17 МАРИПОСА

— Прекрати нервничать, — я повторяла эти слова, как мантру. Снова, и снова, и снова. Эти слова были почти песнопением у меня под носом. Я в десятый раз заглянула в церковь. Она была забита до отказа. Все голоса были приглушены, но они звучали почти как жужжание пчел, и от этого у меня по рукам побежали мурашки.

Я сделала шаг назад.

— Agitarsi. Прекрати нервничать, Мари. — Сегодня я не могла давать встряску своим нервам. Они цеплялись за меня. Нью-Йоркская свадьба казалась простой, законченной и завершенной в считанные минуты, но эта? В ней был смысл.

Нонно сидел в передней части церкви, разговаривая с друзьями и семьей, и этот день явно шел ему на пользу. Он казался… здоровым. Нонно продолжал улыбаться, смеяться и отмахивался от всех, кто предлагал ему свою помощь. Он не просто выживал, Нонно жил. Это давало мне надежду на будущее. Если бы у него и дальше были такие дни, как этот, возможно, они могли бы чем-то помочь ему.

Счастье - лучшее лекарство, верно?

Поэтому этот день должен был быть идеальным для него. Я хотела идти по проходу с высоко поднятой головой, совершенными шагами и широкой улыбкой на лице. Но у меня все еще были видения о том, как я непроизвольно рассмеюсь, или споткнусь, запутавшись в ногах или в фате. Во всех двух метрах фаты.

Я посмотрела на свое платье и прижала руки к талии, чтобы унять нервы. Мои руки дрожали.

Платье. Я вздохнула. Я была влюблена в него. Оно было облегающим с длинными рукавами, с большим вырезом на спине и шлейфом, который расширялся, но не слишком сильно. Но больше всего мне нравилось то, что дизайнер называла «геометрическими узорами», проходящими вдоль по мягкой ткани.

Я сказала ей, что хочу что-то вдохновленное бабочкой, но при этом ничего слишком эпатажного. Как и мое обручальное кольцо, я хотела что-то вычурное, тонкий намек на имя, которое он мне дал. Марипоса. Но платье не должно делать эту взаимосвязь слишком очевидной. Это было что-то, что было только между нами, что мы могли бы разделить как личную шутку, которую никто другой не поймет.

Когда ступила в круг вечернего света, вокруг меня горели свечи, и детали платья ожили. Прозрачные детали на шлейфе и глубокие геометрические узоры создавали впечатление белой бабочки, когда она расправляет крылья во время заката. Все линии на ее крыльях, те, что делали ее похожей на шелк, были выставлены напоказ.

Марипоса. То, как Капо произнес мое имя, его голос был глубоким и хриплым, заставило меня вздрогнуть при одной мысли об этом. Я связала хрипотцу в его голосе со шрамом на шее. Иногда Капо пил воду, чтобы снять напряжение.

Мысль о звуке его голоса заставила меня нервничать еще больше.

— Ты так споткнешься, Мари. — Я чуть не укусила Капо прошлой ночью, когда он посмотрел на меня, и огни в деревьях заставили цвет глаз моего мужа стать гипнотическим и мерцающим. Это было похоже на то, как Луна касается поверхности темного океана и окрашивает его серебром.

— С тобой все будет в порядке, bella³⁷, — произнес мягкий голос, и я чуть не рухнула от облегчения.

Скарлетт. Она и другие женщины из «девичника» стали для меня семьей. Они были со мной весь день, балансируя некоторые моменты, одновременно превращая их в особенные. Они относились ко мне как к члену своей семьи. Прямо перед тем, как мы отправились в церковь, я показала Скарлетт четки моей матери, не зная, куда их положить, но желая взять их с собой.

Она забрала их у меня вместе с букетом и сказала, что вернет их мне до церемонии.

— Надеюсь, тебе понравится. — Она протянула мне букет из сотен цветков апельсина. Скарлетт обернула четки вокруг основания, белого шелка, который удерживал цветы вместе, так что крест остался болтаться спереди.

— Это… — я даже не могла подобрать слов.

Она улыбнулась мне.

— Тебе не нужно ничего мне объяснять. Мы семья, и это то, что мы делаем. Мы здесь ради друг друга, несмотря ни на что.

Я посмотрела на Скарлетт, и мы улыбнулись друг другу.

Скарлетт схватила меня за руку. Она крепко сжала ее.

— Хотела сказать тебе это в тот день, когда встретила тебя в «Хоумран», но тогда я еще не знала тебя по-настоящему. Но теперь, когда знаю... — вздохнула она. — Трудно представить себе ночь, которая никогда не кончится, особенно когда все, что мы знаем, это кошмары, но поверь мне, некоторые ночи стоят того, чтобы желать, чтобы они продолжались вечно. Амадео...

— Мари.

При звуке голоса, Скарлетт, и я обернулась, чтобы взглянуть.

Кили проскользнула в двери, отделявшие нас от церкви. Она бросила взгляд между нами.

— Я подожду...

— Нет. — Скарлетт снова сжала мою руку. — Я как раз собиралась возвращаться. — Она обняла меня и шепнула мне на ухо: — Так и должно было случиться.

Потом она ушла.

Кили смотрела, как Скарлетт закрывает дверь, прежде чем сказала:

— Я не могу не думать о бандах, когда вижу их - Фаусти с женами. Быстренько они принимают людей, у которых никого нет, и обращаются с ними как с семьей. Заставляют их почувствовать себя принятыми, потому что раньше их никто не принимал.

