзя с уверенностью сказать, что с его бывшими обитателями случилось какое-то несчастье. Повсюду густой слой пыли. Когда я опускаю бессознательное тело на кровать, дерево скрепит под её весом. Содрогаюсь от мысли, что мебель уже давно прогнила или съедена насекомыми, но терплю. Снимаю плащ и накрываю девушку, хотя он грязный и вряд ли от него будет какой-то толк. Нахожу дрова, сложенные у стены, и пытаюсь разжечь огонь, чтобы мы могли согреться и высохнуть.

Когда я заканчиваю, за дело принимается Хасан: он говорит мне, что может приготовить зелье, которое должно ей помочь, а у меня нет сил, чтобы сомневаться в его навыках. Он открывает сумку Линн и раскладывает растения, которые она собирает во время каждого нашего привала. Выбирает несколько, критически осматривает и убирает обратно в сумку те, что ему не нужны.

Наконец, приняв решение, он встаёт. Мы как будто поменялись ролями: сегодня я растерянный ребёнок, не знающий, куда деть руки, в каком-то чужом для меня мире.

Я ничего не понимаю ни в зельях, ни в растениях. Умею только размахивать мечом, убивать чудовищ. Может, ещё приманивать удачу.

Чувствую себя бесполезным.

— У тебя есть всё, что нужно?

— Нет, но я пойду схожу за тем, чего не хватает. К счастью, это не такие уж редкие ингредиенты.

— Я пойду, — настаиваю, чтобы избавиться от неприятного чувства собственной беспомощности.

Но сразу же понимаю свою ошибку.

— А ты знаешь названия растений? Можешь отличить одно от другого? — я молчу, опустив голову, и Хасан вздыхает. — Останься с ней. Вскипяти воду, чтобы было готово к моему возвращению.

Говорю ему подождать немного и ищу у Линн кинжал, который она всегда носит при себе. Отдаю его Хасану.

— Возьми с собой хотя бы это.

Он выглядит удивлённым, словно не ожидал от меня такого беспокойства за него. Но, кивнув напоследок, Хасан сжимает кинжал и выходит из хижины.

Как только затихают его неуклюжие шаги, я нахожу котелок и наполняю его водой из наших седельных сумок. Пламя неплохо разгорается, но я на всяких случай подкидываю ещё дров. Высыхаю у очага и переодеваюсь, сбрасывая с себя грязные, липкие вещи. Но поскольку мне всё равно ещё холодно, я продолжаю сидеть у потрескивающего огня.

Изо всех сил гоню от себя неприятные мысли, но получается плохо. Не могу найти себе места: как только кожа немного начала согреваться, встаю и начинаю ходить по дому. Избегаю смотреть в сторону Линн, которая по-прежнему лежит неподвижно. И больше никогда не пошевелится, если только не сработает зелье, которое пообещал приготовить Хасан. Но оно должно сработать. И вообще, она не какая-то там слабая девица. С её-то упрямством, я уверен, она победит яд без всяких зелий, просто из нежелания сдаваться.

В итоге, по прошествии несколько минут, пока я не знаю, чем заняться, всё-таки решаюсь подойти к ней. Опускаюсь на колени у её кровати и смотрю на неё. Если бы не болезненная бледность, можно было бы подумать, что она просто спит. Осторожно протираю влажной тканью её лицо. Она не реагирует, и от этого мои внутренности сворачиваются в узел. Осматриваю её, мой взгляд задерживается на почерневшей руке. Аккуратно поднимаю рукав и с глубоким отвращением замечаю, как яд распространился до плеча. Медленно, но верно он движется к самому сердцу.