ЭПИЛОГ МАРИПОСА

10 Лет Спустя

— Пожа-у-у-у-йс-т-т-т-а. Мама, пожауйста!

Все мое тело наклонилось влево, рука дернулась, плечо задрожало вверх-вниз.

— Эвелина, дитя мое, успокойся. — Я улыбнулась своей отважной пятилетке. Она была нашим третьим ребенком из четырех и единственной девочкой. Сказать, что она была светом Папиных очей, было бы ложью - она была всем его миром. И бедняжке достался мой нос. По крайней мере, у нее были глаза ее отца.

Малышка перестала трясти меня, и я увидела, что мысли движутся в ее сапфировых глазах, словно мед. Ее черные волосы хлопали по загорелой коже. Ее губы были полными и розовыми, и она сморщила их в самый раз. Эвелина рано поняла, что для ловли бабочек нужен сахар, а не соль.

— Мама. — Ее голос был таким мягким, таким сладким, и она поднесла мою руку к своим губам, нежно поцеловав мой палец. — Пожалуйста, могу я взглянуть на это кольцо? — Она подняла руку, которую держала, показывая ее мне.

Она хотела примерить мои обручальные кольца. Она вошла в тот возраст, когда ей нравились принцессы, и если что-то было блестящим, как вещички принцесс, она хотела именно их или, по крайней мере, хотя бы примерить.

Я редко снимала кольца. В последний раз я снимала их, когда делала фрикадельки, но только для того, чтобы мясо не застряло между гранями. Я положила его в специально отведенное место, пока не вымыла руки. Прошло максимум минут десять, и они снова были на моей руке. Иногда я даже оставляла обручальное кольцо и просто чистила его щеткой, когда заканчивала.

На нашу девятую годовщину Капо подарил мне бриллиантовое кольцо, чтобы я носила его на правой руке, на безымянном пальце, и я никогда не снимала его. Четыре бабочки кружили вокруг моего пальца, как всегда они будут кружить вокруг моего сердца. Каждая бабочка символизировала одного из наших детей.

Эвелина часто просила позволить ей посмотреть его, но это был первый раз, когда она попросила надеть мои обручальные кольца. Это были символы, от которых я никогда не устану.

Символ его. Нас. Провести эту жизнь вместе. Жить этим.

— Я верну их обратно. — Она захлопала густыми ресницами. — Честное-пречестное, пожалуйста.

Я рассмеялась над тем, какой милой она была. Мисс Пушинка. Такой была наша дочь - Эвелина Ноэми Мария.

— Хорошо. — Я вздохнула. — Но ты должна сидеть за кухонным столом. И тебе позволено надеть их всего на секундочку. Эти кольца - как важная одежда для мамы. Мне нужно, чтобы они были надеты на моем пальце, тогда я буду готова к предстоящему дню.

Она хихикнула, взяла меня за руку и повела к столу. Я подхватила ее прежде, чем она успела вскарабкаться наверх, и она закричала: «Уииии!» когда я усадила ее милую маленькую попку на стул.

Мы были на вилле на окраине Модики. Это был небольшой дом, но мы сделали его комфортным для нашей семьи. Мы превратили его в семейное гнездышко. Кухня была моей любимой комнатой. Большую часть времени мы проводили там.

Я сняла оба кольца и надела их ей на палец. Они были такими большими, что почти соскользнули, но она удержала их вместе. Я поцеловала руку дочери, прежде чем встать, наблюдая, как ее глаза сияют от того, какими красивыми они были.

— Они такие милые, мама, — выдохнула она. — Мне они нравятся. — Затем она обхватила себя руками, как будто не могла быть счастливее, чем в тот момент.

На плите зазвенел таймер, и я повернулась на секунду, вспомнив, что должна вынуть пирог с красным перцем. Семья собиралась отужинать в нашем саду на нашу годовщину.

— Эвелина. — В моем голосе прозвучало предостережение. — Сиди здесь и не двигайся. Ты слышишь маму? Я только достану пирог из духовки.

Она отчаянно закивала головой, взволнованная тем, что я позволю ей носить кольца еще секунду. Я поспешно достала пирог и поставила его на плиту, мысленно прикидывая, что еще нужно сделать.

— Что это значит? — спросила Эвелина.

Я обернулась и увидела, что она смотрит на мое обручальное кольцо. Она сняла его и поднесла к свету.

— Вот. — Я протянула ей руку и показала на левый палец. — Пора надеть их обратно. Я ведь не могу ходить без штанов, правда?

Она хихикнула, как будто это была самая смешная вещь в мире, поцеловав меня в нос, когда я наклонилась, чтобы она снова надела кольца. Сначала она надела мое основное кольцо, но прежде чем надеть обручальное кольцо, показала мне металл.

— Что это значит? — снова спросила она. Ее маленькие глазки были прищурены, брови нахмурены. Когда она это делала, я могла бы поклясться, что в такой момент она была копией Капо.

Она не умела читать, но узнавала слова. Хотя я не была уверена, о чем она говорит.

— Здесь ничего не... сказано, — хотела возразить я, но остановилась, заметив, на что она указала.

Впервые за десять лет я заметила надпись на внутренней стороне обручального кольца.

— Да чтоб меня, — выдохнула я.

— Что это, мама?

— А, — я поняла, что произнесла это вслух. — Надурил меня.