Я сжала букет, мои нервы были на пределе.

— Это то, о чем ты пришла поговорить со мной прямо перед моей свадьбой? Скарлетт совсем другая. Она хороший человек. И семья Капо тоже. Это нормально, что теперь у меня есть еще люди, которых я могу назвать семьей. К тому же, ты до сих пор - моя семья, Ки.

Она махнула рукой

— Знаю. Может быть, я немного ревную.

— А тебе и не нужно. Я всегда буду твоей сестрой. Скарлетт и другие девочки - двоюродные сестры.

Кили повернулась ко мне и оглядела с головы до ног. Она улыбнулась, ее глаза наполнились слезами.

— Мари, я знаю, что уже говорила тебе об этом, но ты... выглядишь... ты такая красивая. Серьезно. И от тебя приятно пахнет.

Я улыбнулась.

— Это все цветы апельсина.

— Ты как бабочка, всегда тянешься к сладкому. — Потом Ки отвернулась от меня. — Я знаю, что должна немного подождать, чтобы сказать тебе, но я просто обязана сказать тебе это сейчас. Мне очень жаль, Мари. Мне так жаль, что мама так с тобой обошлась.

Я судорожно выдохнула, стараясь держать себя в руках. Кили хотела как лучше, но я не хотела говорить о том, что сделала ее мать. Поскольку у меня не было отца, чтобы проводить меня к алтарю, я по глупости поинтересовалась на репетиционном ужине у отца Кили, не согласится ли он. Его лицо просияло, и он уже собирался ответить, когда заговорила Катриона.

— Нет, — сказала она. — Очень мило с твоей стороны, но он не может согласиться. У него только одна дочь, и он должен сначала проводить к алтарю ее. А это лишит Кили шанса.

Я не была уверена, почему это причинило мне такую боль. Может быть, потому что я всегда считала их своей семьей и думала, что было бы неплохо, если бы кто-то знакомый проводил меня к алтарю. Кто-то, кто знал меня, когда я еще была ребенком.

Все, что я могла сделать, это кивнуть, скорее, бесконтрольно покачать головой, прежде чем уйти и задвинуть свои оскорбленные чувства. Я отказывалась демонстрировать их Капо. После того, что он фактически признался в том, что случилось с Мервом, я боялась показать ему, как эмоционально Катриона заставила меня бояться того, что он сделает с ней или ее семьей.

О том, чтобы просить об этом Харрисона, тоже не могло быть и речи, учитывая его отношение ко мне. Это было бы неприлично.

Но это не имело значения. Я даже не хотела думать об этом снова.

— Кили, — сказала я. — Не извиняйся за то, чего не делала. И я понимаю, почему она так думает.

— Не совсем, но все же. Это неправильно. Тебе должно быть известно, что я не чувствую ничего подобного.

— Верно, — я выпрямилась и поцеловала ее в щеку. — А теперь иди и займи свое место. Я думаю, мы вот-вот начнем.

Перестань нервничать. Перестань нервничать. Перестань нервничать. Перестань нервничать.

После того, как Кили ушла, это было все, что я могла делать. Я все вертела в руках крестик перед букетом.

Дядя Тито вошел в комнату и, увидев меня, остановился. Он приложил руку к сердцу и сымитировал его биение. Быстро. Я влюбилась в него так же сильно, как и в Нонно.

После того как мы с Капо вернулись с прогулки по рощице, он сказал, что у него есть дела и что мне нужно хорошенько выспаться. Я не могла. Поэтому я сидела с семьей и наслаждалась очередным часом или около того с ними.

Прежде чем я встала, чтобы уйти, дядя Тито присел рядом со мной. Он взял мою руку, прижал ее к сердцу и спросил, не окажу ли я ему честь, позволив проводить меня к алтарю.

У меня отвисла челюсть.

Как он узнал?

Вдалеке я уловила очертания Капо. Он казался почти синим от всех факелов, окружавших нас. Капо наблюдал за нами.

— Это было бы честью для меня, farfalla³⁸, — сказал дядя Тито, называя меня бабочкой по-итальянски. — Поскольку мы с женой так и не узнали, что значит иметь детей, у меня никогда не будет шанса проводить дочь к алтарю. Для меня это будет очень много значить.

Я ответила на его вопрос, заключив его в крепкие объятия, на которые только была способна. Он был ангелом, переодетым в доктора.

— Farfalla, — выдохнул он, возвращая меня к действительности. — Я благодарен Богу за одно благословение в этот день. За то, что у меня есть глаза, которые видят тебя в этот момент. — Он взял мою руку и нежно поцеловал костяшки пальцев. — Для меня большая честь быть рядом с тобой.

Никто никогда не касался меня так глубоко, чтобы заставить плакать от счастья. Я не могла не задаться вопросом, было ли это потому, что этот маленький человек коснулся меня так глубоко, или я начала смягчаться, потому что мои чувства не были похоронены так глубоко, как раньше. Я не так боялась, что они будут в синяках и побоях, использованные и изодранные, скрученные во что-то мерзкое и ужасное. Я кое-что задолжала.

Время, проведенное в Италии, изменило меня.

Время, проведенное с ним, изменило меня.

Тихий голос в церкви запел.

Время пришло.

Я сделала глубокий вдох и медленный выдох.