— Я люблю дурачиться!

Я громко чмокнула ее в щеку, пытаясь обыграть свое внезапное высказывание.

— Я знаю это, малышка! Как насчет этого? Как насчет того, чтобы найти папу и твоих братьев? Держу пари, ты увидишь бабочку в саду!

Эвелина отказалась остаться на улице с мальчиками, потому что хотела помочь мне готовить. Она любила пачкать руки на кухне, но дело было не только в этом. Она просто хотела первой заграбастать конфеты.

— О! — взволнованно воскликнула она, спрыгивая со стула, прежде чем я успела ее остановить. Она бросилась к двери и остановилась только тогда, когда Капо открыл дверь и поднял Эвелину, перевернув вверх ногами, заставив визжать от восторга.

— Скажи это, Эвелина. Скажи волшебное слово.

— Бу! — Это было то, что она говорила вместо слова «синий». В данный момент это был ее любимый цвет. — Бу, папа, бу!

Капо вернул ее в вертикальное положение, и она притянула его лицо ближе к себе, сжимая его так сильно, что ее глаза зажмурились.

Каждый раз, когда я снимала кольца, он появлялся вскоре после этого. Это было странно, как будто он знал, что я потерялась.

— А где мальчики? — спросила я.

Саверио был нашим старшим. Сальваторе был нашим вторым сыном. Эвелина была нашей третьей. А четвертым был наш малыш Ренцо. Ему было три года, и если кто-нибудь вслух называл его ребенком, он хмурил брови и корчил Капо рожу а-ля «Я очень зол».

Капо прищурился, заметив, как я задыхаюсь, прежде чем посмотрел на мои руки.

— Саверио повел Сальваторе и Ренцо встречать Фаусти. Тетушки пошли с ними. — Он смотрел на меня еще секунду, прежде чем кивнул мне за спину, безмолвно приказывая следовать за ним.

С годами потребность в словах между нами становилась все меньше и меньше, потому что иногда его голос становился все ниже и ниже. Его действия всегда были громче слов.

Капо взял меня за руку, когда я подошла достаточно близко, поднес мое запястье к своему рту, прижался губами к моему пульсу. Он снова взглянул на мои кольца. На этот раз, казалось, он проверял, чтобы убедиться, что их расположение было верным. И снова это было странно.

— Поцелуй и меня, папочка. — Эвелина протянула ему руку, скорее прижала ее к его губам, и он громко поцеловал ее запястье. — Я твоя принцесса, папа.

— Ты моя принцесса. Per sempre.

Как только мы вышли в сад, он опустил Эвелину на землю, позволив ей свободно бегать. Она направилась прямо к одной из станций с сахарной водой, которые мы установили, наблюдая, как несколько бабочек расправляют крылья в вечернем воздухе, впитывая нектар и золотой солнечный свет. Несмотря на то, что Эвелина вообще была шумным ребенком, около бабочек ее учили быть тихой, доброй, уважать их.

Я стояла в стороне и восхищалась всем, что сделали мои мальчики.

Над столом, от лимонного дерева к лимонному дереву, были развешаны фонарики-бабочки, расставленные и готовые для более чем двадцати человек, а на заднем плане играла тихая музыка - то, что Саверио называл музыкой для «стариков». Как изменились времена. Если я была стара, то мой муж был еще старше, и ему это нравилось не больше, чем мне, когда наши дети напоминали нам об этом.

Сад, который мы разбили с Нонно, никогда не был так прекрасен, как в тот момент. Цвета взрывались в вечернем свете, и бабочки были в постоянном движении, наслаждаясь всей красотой.

Корни. Здесь у них были корни. Так же, как и у меня. И всякий раз, когда представлялась возможность, мы рассказывали нашим детям истории о человеке, который показал нам, как сажать и лелеять их. Каждый из наших детей знал историю волка и бабочки лучше, чем мы.

Я вертела в руках обручальные кольца, желая, надеясь, что Фаусти не слишком торопятся добраться до нас. Мне было трудно сосредоточиться на ком-нибудь, на чем угодно, кроме моего мужа.

Время было благосклонно к нему. С годами он стал только привлекательнее. Он был так же здоров, как и всегда, ни унции жира на его теле, и любые изгибы, которые он приобрел за эти годы, вписывались в понятие «прекрасного зрелого мужчины». Несколько седых прядей пробивались по бокам его черных волос, несколько прядей в щетине отражали свет и искрились серебром, но это только делало его мудрее.

Он все еще держал себя в руках.

Он все еще заставлял меня чувствовать себя в безопасности.

Он все еще заставлял меня задыхаться.

Он по-прежнему заставлял мое сердце совершать «ужасно злые» поступки, а бабочки в животе бешено трепетали.

Он все еще заставлял меня хотеть его, жаждать его, чувствовать голод по нему - каждый день, каждую ночь, иногда каждую секунду моей жизни. Пустое пространство, которое он заполнял, никогда по-настоящему не заполнялось. Оно только росло, чтобы вместить в себя еще больший голод. Удовлетворенная, но вместе с тем не полностью.

Я все еще любила его, но это было уже не то. Я любила его еще больше, во всех смыслах. Как моего лучшего друга. Моего возлюбленного. Мое сердце. Отца моих детей. Моего короля-волка. Моего босса. Мое все.